— Она не читала газет и не знает, как вы вышли из тюрьмы. Видимо, она принимает нас за организацию, которая пытается помочь невиновным разыскивать новые данные, чтобы добиться пересмотра дела.
— Вы ей так и сказали?
— Кажется. Пайн намекнул на это.
— А если я не захочу ей лгать?
— Тогда ничего не говорите. — Он закурил. — Как хотите. В первом случае она задаст ряд вопросов, на которые вы не сможете ответить. Во втором — вопросов у нее не возникнет.
Мы съехали с дороги и по извилистой дорожке подъехали к дому на сваях. В широких окнах, выходящих на океан, горел свет.
— Мы с вами свяжемся, — сказал Тэгг. — Пока отдыхайте.
Машина развернулась на дорожке и скрылась за холмом. Я
поднял голову. На верхнем этаже, опираясь на перила, стояла и смотрела на меня Телма.
36
— Я просто не могу поверить, — сказала она. — Не могу поверить, что ты сидишь рядом, ешь, разговариваешь. Я всегда надеялась, что так все и произойдет, пыталась сохранить надежду. Но проходили месяцы, годы, я от тебя не получала даже маленькой записки, и мне было так тяжело. И мои письма возвращались… А сейчас мы в чужой стране, где нас никто не будет тревожить, и я так потрясена, что даже не знаю — смеяться или плакать…
Я совершенно забыл, до чего она была маленькая, тихая и уязвимая, как она боялась молний, толпы, как медленно говорила и улыбалась, как хотела нравиться, какой была теплой, доброй и доверчивой. У нее совсем не было брони, защитной окраски, она так и осталась доверчивой девочкой с гор, которая пыталась босиком ходить по ржавым гвоздям и битому стеклу.
Когда я поднялся по лестнице и обнял ее, она заплакала. Она просунула руки мне под куртку, и я сквозь рубашку ощущал ее прохладные трясущиеся руки. Так мы простояли довольно долго, обнимаясь, потом она успокоилась и перестала плакать. Телма подняла на меня глаза и сказала:
— Есть даже немного виски.
Мы сидели на веранде и пили виски, вокруг шумели листья деревьев, а ночь была приятной и черной. Потом я пошел за ней на кухню и смотрел, как она готовит ужин. Она не умолкала ни на минуту, пока мы ели, и позже, когда мы опять сели на веранде, пили кофе и курили крепкие темные сигареты.
— Мне так не хотелось уезжать из Индианы. Я мечтала остаться ближе к тебе, хотя ты и отказывался писать и разговаривать со мной. Ты знаешь, что я была в Хобарте? Я провела там год до того, как меня выпустили под честное слово. Потом в газете я прочитала объявление, которое давала одна женщина — Клара Оннердонк.
Она портниха, в основном занималась ремонтом одежды. Ее главными клиентами были несколько химчисток. Ей посылали одежду, которую нужно было подгонять и ремонтировать. Но потом работы стало слишком много, ее присылали так часто, что она с ней не справлялась. Поэтому она и дала объявление в газету.
Мы сразу сдружились. Клара овдовела и живет совсем одна. А до смерти мужа они жили на ферме. Она любила говорить про урожай, коров, погоду и рецепты, как готовить это блюдо, как печь то. Так мы с ней очень сжились.
Внезапно она подошла и обняла меня за шею.
— Господи, Рой, останови меня. Мне на все это наплевать. Сейчас мне на все наплевать.
37
Я затеял с Телмой ту же игру, что Тэгг вел со мной, я сразу узнал стиль. Мне казалось, чем меньше она будет знать, тем счастливее останется. И возможно, в большей безопасности. Пока я не смогу сказать ей что-нибудь хорошее, лучше вообще ничего не говорить.
— Уже известно, когда назначен пересмотр дела? — спросила она.
— Трудно сказать. Иногда требуется довольно много времени, чтобы все организовать.
— Пока я была в тюрьме, и потом, когда меня освободили, а ты оставался за решеткой, я все время молчала. Мне казалось, у таких людей, как мы, нет вообще никаких шансов: если кому-то захочется упечь нас в тюрьму, так и будет, мы пойдем за решетку. А тут вдруг приезжают эти люди, и им от нас ничего не нужно, они только хотят помочь. Я в это не могла поверить. А они — из хорошего общества. То есть, когда они что-то говорят, трудно им не верить.
— Ты права.
— Сейчас мне так хорошо, — заявила она. — Сначала уверенности не было. Мне происходящее казалось странным, особенно наша встреча за границей. Но сейчас я думаю, что образованные люди так и поступают — уверенно и не причиняя боли. Все заранее продумано. Как ты считаешь, мы останемся здесь, пока не назначат новое слушание дела?
— Не знаю; думаю, нам скажут.
— Готова спорить, что пересмотр дела пройдет, как по маслу. А потом в газетах напишут, что ты и был невиновен. Не могу этого дождаться.