- А всё же, - донёсся из комнаты голос, перемежаемый приглушёнными чертыханиями, когда Ёжик пытался натянуть купленные вчера вещи. – Всё же откуда у нас знания, затерявшиеся, казалось бы, в суматохе и толчее веков? Откуда нам известны тайны, которых, возможно, никогда и не существовало в нашем мире? Ёлки-палки!
- Думаю, настанет подходящий момент, и мы всё узнаем, - отвечал Дубнер, моя грязную посуду. – Ты оделся?
- Нет... ох, забодай меня пчела!
- Зачем?
- Погоди, не надо помогать...
- Я и не собирался.
- ...сам попробую справиться.
Дубнер пожал плечами и вернулся к насущным делам.
Спустя несколько минут возмущений и восклицаний, когда бобёр уже разобрался тарелками-ложками, из комнаты появился облачённый в новомодную одежду Ёжик.
- Ну? – сходу задал он вопрос. – Как тебе?
Дубнер наклонил голову, оценивая. В целом, выглядел Ёж вполне презентабельно: сшито всё качественно, и цвета радуют глаз; особенно электрику понравились сверкающие звёздочки на шляпе, напоминающей печную трубу и такого же цвета, переливающийся всеми цветами радуги костюм и высоченные то ли ботинки, то ли сапоги. Не заметить музыканта было невозможно, однако в реальной жизни этакое обмундирование могло сослужить плохую службу: если не вызвать ярость старомодно настроенных сограждан, то зацепиться за ветку или кочку, или корень. Любой из лесных хоть раз, да расквасил нос по неосторожности; Ёжик тоже, и ему, честно признаться, не понравилось – повторять не хотелось.
- Ну-у-у, - собираясь с мыслями, протянул Дубнер. – Смотришься гламурненько. Такой, знаешь, глэм-рок.
- Глум – чего? И что значит собственно «глум»? – попросил ясности Ёжик, поправляя «шмотки».
- Не глум, а глэм. Как вещают из глубины веков потерянные и тайные знания, глэм – это яркий, бросающийся в глаза, эпатажный наряд. А рок – музыка, которую ты играешь.
- Кто тебе рассказал?
- Никто: оно само. Ладно, меньше ненужных вопросов – больше дела. Прикид твой мне нравится, только ходи осторожно, чтобы не порвать его или не загреметь в кусты. Хорошо? А теперь – вперёд!
Центральная площадь шумела настолько, насколько могла этим «заниматься». Вообще-то централка не была в прямом смысле площадью деревни – она представляла собой пересечение пяти дорог, а уж те проходили и через деревни, и через посёлки, и мимо одиноких домиков. В Лесу не найти более оживлённого места, в особенности утром и вечером, и если нужно привлечь внимание, выходи на Централку – привлекай на здоровье. Местные блюстители порядка, ленивые, безынициативные и редко просыхающие, пока не обратили внимания на листовки, а вот народ, судя по всему, заинтересовался предстоящим событием. Ёжик насчитал около полусотни заинтересованных пар глаз (и иногда по одному оку: Лес всё-таки, разное случается).
На ходу поправляя неудобный наряд, Ёжик смущённо растягивал губы в улыбке; больше не улыбался никто: уличного музыканта сканировали пуще рентгена. Колючий гитарист замер в самом центре площади, в кругу, образованном серыми плитками, оглянулся на обступившие со всех сторон дома, магазины и аптеки, а затем выдал ещё более вымученную улыбку и откашлялся.
Вынырнув из ближайших кустов, Дубнер поднял вверх два больших пальца в ободряющем жесте и для весомости ещё и покивал.
- Жители Леса... – неуверенно начал Ёжик.
Все внимательно и молча разглядывали его: народ в округе не избалован зрелищами и охочий до них, однако весьма суровый.
- Товарищи... – снова попробовал Ёж, и опять не получилось. Тогда он собрался с силами и выдал: - Короче, чуваки, сейчас я для вас отожгу такое музло...
- Зло – это плохо, дяденька, - пропищал какой-то карапуз, и взрослые, что удивительно, в едином порыве его поддержали, приговаривая нечто вроде «Да-да, устами младенца истина глаголит».
- Ты играть-то будешь? – наконец не выдержал примостившийся на ветке канюк.
И уже все стали шумно соглашаться с его словами.
- Я тогда... я... сыграю, - решился Ёжик и, немного погмыкав от волнения, сосредоточил взор на гитаре.
Дубнер почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Чтобы предотвратить это, он сложил ладони рупором и прошипел:
- Просто играй.
Ёжик закивал и только собрался исполнить незабываемый «Дым», когда в поле зрения показался воробей-полицейский.
- Чего вы тут расчирикались? – недовольно (вероятно, с похмелья) поинтересовался он.