— Мадам, вы причиняете ему боль. Другой рукой Диана ударила Жюли по лицу.
— В этом замке я имею право причинять боль, кому мне вздумается, а ты будешь делать только то, что тебе велят, если не хочешь лишиться милости и защиты господина графа.
— Сестра, я ни минуты больше не останусь в этом доме!
Жюли вышла из детской, спустилась по лестнице, вышла во двор мрачного замка и в отчаянии направилась куда глаза глядят. Дойдя до ближайшего леса, она уткнулась лицом в дерево и расплакалась. Единственный выход — уйти в монастырь, из огня да в полымя. Вернувшись в замок, она объявила Диане о своем решении, и они договорились, что граф сделает все необходимые приготовления.
Однако Жюли удалось избежать этой печальной участи. На следующий день она узнала, что замок вскоре посетит мадам дю Деффан, сестра графа. Ее салон уже в то время пользовался широкой известностью, но слепота, которой суждено было стать полной, только начинала окутывать своим мраком гордую аристократку, и она, будучи в подавленном состоянии, решила отдохнуть в замке Шамброн. Она прибыла на следующей неделе в красивой карете, нагруженной многочисленными, туго набитыми дорожными сумками. Из окна верхнего этажа Жюли было хорошо видно, как величественная дама с тростью в руке поднималась по лестнице. Под другую руку ее поддерживал лакей, показывая дорогу. Граф тоже изо всех сил старался помочь.
— Перестань суетиться, братец. Я теряю зрение, а не присутствие духа. Лучше распорядись, чтобы в мои комнаты отнесли весь багаж. Кстати, где эта худышка, твоя жена?
— Я здесь, мадам.
Мадам дю Деффан высвободила руку, которую держал лакей, и приблизила свое лицо к лицу Дианы, чтобы лучше рассмотреть ее слабеющими глазами.
— Я смотрю, ты совсем не прибавила в весе. Хорошенько корми ее, Гаспар, иначе она долго не протянет. Ешь картофель, Диана, побольше картофеля.
Раздался заливистый собачий лай. Еще один лакей вел на поводках любимых псов мадам дю Деффан.
— Эти собаки едят лучше, чем твоя жена. Найми нового повара, Диана, и еще раз повторяю — больше картофеля.
Позже к ней привели детей графа и их гувернантку. Мадам дю Деффан подслеповато вгляделась в лицо и фигуру Жюли.
— Не красавица, — вынесла она безапелляционный приговор. — Это хорошо. Красота должна знать свое место. Ты умеешь читать, девочка?
Жюли ответила, что это ее единственная радость.
— В таком случае ты будешь читать мне перед сном. Кроме того, сегодня днем ты будешь сопровождать меня на прогулке.
В разговор вмешалась Диана:
— Но дети…
— Ты сама присмотришь за своими детьми, Диана. От этого ты не умрешь. Не забудь хорошенько поесть за обедом, мы не хотим, чтобы ты упала в обморок. Нет ничего хуже, чем дамы, где попало падающие в обморок. Кажется, это становится модным среди молодежи. Несколько недель назад одна дама сломала мой любимый стул, решив упасть на него в обморок, а она выглядела гораздо здоровее тебя, Диана. И ела немало картошки. А как красив был тот ореховый стул!
В тот день мадам дю Деффан взяла Жюли на прогулку. Они пошли по тропинке, по которой часто гуляла сама Жюли, и мадам дю Деффан просила во всех подробностях описывать то, чего не могли видеть ее слабые глаза. Для Жюли было неизъяснимым удовольствием вслух выразить переполнявшие ее впечатления, которыми ей было не с кем поделиться.
За время визита мадам дю Деффан эти прогулки стали бесценным каждодневным ритуалом. Вечерами Жюли садилась у постели тетки и читала ей вслух. Мадам дю Деффан очень нравился ясный мелодичный голос племянницы.
Однажды мадам дю Деффан позвала ее к себе немного раньше обычного.
— Жюли, нам надо поговорить. Прошу тебя, садись.
Жюли повиновалась.
— Я знаю, что ты намерена уйти в монастырь, но понимаю, что ты просто хочешь покинуть Шамброн. Мой брат тяжелый человек, и с ним нелегко поладить, к тому же его очень тяготят обязательства по отношению к тебе, поэтому неудивительно, что он и его жена испытывают к тебе такую враждебность. Твой брат Камилл любит тебя, но не сможет принять в своем доме, так как у него есть семья, о которой он должен заботиться. О браке, естественно, не может быть и речи. Ты очень симпатична мне, поэтому я и высказываюсь столь откровенно, Жюли. Ты умна, но не выставляешь этого напоказ, и проявляешь ум только тогда, когда нужно, и к тому же обладаешь весьма покладистым характером. Все это может послужить к твоей выгоде. На самом деле ты не хочешь уходить в монастырь, ты просто хочешь уехать отсюда. Я же за последние дни привыкла к твоему обществу и добрым услугам и хочу, чтобы ты поехала со мной в Париж.
Можно ли было сомневаться в той готовности, с какой Жюли согласилась на это предложение? Мадам дю Деффан уже обсудила дело с братом, уверив его в том, что отъезд Жюли не создаст угрозы фамильному наследству. Жюли станет компаньонкой, а не членом семьи. Заручившись письменно оформленным договором, супруги Виши отпустили Жюли из Шамброна.
Вот так она оказалась в Париже, в городе, где ей было суждено обрести известность, затмившую славу великой мадам дю Деффан. Жизнь в монастыре Сен-Жозеф стала значительным улучшением по сравнению с жалким положением в Шамброне, хотя это все же было существование ради других, приносившее весьма мало пользы самой Жюли. Она умела поддержать остроумную интеллектуальную беседу, помогая создавать в салоне соответствующую атмосферу, оказывая в то же время неоценимую помощь мадам дю Деффан, удовлетворяя ее малейшие нужды и капризы. Каждый вечер, читая своей госпоже перед сном, она внимательно следила, глядя поверх страниц, не опустилась ли голова и не отвисла ли челюсть тетки. Как только мадам дю Деффан засыпала, Жюли вставала и уходила.
Апартаменты мадам дю Деффан были обставлены с большим вкусом. Стены столовой обиты желтыми шелковыми обоями, украшенными мелкими красными волнами. Красные и желтые тона повторялись в обивке кресел, расставленных так, чтобы создать наибольший комфорт для беседы. Здесь же стояли столы для пикета и экарте. Другие столы вносили, когда сервировали еду. Обед подавали в шесть, а ужин в одиннадцать часов. Стол был намного обильнее, чем у мадам Жоффрен (где шпинат с омлетом подавали с удручающей предсказуемостью). Беседы также были остроумнее и свободнее; слова «хватит», которое часто звучало в салоне мадам Жоффрен, когда разговор начинал касаться неудобных с ее точки зрения предметов, никогда не слышали у мадам дю Деффан. Самым драгоценным бриллиантом, украшавшим ее салон, был я. Мне было тридцать шесть лет, и в то время я находился в зените своей славы. Прошло два года с момента выхода в свет предварительного рассуждения к «Энциклопедии», и все говорили о нем как о выдающемся литературном событии. В своей работе мы продвинулись уже до буквы «D», и я работал над статьей «Дифференциал». Когда я явился в салон, все мои мысли были заняты, естественно, проблемами исчисления.
— Господин Д'Аламбер, позвольте мне представить вам мою новую компаньонку, мадемуазель де Л'Эпинас.
Передо мной — точнее сказать, надо мной, так как она оказалась намного выше меня, — стояла молодая женщина. Я поцеловал руку этого ничем не примечательного юного создания (ей был тогда двадцать один год), но мысли мои были по-прежнему заняты чудесной теорией Ньютона.
— Мадемуазель, не лик Авроры я вижу ль пред собой?
— Вы очень верно цитируете Буссара, мсье.
— Вы видели пьесу?
— Нет, но я ее читала. До приезда в Париж я узнала множество вещей, хотя мало что видела.
— Приехав в Париж, большинство людей, к несчастью, оказываются в противоположной ситуации. Вы увидите множество чудесных вещей, которые ничему вас не научат. Надеюсь, мадемуазель, что и в Париже вы не станете пренебрегать литературой.
— Господин Д'Аламбер, я никогда не отказываюсь от того, чему отдала свое сердце.
— Мне ясно, мадемуазель, что вы совершенно исключительное явление среди представительниц вашего пола.
До этого мадам дю Деффан обратила свои незрячие глаза к другой группе посетителей. Теперь она снова посмотрела в нашу сторону и перебила мою собеседницу:
— Жюли! Надеюсь, ты не собираешься докучать господину Д'Аламберу своей праздной болтовней. Перед тобой величайший ум, который просто обязан питаться только редчайшими плодами познания. Девочка, будь добра, найди господина Тюрго и позови его сюда, я должна отчитать его за очень серьезный промах. Иди же!