В обсуждение проекта Канкрина Александр решил вмешаться лишь тогда, когда председательствующий на заседании князь Илларион Васильевич Васильчиков попытался подытожить все мнения, представив их в сложившейся противоположности высказанных суждений.
— С одной стороны, — неторопливо произнес рассудительный Васильчиков, — очевидны мотивы, которые движут уважаемым Егором Францевичем, ибо финансовое положение России не может нас не настораживать. С другой — понятны и сомнения в том, что столь прекрасно изложенная теория может быть так же легко осуществима на практике.
Александр насторожился. Васильчиков, недавно произведенный в князи из графов за заслуги перед императором, был для Николая тем же, что и немец Лефорт для Петра Великого. Князь Васильчиков был единственным человеком при дворе, а быть может, и во всей России, кто мог в любое время и по любому поводу потревожить государя даже в его опочивальне. Именно он был его главной поддержкой и советником в памятные дни декабрьского восстания и советовал не рассуждать, а действовать, и притом жестко — разогнать бунтовщиков картечью. Васильчиков сопровождал государя в походе на Турцию, за что и получил впоследствии графский титул. И вот уже второй год он являлся Председателем Государственного совета. Александр знал — к его мнению император прислушивался с особым вниманием и почитал старого друга, как никого другого подле себя.
— Вы позволите мне краткую реплику? — спросил Александр, сидевший напротив государя. Николай кивнул. — В дни, предшествующие заседанию, я детально изучил документы, представленные в Правительство и Сенат достопочтимым Егором. Францевичем. И хотел бы на правах присутствующего высказать свое мнение по этому вопросу. Мне представляется, что осуществление реформы необходимо начать незамедлительно.
— Изложите ваши доводы, Ваше высочество, — попросил Васильчиков, прежде этого немым вопросом получив разрешение у императора на продолжение дискуссии. — Взгляд молодого, современного человека, наследника престола, быть может, окажется более прозорливым и прольет свет на реальные перспективы.
— Российскую торговлю душат бумажки, которые ничего не стоят. В сравнении с английской и германской российская мануфактура отстает по качеству и разнообразию. Разве это не повод к решительным действиям?
— Надеюсь, вы не предлагаете запретить ввоз тканей из Франции и вырядить российских барышень в отечественную рогожу? — с легкой иронией спросил Николай, в глубине души довольный разумной речью Александра.
— Дайте нашим купцам твердый рубль, и они сами заполонят Европу нашими тканями.
— Могу я возразить Его высочеству? — Васильчиков решил вмешаться, дабы легкая пикировка между двумя царственными особами не переросла в перебранку. — Из существенных опасений в перспективности проекта министра финансов достойна внимания мысль о том, что народ испугается предстоящего обмена денег. И вместо того, чтобы сдавать их в казну, примется копить ассигнации. В результате мы не только не заменим существующие денежные знаки, но и добавим к ним новые.
— Осмелюсь возразить, — негромко, но с твердостью в голосе вступился за свою идею Канкрин. — Я отдельной строкой указал в проекте, что замена денежных знаков — процесс длительный. Серии старых ассигнаций будут изыматься постепенно. На первом этапе будет произведена скупка старых ассигнаций из расчета сто серебряных рублей за 350 рублей ассигнациями. А до той поры, пока в ходу ассигнации старого образца, новые кредитные билеты в оборот не поступят.
— Дорогой мой, Егор Францевич, — улыбнулся Васильчиков, — неужели вы полагаете заглядывать под каждый тюфяк, чтобы постепенно изымать то, что было отложено народом на черный день?
— Полагаю, что, живя с оглядкой по принципу «как бы чего не вышло», сильного и богатого государства не построишь, — заметил Александр. — Заранее решая, каково будет мнение народа, мы рискуем поставить себя в полную зависимость от этого мнения…
Господа! — неожиданно прервал наследника Николай. — Подробно выслушав все мнения и изучив все высказанные по адресу этого проекта соображения, я готов принять ответственное решение. Решение взвешенное, основанное и на моем собственном детальном ознакомлении с существом вопроса. Несомненно, что реформа имеет свои серьезные недостатки, но ее осуществление служит интересам и чаяниям государства и народа. И потому я считаю, что реформе следует дать ход. А начать с разъяснения ее задач и методов осуществления всем сословиям русского народа и, прежде всего, в кругах нашего дворянства и студенчества. Необходимо провести разъяснительные заседания в уездных собраниях, в научных кругах, в купеческих гильдиях. И если мы не успокоим народ, то хотя бы предупредим его о приближающихся переменах. А в том, что время реформы пришло, отныне у меня сомнений нет. Во всяком случае, мое мнение таково — это только робкое начало. Надеюсь, в будущем у меня найдутся продолжатели…
После заседания Николай изъявил желание поговорить с сыном. Александр подошел к императору, не успев «снять» с лица приметы сильнейшего напряжения, которое он испытал во время своего выступления на Государственном совете. Хотя он уже пять лет был побуждаем отцом к участию в работе государственного аппарата — сначала в Сенате, потом в Синоде. Три года назад император своим указом произвел наследника в звание генерал-майора и официально причислил его к своей свите, а с недавних пор Александр стал присутствовать на заседаниях Государственного совета, и сегодня впервые выступил на нем со столь серьезной речью.
Император смотрел на сына с искренним удивлением. Сдержанность и сосредоточенность, которую только что проявил Александр, была для него внове. Вообще-то он считал сына плаксой, ибо слезливость наследника уже стала притчей во языцех. Александр плакал при любом удобном случае: и когда был маленьким, и уже став взрослым, когда шестнадцатилетним проливал потоки слез, стоя на коленях перед диваном, с которого упал, узнав о смерти любимого воспитателя полковника Мердера. Обильнейшие слезы принародно пролил Александр в день принесения присяги, вступая в права престолонаследника. Просветленным плачем отметил цесаревич посещение того места на берегу Немана, где стоял Наполеон перед вступлением в Россию. И столь же высокой чести удостоилась могила его бабушки, прусской королевы Луизы в садах замка Сансуси, где прежде разгуливал Фридрих Великий.
Эти качества сына, усугубляемые переданной ему по наследству сентиментальностью и врожденной ленностью, раздражали императора и вынуждали применять к наследнику чуть больше строгости, чем того требовали обстоятельства. Однажды Николай даже обругал Александра публично и в выражениях весьма непристойных — дело было на параде, и впечатлительный цесаревич всплакнул каким-то своим мыслям, пропустив одну из фигур развода караула. А недавно, заметив его долгое отсутствие при дворе (и это в тот момент, когда у них гостила его предполагаемая невеста!), Николай самолично навестил дачу сына в Петергофе, застав наследника навеселе и за игрой в карты с младшими офицерами. Эта сцена привела императора в такое бешенство, что, ничуть не смущаясь присутствием подчиненных, он устроил Александру громкую выволочку, а потом тотчас же уехал. Но на самом деле не уехал, а лишь сделал вид, чтобы через короткое время вернуться. И что же? Он снова застал наследника играющим и уже тогда не сдержался — надавал сыну пощечин.
И вот сейчас Александр раскрылся перед ним совсем с другой стороны, и император даже позволил себе приобнять цесаревича, выражая тем самым высшую степень доверия и отцовской радости.
— Саша! Вы несказанно порадовали меня сегодня.
— Я старался, — голос Александра чуть дрожал от еще неутихшего волнения.
— Должен признаться, такой устремленности и увлеченности я не видел в Вас, сын мой, с того времени, когда восьми лет отроду Вы лихо скакали на фланге лейб-гусарского полка, восхитив своей ловкостью не только меня, но и маршала Мармона.