Фергюсон собирался посвятить свое эссе знаменитому Дэвиду Юму. Правда, Юм не видел его работу и вряд ли одобрил бы ее, если бы прочитал. С точки зрения эмпирика, фергюсоновская вселенная возможных миров является абсурдом, ее бесчисленные ветви, по определению, не поддаются наблюдению (за исключением моментов мистического прозрения) и пребывают вне возможности доказать или опровергнуть их существование. Их действительное существование было, по Фергюсону, «догматом веры, поднятым на щит убеждением в том, что Природа во всех своих проявлениях должна быть логичной и законченной». Иначе говоря, Фергюсон верил в то, что истину мира можно открыть путем логического анализа. Он действительно зашел столь далеко, что утверждал, будто все формы наблюдения неточны по самой своей сути и вводят исследователей в заблуждение, и что экспериментальные науки способны внести в умы лишь путаницу.
Я не знаю, что сталось с Фергюсоном. Поражение 1745 года разметало членов нашего братства. Граф Блэнтайр бежал во Францию, где умер от холеры. Может быть, Фергюсон последовал за ним или, в противном случае, разделил судьбу повешенных Арнотта и Далуинни. Как бы то ни было, он исчез, и память о нем постепенно стерлась. Все возможности, о которых он говорил, определенно воплотятся в жизнь в каком-либо из миров, если им не суждено было осуществиться в нашем.
Точная дата написания «Космографии» неизвестна, ее аутентичность (как, впрочем, и само существование Фергюсона) не раз оспаривалась. Не уцелело ни одной оригинальной рукописи; самые ранние рукописные копии фрагментарны и во многих случаях противоречивы. Известно, что одна часть (так называемый парижский текст) находилась в распоряжении Жана Лерона Д'Аламбера. Некоторые листы рукопией слуги использовали для того, чтобы завернуть в них принадлежавшие Д'Аламберу предметы после его смерти в 1783 году (можно предположить, что остальные листы были уничтожены). Неизвестно, как эта рукопись попала к Д'Аламберу и что он с ней делал. Существование парижского текста поддерживает предположение Скоуби о том, что Фергюсон мог окончить свои дни во Франции, хотя не менее вероятно и то, что в эту страну рукопись передал один из почитателей Фергюсона.
Существует несколько вторичных рукописей и стилистических вариантов, что позволяет предположить, что оригинальный текст много раз переписывали и исправляли. Последовательные переработки неполных источников означают, что существующая в настоящее время единственная работа Фергюсона в действительности существовала в виде нескольких вариантов, умозрительное авторство этого набора «Космографии» предполагает множественность, в полном соответствии с приписываемыми Фергюсону философскими взглядами. Приводимая ниже версия также составлена из нескольких источников с некоторыми вставками, сделанными с целью сохранения непрерывности изложения. Учитывая историю произведения, мы надеемся, что читатель снисходительно отнесется к новому вкладу в изменение его формы.
«Пролог», помещенный в издание Кларка, почти несомненно является фальсификацией, но мы сочли возможным, для полноты картины, включить его в текст:
Его милости, герцогу Б.
Сэр,
Вы проявили неслыханную доброту, наводя обо мне справки, чем выказали озабоченность по поводу моего отсутствия. Я был в дальнем странствии, уехав намного дальше, чем намеревался, и увидел такие диковинные вещи, что, узнав о них, вы, надеюсь, простите мне мое обращение непосредственно к вам.
По пути в Данию, где, как вам известно, я надеялся представить королю мои философские открытия, наш корабль был застигнут жестоким штормом. Море и небо потемнели, раздавался такой рев, что мы твердо уверовали в скорую гибель. Чудовищный ветер гулял по палубе, где я стоял, судорожно вцепившись в деревянные поручни. Порыв ветра поднял меня в воздух, и кусок поручней оторвался от корабля. Чувства изменили мне, я впал в беспамятство, а в это время ураган подбросил меня вверх и унес ввысь — за облака, в темные глубины пространства.
Очнувшись, я обнаружил, что нахожусь на поверхности Луны. От падения я получил несколько синяков, но в остальном остался цел и невредим, причем я по-прежнему держал в руке кусок деревянного поручня. Я встал на ноги и огляделся. Позвольте мне сказать вам, сэр, что при ближайшем рассмотрении Луна оказалась в высшей степени гостеприимной. Многочисленные деревья покрыты серебристой листвой, из-за которой они представляются земному наблюдателю голыми скалами. Знаменитые лунные моря содержат жидкость, которая, хоть и не является водой, все же вполне пригодна для питья и имеет приятный вкус. Пройдя некоторое расстояние, я встретил группу обитателей Луны. Они обладают приятной наружностью и весьма дружелюбны. Они пригласили меня в свой шатер, накормили каким-то странным сыром, а после того как я отдохнул, показали мне виды и достойные удивления достопримечательности своей планеты. Местные жители плавают по лунным морям на лодках, напоминающих наши, но, кроме того, они изобрели суда, на которых можно путешествовать по космосу. Эти суда приводятся в движение силой струи воздуха. На них, как я убедился на собственном опыте, можно проникнуть в любую область Вселенной. Спустя несколько дней, проведенных мною в их обществе, лунные жители дали мне одно такое судно, чтобы я мог на нем вернуться на родную планету. Вскоре я, однако, понял, что этим судном не так-то легко управлять, а плохое знание навигации и природное любопытство вдобавок привели к тому, что я посетил каждую из других планет, прежде чем вернуться на Землю. Нижайше предлагаю вам мой рассказ о чудесах, которые я там открыл.
КОСМОГРАФИЯ
Это планета снов, хотя я пока не могу решить, мои это сны или нет. Только одно я знаю наверное — на этой планете нереально все, что я здесь вижу, как и люди, которые меня окружают.
Понимать нереальность происходящего, живо ее чувствовать — это может показаться странным явлением, хотя все мы сталкиваемся с ним в нашей повседневной жизни. Когда я читаю книгу и наблюдаю изображенные там характеры, я понимаю, что они иллюзорны, но это нисколько меня не смущает. Иногда случается, что во сне мы внезапно осознаем, что то, что мы видим, есть не что иное, как продукт нашего грезящего сознания. Это можно воспринять как миг великого прозрения, обыкновенного удобства, а быть может, даже печали.
Именно такое ощущение переполняет любого, кто посещает это место. Я вижу прекрасную комнату, позолоченную мебель и изысканный фарфор на столе. Я понимаю, что всего этого не существует в действительности. Формы окружающих меня предметов кажутся солидными, они имеют вес, текстуру, размеры (я закрываю глаза, снова их открываю и вижу, что все осталось на прежнем месте). Эти предметы представляют собой обманчивый вид настоящей реальности, но в них нет ничего, что могло бы убедить меня в их истинном существовании. В мире, откуда я явился, реальная объективность предметов принимается как данность. Здесь же, напротив, верно обратное. Непосредственно ясна субъективность предметов. Для того чтобы поверить в их реальность, требуется большое умственное усилие. То, что очевидно (и даже прозрачно) в моем родном мире, здесь скрыто от глаз; то же, что кажется само собой разумеющимся здесь, стало бы в нашем мире предметом ожесточенных философских дебатов.
Я беру со стола сине-белую фарфоровую чашку, которая кажется мне сделанной в Китае. Я роняю ее на пол (мраморный), где она с громким звяканьем разлетается вдребезги. Аутентичность этих событий, живость ощущений, которые они вызывают, почти безупречны, хотя и являются артефактом моего разума. Я не могу вспомнить, что видел в прошлом эти предметы точно в таком же сочетании и в точно таких же обстоятельствах в том мире, откуда я пришел. Но несмотря на это, я чувствую, что уже все это делал, что то, что кажется мне чувственным опытом, в действительности — синтез воспоминаний. Однако меня удивляет, что моя память может быть столь точной и столь безупречно детализированной. Действительно ли в моей памяти хранится точное изображение чашки из китайского фарфора во всем ее совершенстве? Я внимательно рассматриваю один из осколков с тщательно выписанными кистью линиями синего кобальта: ландшафт с мостом в восточном стиле, забавная фигурка крестьянина, сгорбившегося под тяжестью вязанки дров на спине. Неужели все хранилось в моей памяти, хотя я даже не подозревал об этом? И возможно ли воображать все в таких подробностях?