Восемь дней пробыл будущий российский император в Дармштадте. В честь него устраивались парадные обеды, балы, прогулки в коляске по окрестностям города. Семейный быт великого герцога, отличавшийся простотой и скромностью, резко контрастировал с пышными празднествами, которыми чествовали цесаревича при прочих германских дворах. Это произвело на великого князя отрадное впечатление, усилившееся искренним радушием хозяина и его домочадцев. Он уже не спешил покинуть гостеприимную семью герцога и не скрывал своих симпатий к его дочери. Девушке ещё не было и пятнадцати лет, но внешний облик, стройная фигура, тёплый взгляд умных глаз и какая-то особая грация во всех её движениях приковывали к себе внимание.
В момент отъезда из Дармштадта Александр отправил в Петербург курьера с письмом. «Вот письмо к государю, — сказал великий князь, — которое поручаю вам вручить в собственные руки. Немедленно берите дилижанс и постарайтесь прибыть в Светло-Христово Воскресенье или накануне, в субботу. Это придётся 25-го числа, в Благовещенье, и в тот самый день, когда мой отец предполагает переехать из Аничкова дворца в Зимний, только что заново отделанный. Он будет весьма рад в тот же день получить от меня известие. Если Его Величество пожелает получить от вас какие-либо сведения и подробности относительно принцессы Марии — передайте ему всё то, что вам лично известно».
Письмо было передано по назначению. Прочитав его, государь задал курьеру несколько вопросов относительно гессенской принцессы. Он спросил, сколько ей лет, каковы её рост, внешность? Кто наблюдал за её воспитанием после кончины августейшей матери? Каковы вообще её нравственные достоинства? Отпуская курьера, император сказал: он не имеет ничего против, чтобы сын по возвращении из Англии, которую должен был посетить согласно плану своего путешествия, снова приехал в Дармштадт и пробыл бы там более продолжительное время. Как отец Николай I был вполне демократичен. Своим детям он предоставлял при заключении супружеских союзов свободу выбора по внушению собственного сердца с учётом, конечно, правил императорского дома Романовых.
Весной следующего года великий князь Александр вновь прибыл в Дармштадт, где и состоялась его помолвка с дочерью гессенского герцога. В Петербург срочно отправился генерал-адъютант Август Витгенштейн с полномочиями подписать брачный контракт. Не прошло и четырёх месяцев, как принцесса Максимилиана Мария вместе со своей будущей свекровью, императрицей Александрой Фёдоровной, прибыла в Россию. После короткого отдыха в Царском Селе состоялся торжественный въезд наречённой невесты наследника престола в российскую столицу. Вдоль всего Невского проспекта вплоть до Зимнего дворца были выстроены ряды гвардейцев и отряды блестящих кавалерийских полков. Звуки салютов и полковой музыки сливались с восторженными криками народа. Кортеж придворных и свиты следовал за золочёными каретами с членами царской семьи, в первой ехала сама государыня с невестой. Обе были одеты в русские платья. На принцессе Марии был голубой шлейф, весь обшитый серебром, и белый шёлковый сарафан, перёд которого тоже был вышит серебром. Вместо пуговиц сверкали бриллианты с рубинами, бриллианты украшали и повязку из темно-малинового бархата. С головы спадала вышитая серебром вуаль.
У парадного крыльца Зимнего дворца всех встречали император, цесаревич и высшие придворные чины. Царская фамилия в сопровождении двора двинулась в церковь на торжественный молебен. Затем после короткого официального приёма принцессу отвели в её комнаты, расположенные в нижнем этаже рядом с комнатами дочерей императора, почти её ровесниц. Такое соседство несколько уменьшило страх шестнадцатилетней девушки, оказавшейся в столь непривычной обстановке.
В Петербурге царская семья пробыла лишь несколько дней, а затем вернулась в Царское Село, где и провела всю осень. От грустных дум о родных местах принцессу отвлекали развлечения, которыми была заполнена жизнь в этой резиденции русских царей. Великая княгиня Елена Павловна, отличавшаяся большим вкусом, устраивала различные праздники в честь жениха и невесты. А каждое воскресенье проходил парадный обед у императрицы, на который все домочадцы являлись в роскошных туалетах, украшенных бриллиантами и цветами. В маленьком Царскосельском театре давались французские спектакли. Иногда члены царской семьи ездили в Петербург, чтобы послушать оперу или посмотреть балет.
Не менее насыщенной была жизнь и в столице, куда все вернулись, как только начались холода. Как бы открывая зимний сезон, великая княгиня Елена Павловна дала большой бал по случаю именин своего супруга, младшего брата императора. Затем последовало бесконечное множество различных праздников, балов, спектаклей. Но гессенская принцесса не могла принимать в них участия. Вероятно, от непривычки к суровому климату у неё на одной щеке под глазом образовалось красное пятно величиной с голубиное яйцо. Хотя оно не слишком беспокоило девушку, доктора не советовали ей выезжать на мороз: от холода пятно приобретало багровый цвет, ощущалось жжение. Лечению пятно поддавалось с трудом. Небольшие прогулки принцесса могла совершать только по залам Зимнего дворца. Лишь изредка, если погода становилась теплее, ей разрешалось проехаться по улицам в закрытом экипаже, укрыв лицо несколькими вуалями. Невесёлое это было время для молодой девушки, привыкшей к длительным прогулкам в окрестностях своего Югендхайма, как она называла дворец, в котором проживала вместе с мадемуазель де Граней, заменившей ей мать. Воспитательница в своё время сумела окружить дочь герцога здоровой и чистой нравственной атмосферой, отгородить от неё всё постороннее, что могло бы дурно повлиять на принцессу. Сейчас эта милая, заботливая женщина, приехавшая вместе со своей воспитанницей в Россию и назначенная к ней в гувернантки, скрашивала её дни в суровом и ещё малознакомом Петербурге. Высокая, с правильными чертами лица и ясным взглядом голубых глаз, де Граней всех удивляла своими белыми, как серебро, волосами. При дворе уже знали, что поседела она в несколько дней во время болезни принцессы, когда той было двенадцать лет. У девочки тогда оказалось сильное воспаление лёгких, и врачи не были уверены, что она выживет. В глубокой искренней любви эльзаски к воспитаннице никто не сомневался.