Не стоит думать, что Кант не ценил Юма. По собственному признанию Канта, Юм «пробудил его от догматического сна». Вопрос, который поставил в свое время Юм и пришел к убивающему метафизику ответу, вызвал в Канте живой интерес и вынудил доказать легитимность существования метафизики как науки.
Решение поставленной выше задачи заключает в себе вместе с тем возможность чистого применения разума при создании и развитии всех наук, содержащих априорное теоретическое знание о предметах, т. е. ответ на вопросы:
Как возможна чистая математика?
Как возможно чистое естествознание?
Так как эти науки действительно существуют, то естественно ставить вопрос, как они возможны: ведь их существование доказывает, что они должны быть возможны. Что же касается метафизики, то всякий вправе усомниться в ее возможности, так как она прежде плохо развивалась, и ни одна из предложенных до сих пор систем, если речь идет об их основной цели, не заслуживает того, чтобы ее признали действительно существующей.
Однако и этот вид знания надо рассматривать в известном смысле как данный; метафизика существует если не как наука, то, во всяком случае, как природная склонность [человека] (metaphysica naturalis). В самом деле, человеческий разум в силу собственной потребности, а вовсе не побуждаемый одной только суетностью всезнайства, неудержимо доходит до таких вопросов, на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума и заимствованные отсюда принципы; поэтому у всех людей, как только разум у них расширяется до спекуляции, действительно всегда была и будет какая-нибудь метафизика. А потому и относительно нее следует поставить вопрос: как возможна метафизика в качестве природной склонности, т. е. как из природы общечеловеческого разума возникают вопросы, которые чистый разум задает себе и на которые, побуждаемый собственной потребностью, он пытается, насколько может, дать ответ?
Человек склонен задавать философские вопросы, и эта склонность породила философию. И если на момент жизни Канта метафизика не смогла зарекомендовать себя в качестве строгой науки (а причиной тому неверный фундамент), то для начала можно разобраться, как возможна метафизика как склонность, хотя даже уже здесь чувствуется пафос Канта, который очевидно не оставит метафизику на уровне одной лишь склонности, но стремится дать ей статус науки.
Но так как во всех прежних попытках ответить на эти естественные вопросы, например на вопрос, имеет ли мир начало или он существует вечно и т. п., всегда имелись неизбежные противоречия, то нельзя только ссылаться на природную склонность к метафизике, т. е. на самую способность чистого разума, из которой, правда, всегда возникает какая-нибудь метафизика (какая бы она ни была), а следует найти возможность удостовериться в том, знаем ли мы или не знаем ее предметы, т. е. решить вопрос о предметах, составляющих проблематику метафизики, или о том, способен или не способен разум судить об этих предметах, стало быть, о возможности или расширить с достоверностью наш чистый разум, или поставить ему определенные и твердые границы. Этот последний вопрос, вытекающий из поставленной выше общей задачи, можно с полным основанием выразить следующим образом: как возможна метафизика как наука?
Вопрос о границе познания – один из важнейших в «Критике чистого разума». Чтобы познание было строгим и чистым, оно должно иметь поле, в котором законы познания работают. Вычертить это поле и ограничить его от области, где познание невозможно, – одна из задач текста. (Маленький спойлер – существование бога, бессмертие души и конечность мира будут теми вопросами, на которые рассудок не способен ответить.)