На сцену вышел развязный конферансье, стал оглашать состав жюри, в котором оказалась даже наряду с какой-то американской кинозвездой миссис Иден, жена премьер-министра.
Появилось восемь фанфаристов, сыграли туш. Конферансье объявил: «Представление красавиц начинается». На сцену вышли цепочкой 24 участницы конкурса в бальных туалетах. Проходя мимо стола жюри, каждая кандидатка замедляла шаг, поворачивалась лицом и спиной к судьям, старалась сделать несколько грациозных движений. Члены жюри обменивались репликами, записывали что-то в блокноты.
Пока красавицы переодевались для следующего своего появления перед жюри, на сцену вышел женский шотландский ансамбль народных инструментов — волынок, который отлично исполнил несколько народных мелодий Шотландии.
И снова появились красавицы. Теперь все они были в купальных костюмах, но, видимо, далеко не все участницы этого зрелища привыкли обнажаться перед публикой. Со старательной развязностью красавицы — конторщицы и секретарши, мечтающие об удаче, — подходили к жюри. Изящества не получалось. Под оценивающими взглядами высокопоставленных лиц девушки сутулились, оступались, натыкались друг на друга. Потом все 24 какой-то нелепой стайкой уселись на помосте. Конферансье вызывал всех поочередно на сцену. Каждая участница лепетала в микрофон нечто вроде приветствия... английскому народу.
В полуфинале участвовало шесть девушек. А из-за кулис выглядывали на сцену отвергнутые красавицы в своих будничных платьицах.
Потом осталось две претендентки: «мисс Америка» и «мисс Германия».
Конферансье объявил, что первое место и титул «Мисс Мира 1956 года» присуждается претендентке из ФРГ.
Конферансье нажимает кнопку, механизированная сцена поворачивается. Появляется приз — легковая машина и трон, на котором восседает «Мисс Мира 1955 года». Она вручает корону новой победительнице. Корона падает. Вопль зрительного зала. Публика начинает расходиться. Мы узнаем, что кроме девушки, выигравшей это соревнование красавиц, есть и другие удачливые игроки: на конкурсе работал тотализатор, многие зрители делали ставки. Совсем как... на скачках или на бегах!
На улице мы еще раз увидели отвергнутых красавиц. Администраторы конкурса, покрикивая «живее-живее», отправляли бывших претенденток на титул королевы в общем автобусе в гостиницу «Ховард».
За неделю до премьеры у меня и у нескольких солистов Большого оказался совершенно особенный «вечер отдыха»: Дина и Джеймс Олдриджи пригласили нас к себе домой.
С Джеймсом и Диной Олдриджами я познакомилась и подружилась еще в Москве в 1953 году. И тогда, и в 1956 году, и теперь, в 1981 году, готовя это повествование для печати, я не знала и не знаю, правильно ли в данном случае сказать «подружилась»?
Да, все-таки именно так: подружилась!
В наше время громадных скоростей и расстояний дружба не умещается в четырех стенах, не очень печалится от разлук и не требует обязательного обмена письмами. Грозные, тревожные события потрясают землю, вычерчивают пути, на которых встречаются — может быть, на час, а может быть, лишь на миг — политический деятель и пытливый студент, прославленный писатель и рядовой журналист, известный ученый и простой рабочий. Разные люди с совершенно разными судьбами и биографиями обмениваются рукопожатием, которое, может быть, так и останется единственным на всю жизнь, не случись второй встречи! Но тепло рукопожатия сохраняется!
Не умещаясь в четырех стенах, дружба в наш век умещается в крепких рабочих ладонях, в летящей над землей песне, на горячей газетной полосе... «И на странице любимой книги!» — добавят читатели Джеймса Олдриджа, люди разных профессий, граждане разных стран.
Тысячи людей в Советском Союзе могут — каждый — сказать: «Мой друг Джеймс Олдридж!» Очень многие обменялись рукопожатием с английским писателем на читательских конференциях, на улицах Москвы и Ленинграда, в театрах, в музеях. А у очень многих дружба с ним сложилась иначе.
— Вы встречались с Джеймсом Олдриджем? — спросила я когда-то рабочих на читательской конференции во Дворце культуры завода имени Лихачева.
— Я знаю его. Летчик. Хороший товарищ. Смелый. Сражался против фашистов в Греции, — сказал старый литейщик, видимо, запомнивший первые романы Олдриджа «Дело чести» (1942) и «Морской орел» (1944), посвященные героической борьбе греческого народа с фашистскими захватчиками.
Позднее я случайно встретилась с тем же рабочим. Он подошел к московским писателям и журналистам, выступавшим в Парке культуры и отдыха имени Горького, в «Клубе интересных встреч», и сказал: