— Я соединяю вас с секретарем мистера Шнейбла.
До того, как секретарша смогла завести традиционную песню, я заявил:
— Скажите Шнейблу, что на проводе Рой. Он захочет поговорить со мной.
— Простите, как ваша фамилия?
— Этого я не могу сказать. Передайте, что я только вчера бежал из тюрьмы и хочу поговорить с ним.
Не успел я замолчать, как услышал его голос.
— Рой, ради бога, тебе не стоило звонить. Ты понимаешь, о чем я говорю? В газете написано…
— Я остановился в гостинице «Дорсет».
— Разве ты в Чикаго?
— Да.
— Послушай, Рой, попытайся понять. Я не участвую в ваших делах, я даже не хочу разговаривать с тобой.
Он дал отбой, а я застыл, как манекен, сжимая в руке трубку. Повесив ее, я медленно пошел в гостиницу, пытаясь успокоиться и сдержать гнев, и добился своего. По крайней мере, я пытался убедить себя в этом. Но в гостинице я сразу же направился к телефонной будке и набрал номер Шнейбла.
На этот раз трубку взяла его секретарь. Услышав ее голос, я сказал:
— Передайте Шнейблу — если он не возьмет трубку, я приеду к нему в контору, и если не застану его на месте, то поеду к нему домой в Уилмет и буду ждать там.
Он взял трубку и устало спросил:
— Господи, Рой, ну что тебе от меня нужно?
— Мне нужно поговорить с вами. Сейчас без двадцати одиннадцать. Встретимся в двенадцать часов. Скажите, где.
Наступило долгое молчание, потом он ответил:
— В зоопарке Линкольна, возле клетки жирафа. Ты знаешь, где это?
— Найду.
29
Когда я приехал в зоопарк без двух минут двенадцать, Шнейбл уже ждал меня. Он поправился килограммов на семь. Его волосы поредели и поседели. Первым делом он спросил:
— Откуда ты звонил?
Я ответил, что из автомата.
— Оба раза?
— Кажется, да. А в чем дело?
— Господи, ты совсем сошел с ума?
— Почему вы так нервничаете? Какая разница, откуда я звонил?
У него на лице застыло странное выражение, как будто он сказал что-то лишнее.
— Пожалуй, я просто нервничаю. В последнее время я слишком много работал. — Он огляделся. В зоопарке было мало людей — старушки и несколько нянек с детьми в колясках. Он показал в сторону тропинки, петлявшей среди деревьев. — Пойдем в ту сторону. Там мы сможем поговорить.
Метрах в тридцати от дороги он нашел скрытую кустами скамейку, и мы сели.
— Прости, если по телефону я говорил грубо. Но я был удивлен, даже не знал, что сказать. Конечно, мне было известно, что вчера утром ты сбежал из Хобарта…
— Странно, что вы прочитали эту заметку. Я ее искал и то едва нашел.
— Не беспокойся, я ее увидел. А сегодня утром написали, что ты перешел границу в Канаду.
— Я об этом читал.
— Жаль, что ты этого не сделал. Когда мы встретились, ты шествовал с таким видом, будто хозяин здесь. Твоя фотография должна быть в каждой патрульной полицейской машине в Чикаго.
— У них нет моей фотографии. Никто меня не арестует. Все было подстроено, Арнольд. Я не бежал, меня выпустили. Я вышел сам.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что сказал. Я понадобился на свободе, и мне устроили побег.
— Устроили? Как? Это сделать невозможно.
— Мне все сделали.
— Не понимаю, как. И зачем это нужно?
Я несколько минут молчал, потом ответил:
— Не знаю, что сказать. Я думал, что знаете вы.
Он не умел скрывать истину. Я сразу увидел ответ на его лице.
— Не понимаю, что ты… Послушай, Рой, мы давно не виделись. Со времени процесса в Индианаполисе мы не встречались.
— Знаю, но я подумал, что кто-то, возможно, вас обо мне расспрашивал. Эти люди знают очень много. Откуда? И еще одно: я так и не понимаю самого главного — как меня нашли. В тюрьмах содержатся тысячи людей. Каким образом из них выбирают одного? Почему говорят: «Вот он-то нам и нужен»?
— Рой, для меня твои слова сплошная бессмыслица. Я совершенно ничего не понимаю.
— Вы хотите сказать, никто с вами не связывался, не расспрашивал обо мне?
— Пожалуй, нет, — ответил он. — Нет, я в этом уверен. Если бы меня расспрашивали, такого я бы не забыл.
— Вы никогда так не нервничали.
— Я не нервничаю, просто не люблю оставаться на открытом месте, как сейчас. — Он поднялся. — Пойдем в машину. Мы можем срезать дорогу и выйти прямо к автомобильной стоянке.
Когда мы сели в машину, я спросил:
— Почему вы спросили, откуда я вам звонил?
— Не знаю. Ничего в этом нет особенного.
— Неправда. И вы, и я это понимаем.