Она не красавица, но необычность ее манер странным образом чарует меня. Читая пьесу, я часто смотрел на нее, чтобы угадать ее реакцию (оказалось, что ее лицо завораживает меня, хотя в салоне есть дамы куда более привлекательные для глаз). Я не сумел понять ее мимики, и выражение ее лица осталось для меня загадкой. Вид его был непроницаемым. Я не могу сказать, было ли это лицо погруженной в себя женщины, кающейся монахини или плутоватого купца, раздумывающего, как лучше состряпать выгодную сделку. Мадемуазель де Л'Эпинас очень таинственная женщина. Либо она совершенно холодна, либо страстна до необузданности, и я не могу понять, какое из этих утверждений верно. Но понять я хочу — это бы меня позабавило.
Жюли де Л'Эпинас — графу де Крильону
11 ноября 1772 года
Сегодня Гибер нанес мне визит, и на это короткое время я забыла о своей печали. Он поразительный и одаренный человек, умеющий к тому же хорошо и свободно говорить. Но как только он ушел, я вспомнила графа де Мора, и боль стала мучить меня с удвоенной силой.
Вы знаете о моем отношении к де Мора, я не раз доверяла вам свои чувства. Но сейчас меня, кроме этого, наполняет чувство полной безысходности. В таких беспрерывных муках я живу уже больше шести лет! Теперь, когда его опять нет в Париже, я чувствую, что никогда больше не увижу его и не обрету желанного счастья.
Пока Гибер говорил мне о своих планах, я по крайней мере на краткий миг отвлеклась от всего этого.
Гибер не стал садиться, отказавшись от предложенного ему стула, и предпочел расхаживать по комнате, как генерал, осматривающий свои войска. Он часто подходил к окну и, театрально застыв, начинал в него смотреть, словно охваченный неожиданным вдохновением. Потом оборачивался и начинал говорить о чем-нибудь другом.
Он очень тщеславен, но поразительно красив. Его самоуверенность мелодраматична и устрашающа. В разговоре я упомянула имя мадемуазель де Маис, проявившей интерес к Гиберу, однако в ответ он лишь пожал плечами, заметив, что находит ее очаровательной, но дурно воспитанной. Он не стал дальше распространяться на эту тему, ясно дав мне понять, что доверяет мне. Потом я похвалила мадам Фромон, еще одну из его поклонниц, и снова его реакция оказалась уклончивой. Что я могу из этого заключить? Эти праздные игры хотя бы позволяют мне отвлечься от пытки, в которую превратилось все мое существование.
Граф де Гибер — Клоду Мартиньи
25 января 1773 года
Моя кампания развивается в полном соответствии с намеченным планом. Как приятно бывает иногда одержать победу над слабейшим противником. Мадемуазель де Л'Эпинас уже предана мне душой и телом. Она просит меня прийти и сразу же по приходу назначает мне время следующего визита. В промежутках она пишет мне письма, в которых уверяет в своей теплой дружбе.
Скоро я уезжаю в Германию. Мадемуазель де Л'Эпинас хотела, чтобы я пообещал ей писать каждый день, но я сказал, что вряд ли смогу выполнить такую клятву. Не стану же я бросать все дела ради писания писем?
Прощаюсь. Меня ждут у мадам Монсож.
Д'Аламбер — Шарлю Мелье
8 апреля 1773 года
Последнее время я занимался редактированием готовящегося к изданию полного собрания моих трудов. Просмотр написанного в дни моей молодости наполнил меня ностальгией. Во многих отношениях те работы были несовершенны, но они несут на себе налет свежести, которая теперь, много лет спустя, кажется мне трогательной. Я был тогда влюблен в свою работу, а она дарила мне не сравнимую ни с чем радость, и единственное, о чем я в ту пору жалел, это о необходимости понапрасну тратить на непроизводительный сон массу времени, которое я мог бы посвятить размышлениям и вычислениям. Теперь же моя работа ничем не отличается от работы письмоводителя и состоит в сортировке бумаг и перекладывании их с места на место. Мой ум ныне лишен идей и энергии. Мне недавно исполнилось шестьдесят, но кажется, что жизнь прошла за одно мгновение. Собрание моих трудов займет многие тома, но найдется ли в них что-либо достойное внимания читателей после моей смерти?
Кроме того, меня очень тревожит состояние здоровья мадемуазель де Л'Эпинас. Она мало ест и плохо спит. Она рано отходит ко сну, однако мне думается. что ночами она лежит без сна, мучаясь от болей и стеснения в груди, которые мешают ей правильно дышать. Она продолжает заниматься своими делами и ведет обширную переписку с многочисленными друзьями, особенно с графом де Мора и графом де Гибером. Этим последним она пишет ежедневно. Я не понимаю, где она находит силы так много писать. Это очень вредно для нее при нынешнем состоянии ее здоровья. Однако при всех своих недомоганиях она находит время заниматься банальностями, которые могут быть восхитительными в иных, не столь печальных обстоятельствах.
Сегодня рано утром она пришла ко мне и сказала, что в ящике угля нашли кошку с выводком котят. Она рассказала мне об этом с таким волнением, с такой заботой в голосе, что я невольно почувствовал жалость к этим маленьким созданиям. Мадемуазель де Л'Эпинас сказала, что это черно-белая кошка (видите, она даже навестила семейство и отнесла матери блюдечко с молоком). Она очень тревожилась о том, что животные могут умереть, и при одной этой мысли глаза ее наполнились слезами. В глазах мадемуазель де Л'Эпинас все живое одинаково важно, одинаково ценно. Действительно, иногда она выказывает куда меньшую озабоченность в отношении тех, кто ее окружает, чем в отношении кошек, которым нет никакого дела до ее доброты. Я не знаю, кому больше завидовать — мадемуазель де Л'Эпинас, в глазах которой все вещи равны, или кошкам, которые не понимают никаких вещей? Стоят ли все мои труды одного выводка котят? Что касается первых, то могу добавить, что мадемуазель де Л'Эпинас проявляет к ним весьма скромный интерес.
Выглянуло солнце, и я, как обычно, пойду прогуляться, а по возвращении примусь за любезно присланный вами великолепный том Лукреция.
Пьер Мишле — Клоду Мартиньи
15 февраля 1774 года
Гибер заставил меня поклясться, что я не стану никому рассказывать о его любовных делах, но если он сам не способен хранить свои тайны, то не вправе рассчитывать, что это будут делать за него другие. Кроме того, я уверен, что не я первый, кто узнал о его связи с мадемуазель де Л'Эпинас.
Всем известно, что на протяжении нескольких лет у нее продолжался роман с графом де Мора, больным испанцем, который, по мнению многих, вряд ли долго протянет. Теперь она отдала свое сердце Гиберу. Эта любовь началась до его отъезда в Германию, и теперь они обмениваются бесчисленными письмами. Гибер показал мне некоторые ее письма, а также копии своих изысканных ответов. Вернувшись на прошлой неделе в Париж, он в среду вечером явился в ее апартаменты (подробно описав мне все, что там произошло).
Мадемуазель де Л'Эпинас проявила большую осторожность для того, чтобы посещение Гибера осталось незамеченным. Господин Д'Аламбер, который присматривает за мадемуазель де Л'Эпинас, как гувернантка, в тот вечер отсутствовал и должен был вернуться не раньше полуночи. Мадемуазель де Л'Эпинас отошла ко сну в девять часов, слуги немного позже. Она попросила его подождать под ее окном до половины десятого. В это время в ее комнате погас свет, что было сигналом для графа войти в ее апартаменты. Мадемуазель де Л'Эпинас сама открыла дверь и впустила своего гостя. Больше всего она боялась, что ее увидят ходящей по дому, и на этот случай она решила притвориться сомнамбулой. Слуги, увидев это, оставят ее в покое из страха разбудить. Войдя в дом, Гибер — этот добрый вояка — сумеет тихо прокрасться в ее спальню.
Настало назначенное время, и карета Гибера остановилась в нужном месте. В окне спальни погас свет, и наш галантный кавалер вошел в дом. Привратник не оказался помехой, так как Гибер молча дал ему денег и поднялся наверх. Мадемуазель де Л'Эпинас встретила его, и они направились в ее спальню. Надо ли мне рассказывать, что последовало дальше? Я все равно не смогу сделать это столь же красочно, как Гибер. Может быть, он сам расскажет вам эту историю.