— Я хочу домой! — тут же заголосила Люся.
— Да, да, не стоит благодарностей! — ты поймал её взгляд в зеркале заднего вида и подмигнул.
— Я. Хочу. До…
— Ты боишься, что останешься одна, — и ты улыбнулся, а я в ужасе зажала рот рукой.
Правда свой, вместо твоего, так что нифига не сработало.
— Чего-о?.. — провыла Люся.
— Ну как же, у тебя есть сестра. И вам вдвоём хорошо. Ты вьёшь из неё верёвки и делаешь вид, что…
— Останови!!
— … вид, что тебе всё без разницы. А тут сестра влюбилась…
— Я не влюбилась!
— Я хочу домой! — одновременно с Люсей возмутились мы, а ты дьявольски захохотал.
— … и вот-вот станет счастливой занятой женщиной. И ты боишься, что тебя опять куда-то спихнут, — ты говорил так, будто это были не страшные вещи, а какие-то совсем простые расклады.
— Какого хрена! — хором проорали мы с Люсей, а ты довольно улыбнулся.
— Сёстры, — протянул ты, вывернул громкость, так что мы обе согнулись, зажав уши, и стал барабанить по рулю, отбивая ритм новогодней песенки.
***
Снова твой дом, но теперь у нас в багажнике мёрзнет ёлка, а на заднем восседает, скрывшись за торчащими в салон лапами, обиженная Люсьен.
— Дебильно…, — прошипела она.
— Что?
— Всё! Где ты этого…. нашла? — она гневалась, а ты смеялся.
— Поверь, я сама не в восторге… Видимо, мы согрешили.
Мы с Люсей были в машине одни, ты заблокировал двери, чтобы не сбежали, а сам открывал ворота, разгребая сугробы.
— То, что он сказал — неправда, — пробурчала Люся, утыкаясь носом в шарф.
— Всё норм. Правда это или нет, но… такого не будет. Я обещаю, милая.
— Не говори мне милая!
— Да тебе палец в жопу не сунь! — воскликнула я, неожиданно выдав любимую бабушкину присказку, и мы обе закатились в смехе.
Уже прошло сто лет, как мы такого не слышали и теперь было ужасно смешно вспоминать старые добрые времена.
Ты вернулся в машину, заехал во двор, в гараж и повернулся к нам.
— Всё, бегом в дом!
— Нас там ждёт экономка? Анна Викторовна? — спросила я.
— Чего? — ты расхохотался и моя улыбка угасла. — Это бабушка моя была! Мамина мама. Попросил её подыграть, даже заплатить пришлось... обнимашками. Всё, харе болтать, выметайтесь! Нам ещё сосиски жарить, глинтвейн варить, ёлку наряжать.
— Какую ёлку? Мою? — я насторожилась, а Люся на заднем сиденье пританцовывала от восторга.
— Нет, мою. Не у тебя одной есть ёлка. Пошли уже, труба зовёт! Будем мангал разжигать! Сначала еда — потом развлечения. И сегодня будет мясо!
Глава двадцатая, всякое откровенное
А во-вторых, иногда я всё-таки думаю, что он скучает.
И что он одинок. Пусть кричит на меня, сколько влезет,
думаю ему это необходимо. Любовь у него такая. Крикливая.
(Егор спустя час от начала этой главы)
Мы с Люсей сами не заметили, как оказались втянуты в готовку. Нанизывали на шампуры сосиски и косились друг на друга, будто хотели получить хоть какое-то объяснение этому странному поведению. Увы. Ты нас зомбировал, не иначе.
Я сварила глинтвейн и приготовила для Люси сладкое сливочное пиво, и мы... молчали. Не ссорились, ни о чем друг друга не спрашивали. Просто делали то, что ты нам велел и думали о своём. Люся достала наушники, я включила на ютубе видео. Это было даже более семейно, чем то, что мы могли бы делать дома. Странный, уютный, дружелюбный мир.
Ты пришёл весь раскрасневшийся с холода и я не удержалась, прижала горячие ладони к твоим ледяным щекам, а ты накрыл мои руки своими.
— Как мило, — фыркнула Люся и вышла из комнаты. Она была не то разобижена, не то ей стало неловко.
— Не догоняй ее, — тихо сказал ты, утыкаясь носом в мою тёплую ладонь и вдыхая запах апельсинов, которые я резала на глинтвейн.
— Она такая одинокая иногда...
— Я тоже! — ты коснулся моей кожи губами. Потом ещё раз и ещё, — Но она должна без тебя справиться, а я нет.
— Бедный ты бедный... - засмеялась я.
— Нет, очень богатый! С такими-то поварихами! Всю кухню уделали! А Люсе нужно немного... зрителей.
— То есть?
— Я не уверен, но есть ощущение, что она просто хочет быть услышанной, но при этом оставаться невидимкой. И оставаться собой. И продлить детство. И стать взрослой. И решить, что с ней будет в будущем. И сделать это так, чтобы не стать худшей. Быть кем-то любимой, и не стать предметом для насмешек. У неё тупо в голове суп. Окрошка. И ты вряд ли ее поймёшь. Ты не знаешь, чего она боится или на что надеется в конкретный момент времени. Сегодня одно, завтра другое.