Принцип карате

Корецкий Даниил Принцип карате

Данил Корецкий

Принцип карате

Цель атаки в карате - вывести противника из боя по возможности одним ударом. К этой цели ведут следующие средства: удары наносятся с максимально достигаемой скоростью; удары нацелены в жизненно важные центры противника; каждый должен наноситься с мыслью, что это единственный шанс одолеть противника, чтобы в удар была вложена вся энергия и сила.

Р. Хаберзетзер (3-й дан).

Путеводитель Марабу по карате.

Преамбула

На пустыре между школой и филармонией - традиционном месте всех толковищ, и больших и малых, Гарандин бил Колпакова. По принятым в микрорайоне меркам происходящее не относилось даже к малым - обыденный эпизод уличной жизни. Один выступал не по делу, другой за это с него получает. Так и было. Гарандин подошел в шумной толчее последней перемены, глядя в сторону, сказал: - Я с тебя имею. И удалился скользящим боксерским шагом. Теперь он получал. Вначале удары были несильными, простой обряд унижения, потерпи - тем дело и кончится, даже следов на физиономии не останется. Но Генка, проявив крайнюю глупость, дал сдачи, зеваки оживились, сидящий в стороне на штабеле досок Бычок настороженно дернул круглой стриженой башкой с проплешинами то ли лишаев, то ли шрамов. А Алька вошел в азарт и замолотил вовсю: расквасил Генке нос, губы, подбил глаз, и по животу навешал, и в солнечное... Грош ему цена, хоть и боксер, вон сколько кирпичей, палок под ногами, драл бы без оглядки до самого дома, если бы не щербатый ублюдок с металлическими - взамен выбитых - зубами, веселящийся в полную меру своего недалекого разумения: - Лупи, братан, насмерть, га-га-га! Ложи, ложи в нокаут! Вот так, молоток! Генка упал сам: отступая, зацепился за камень, но Гарандин торжественно поднял руки, отмечая чистую победу! - Пусть знает, как выступать! - Бычок спрыгнул на землю. - Дай пару рваных, надо обмыть это дело. Зеваки потянулись вслед за братьями, толковище опустело быстро, как после заурядного спектакля. Только для одного человека происходящее оказалось не рядовым житейским фактом, а чрезвычайным событием. Генка был самолюбив. Его никогда не били. Впервые он испытал чувство унижения. Первый раз в жизни он струсил. Это угнетало больше всего. К счастью, матери дома не оказалось. Петуховым он тоже не попался на глаза, хотя долго обмывал холодной водой распухшее лицо. Из ванной проскользнул в комнату, лег, накрылся с головой одеялом. Детская привычка. Но в его возрасте уже не удается так легко спрятаться от неприятностей и печалей реального мира. На душе тяжело. А что особенного случилось? Все уже в прошлом. Забыть, сделать вид, что ничего не произошло, обмануть самого себя. Девять мальчишек из десяти так бы и поступили, тем самым закрепив на подсознательном уровне рефлекс труса. Генка совершенно точно знал, что этот путь ему не подходит. Воображение услужливо рисовало сладкие картины мести, но он их прогонял, не желая уподобляться беспомощным слабакам, находящим утешение в собственных фантазиях. Попробовал думать о приятном: синие сумерки, плещущая вокруг черная вода, рыжий костер, стреляющий искрами, когда он палкой выгребал обугленные рассыпчатые картофелины, темный силуэт Лены на фоне желтой палатки... - Ты знал, что Саша не вернется? - Откуда? Сказал: возьму ребят и обратно. Может, с лодкой что? - Знал. Просто ты украл меня по-настоящему... Не ожидала. То-то Алик взбесится. "При чем здесь он?" - хотел спросить Генка. В последнее время Гарандин начал кадрить Лену, а поговаривали, что он водится с девчонками не просто так. Генка путался под ногами, мешал и сегодня, в походе, Гарандин прямо предупредил, чтобы он отвалил, иначе пожалеет. Генка не ответил, зная, что через час в условленное место подойдет на лодке Зимин и они своей компанией отправятся на Зеленый остров, и Лена будет с ними. Но почему она вспоминает этого хлыща? - Пусть бесится, наплевать! - Не ожидала... В голосе Лены слышались странные, непонятные ему интонации. Она вообще была другой - за два месяца, что они встречались, он не знал ее такой, хотя вряд ли смог бы объяснить, в чем состоит перемена. И позже, в палатке, спасающей от ветра и комаров, вдруг наступил миг, когда ему показалось, что она ждет от него опытности, которой он не имел и которой она, конечно же, тоже не могла ожидать. Он убедил себя, что ошибся, пауза длилась вечность, и она спросила: - Ну что, будем спать? Тогда вопрос показался обычным, а сейчас вдруг приобрел скрытый оттенок, и все неясности и странности поведения Лены добавили горечи в его нынешнее состояние. Яркая объемная картина приятных воспоминаний поблекла, стала плоской. Было холодно, дым костра выедал глаза, и эти комары... А у Саши испортился мотор. Как бы Гарандин и с ним не учинил расправу... Отвлечься не удалось, и заснул Генка с черными мыслями. В школу он не пошел, ставил холодные компрессы и примочки из бодяги, скрывая от самого себя, ждал Лену: слухи обязательно разнесутся, и она вполне может зайти проведать. Но пришли только Сашка с Николаем. - К врачу не ходил? Этот гусь хвастает, что послал тебя в нокаут. Надо проверить, нет ли сотрясения мозга... - Все нормально. Генка испытывал неловкость за свою разрисованную физиономию. И за что-то еще. - Может, втроем его? Да и Бычка заодно? - Не выйдет. Бычок всю шпану приведет под школу. - Да-а... - Ты смотри, в четверг контрольная по физике. Анна Павловна говорит решающая. - Куда я с такой мордой? - Наплюй! Скоро экзамены. - Ты бы наплевал? - Да-а-а... Натянутость не проходила. - Ленка знает? - через силу спросил Генка. - Уж наверно. Этот гусь от нее не отходит. Он какой-то новый поход затевает, на два дня. Возьму, говорит, только избранных. - Вот гад, что придумал! - Обычно сдержанный Николай сжал кулаки. - Из двоек не вылазит, а туда же - "избранных"! - Много званых, да мало избранных, - блеснул начитанный Саша. - И Ленка тоже... Она жила в старом доме возле сквера, в детдоме своего двора не было, нас туда гулять водили. Выйдет на балкон, расфуфыренная, с бантами, ест шоколадные конфеты, мы таких и не видели, иногда бросает вниз по одной. Только бросает не просто так, надо кружком ходить, руки перед грудью, будто собачки на задних лапах хоровод водят. Многие дети ходили, дрались из-за этих конфет, а она хохочет, в ладоши хлопает. Тося-дворничиха раз увидела, она с войны контуженая, мы думали, злая, нас не любит, а тут схватила камень, как пустит им в окно... Мамаша у нее этакая барыня, а тут выскочила и в крик по-базарному, да куда ей с Тосей тягаться. - Ты это к чему? - Да к тому. Она уже тогда себя выше других ставила. И сейчас с этим ничтожеством спелась. Так что не о чем тебе переживать. И не о ком. Слово было сказано. Неудачливого мальчика Гену пожалели и успокоили. И так может быть в жизни не раз и не два. Если... Надо было думать, как жить дальше. Через несколько дней Генка отправился к Рогову, Рогов был знаменит. Еще стояла возле ДФК щегольская "Волга" с серебряными перчаточками на зеркальце за лобовым стеклом, еще терпеливо дожидалась мужа у входа красавица Стелла, еще охотились за автографами поклонники и поклонницы, еще не истрепались спортивные костюмы с гербом и надписью "СССР". Со стороны казалось, что чемпион на вершине, что поражение - досадная случайность, что впереди снова бесконечная череда побед. Но сам Рогов знал, что это не так, чувствовал, что сделал первый шаг с ринга, хотя и не подозревал, как далеко придется идти. И глаза у него были тусклыми и печальными. - Что, тезка, обиделся? - Рогов жестко взял Генку за подбородок, крутнул вправо-влево, усмехнулся невесело. - И ты хочешь выучиться драться, чтобы их проучить? Чемпион не признавал скоропалительных, принятых под влиянием ситуации решений и никогда не брал к себе обиженных и жаждущих мести. Но с Генкой они десять лет прожили в одной квартире, это меняло дело. - Давай, попробуй... Если охота не пройдет. И если получится. Через месяц Рогов оставил Генку после тренировки. - Ты почему в лицо не бьешь первым? Не знаешь? Сказать? Ждешь, пока тебя ударят, чтобы озлился! Значит, характера не хватает. А без характера какой бокс? Когда-то, в пору жизни в коммуналке, Рогов считал Генку младшим братом и сейчас вовсе не хотел его обидеть. - Я тебя не гоню - ходи, занимайся, я просто объяснить хочу... Ты думаешь, в бою сколько раундов? Три? Неправильно! Это только на виду три. А перед ними - сто или триста. И после них столько же. Ты со своей мягкотелостью еще в предварительных проиграешь. Потому что все будут знать твою слабость и будут использовать ее как тактический прием! В боксе, да и не только, в любом противоборстве жалости быть не должно! Кто злей, кто сильней - тот впереди. Генка молчал. Рогов, наверное, был прав, но его правота не убеждала. И чемпион почувствовал неприятие своих слов. - Знаешь, почему я проиграл первенство мира? Не поскользнулся, нет, это объяснение для журналистов. И не перетренировался до потери формы - это для спортивного начальства. Просто мне за все предыдущие годы так набили голову, что иногда нарушается координация, в глазах плывет... Вот она, правда, но ее только Литинский знает. Потому я и ушел из сборной... Рогов подошел к снарядам. - А тебе рассказал, чтобы на всю жизнь запомнил - не жди, пока ударят. Молоти первым! Он лениво ткнул мешок и рефлекторно добавил левой. В пустом зале гулко разнесся хлесткий шлепок знаменитого, некогда победного удара. - А не можешь - бросай вообще это дело. Оно тебе и ни к чему. В шахматы играешь, учишься отлично, на олимпиадах грамоты берешь... Зачем лезть под кулаки? Рогов обнял Генку за плечи, улыбнулся. - А случ чего - беги ко мне, не дам в обиду! Стелла сидела в машине, лучезарно улыбаясь. Рядом толклись любопытные. - Идет, идет... - Рог еще себя покажет! - Многих забодает... - Когда снова в сборную? - Можно автограф? Чемпион снисходительно улыбался, расписывался в подставленных блокнотах, вскидывал в приветствии мощную руку. Спокойный и уверенный, как всегда, он ловко сел в машину, газанул так, что провернулись на асфальте колеса, заложил лихой вираж и скрылся за поворотом. Толпа восторженно смотрела вслед. - Рог свое возьмет... - Он тренируется тихо, без афиши... - Рог, Рог, Рог... И только он, Генка Колпаков, знал, что это остаточная инерция славы. Домой он шел пешком, размышляя. Рогов прав. Ему не нравилась прямолинейная грубость бокса, не нравились развинченные пацаны, сквернословящие и плюющие на пол в раздевалке, не очень-то скрывающие, что готовятся к уличным дракам. Бросить! И остаться беззащитным перед Гарандиным, Бычком и прочей швалью. Нет, черта с два! В школе не ладилось. Казалось - все обсуждают его позор, смеются за спиной, тычут вслед пальцами. Нахватал четверок, по алгебре умудрился получить тройку. Лена ходила с Гарандиным, оскорбленный Генка делал вид, что ему все равно. Да и что здесь изменишь? С тренировками тоже дела не шли на лад. Бить в лицо научиться не мог, сам получал удары, проигрывал, с обреченностью отчаявшегося продолжал заниматься. Вмешался случай. За нарушение режима Литинский выгнал Гарандина из своей секции, а Рогов взял к себе. В зале стало тесно. Ненавистный соперник насмешливо рассматривал Генку, подавал ядовитые реплики. Генке казалось, что тот видит его насквозь. Он пропустил одну тренировку, вторую, потом две сразу, а потом и вовсе забросил перчатки на шкаф. Говорят, случайность есть проявление закономерности. Через пару недель кто-то из дворовых ребят бросил камешек в окно. - Петька Котов приехал, айда змею смотреть! Кроме чучела кобры, у Петьки было два копья, лук со стрелами, ритуальные маски красного и черного дерева. Но для Генки встреча с Котовым оказалась знаменательной совсем не этим. Другим. Но на это ушли годы.

Глава первая

- Значит, все дело в принципе? В тоне Гончарова угадывалась усмешка, сопутствующая обычно их спорам на эту тему, но Колпаков, как всегда, не обратил на нее внимания. - И последовательно. Ежедневная и ежечасная работа. Крохотные, микроскопические, незаметные сдвиги в сознании, мироощущении... - Ты серьезен, как проповедник. Усмешка стала явной. - Потому что понял серьезность дела. И надеюсь со временем убедить тебя. - Вряд ли... - Посмотрим. А пока одолжи тестер, мой барахлит. Колпаков вернулся к стенду и занялся схемой. В индивидуальном плане, который он составлял на неделю вперед и старательно выполнял пункт за пунктом, сегодня значились окончательная доводка и регулировка. Но работа не ладилась, полдня ушло впустую. Значит, следует увеличить скорость и внимательность, спрессовать время, чтобы уложиться в график. - Пойдем обедать? - Нет, я потом. Отчего не идет наложение сигнала? Не иначе где-то просмотренный "хомут". Но где? Схема прозванивалась десятки раз... Вход - норма. И здесь. Нормально. А отсюда - фон. Возвращаемся по усилительному каскаду... В нем ничего быть не может - сам монтировал, сам проверял... Но все же посмотреть надо... И здесь... Вот! Черт побери! Нашел? Точно. Дымящееся жало паяльника проникло в переплетение монтажных жгутов, прижалось к матовому зернышку пайки, припой расплавился, и Колпаков узким клювиком пинцета оторвал тоненький проводок. Поставим его куда положено... Фон исчез. Что и требовалось... Теперь посмотрим выходной блок... Закончив со схемой. Колпаков взглянул на часы. Все шло по плану. И замечательно, что нацеленный на конкретную задачу мозг не отвлекался на посторонние мысли. Молодец, Генка! О том, что Лена в городе, он узнал только вчера. Зимин позвонил насчет распространения билетов и попутно сообщил, что видел ее на улице. Саша ждал реакции на новость, но Колпаков промолчал - в тот момент он сам не знал, как поступит. Решение оформилось к концу дня, и после работы Колпаков отправился прямиком к ней, удовлетворенно отметив, что раньше не отважился бы на это. Громадный, на весь квартал, когда-то респектабельный и престижный дом здорово обветшал. И мать Лены, некогда эффектная крашеная блондинка, заметно сдала: располнела, обрюзгла, только апломб остался прежним - как в те времена, когда все звали ее Барыней. - Милый, передайте Софье Зенитовне, что это типичное не то, - небрежно кивнув в ответ на приветствие, царственно произнесла она. - Зайдите в прихожую, я отдам обе коробки. Почему вы без сумки? Колпаков, вежливо улыбаясь, не перебивал. - Как вы их собираетесь нести? - В голосе появилось раздражение. - Что вы стоите как столб? - Лена дома? - Ах, Лена... Я немного ошиблась. Она внимательно осмотрела Колпакова, и вряд ли он ей понравился. - ...Скоро придет, можете подождать. Во дворе. Дверь захлопнулась. Вот курица, а какое самомнение! Ведь она всерьез рассказывала соседкам о блестящей карьере дочери в столице: многочисленные поклонники, сделавший предложение иностранный дипломат, предстоящее распределение в Минвнешторг, квартира в столице, интеллектуально-богемное окружение - ученые, писатели, артисты, в перспективе - работа заграницей... Такие же клуши, как она, ахали и восхищались. Трезвые люди представляли, что желающих жениться дипломатов гораздо меньше, чем студенток в московских вузах, и что едва ли молодого экономиста ждет столь сказочная жизнь, однако вряд ли ктолибо смог бы переубедить Барыню, если бы даже взялся за столь заведомо неблагодарное дело. Теперь Лена вернулась, прекраснодушные мечты этой дурехи разбиты в прах, и она наверняка отыгрывается на дочери. Жаль девчонку. В подъезд прошел парень с огромной тощей сумкой, когда он выходил, сумка раздулась во весь объем. - Софье Зенитовне привет! - крикнул Колпаков. Парень нервно оглянулся, недоуменно кивнул и ускорил шаг. А во двор входила Лена... - Послушай, мыслитель, на собрание опоздаешь! - В лабораторию заглянул Гончаров. - Не получается со схемой? - У меня все должно получиться. - Ах да, я забыл... - Снова насмешливый тон. - Хомут? Колпаков кивнул. - Надолго собрание? - Думаю, что нет. Попереливают из пустого в порожнее. Иван Фомич непотопляем! - Вот как? У Колпакова мелькнула шальная мысль. А почему бы и нет? Он снял халат, повесил на складную вешалку, вернувшись, расправил складку и вслед за Гончаровым направился в актовый зал. Действительно, почему бы не разворошить муравейник? Собрание закончилось через два часа. Разгоряченные сотрудники не успокаивались и в вестибюле. - Щенок, набрался наглости! - Не побоялся авторитета, принципиальный. - Откуда он узнал про водопровод для матери? - Клевета! Эти студенты уже от Ивана Фомича не зависели. Помогли от чистого сердца, из уважения... - Все правильно, молодец! Или правда глаза колет? Точно, муравейник! Колпаков был почти спокоен, пульс не превышал восьмидесяти. Дело сделано, что говорилось вокруг, не имело никакого практического значения, простое сотрясение воздуха, на которое не стоит обращать внимания. Ему предстояла сегодня еще одна задача, ее тоже следовало решить с блеском. Он нетерпеливо посмотрел на часы и подавил неразумное желание рассечь толпу, как глиссер рассекает мелкие волны. И все же опаздывать он не любил и, выйдя на улицу, два квартала до автобуса мчался бегом, легкими наклонами корпуса избегая столкновений с ошарашенными прохожими. Навстречу в синих вспышках пронеслась "скорая" - Колпаков не обратил на нее внимание. К месту встречи он успел минута в минуту, но Лены не было, как и уверенности в том, что она вообще придет. Так всегда случается, когда пользуешься одолжениями. Но недостижимых целей нет. Вдали мелькнул знакомый красный сарафан. Колпаков недовольно отметил, что пульс зачастил, и, направляясь навстречу девушке, поспешил привести его к норме. - Привет. Поздоровавшись, он не выпустил узкую кисть, а одним движением взял девушку под руку. И тут же пожалел, получилось слишком развязно. Хотя с технической стороны выполнено безукоризненно. - Однако! - Лена убрала руку. - За эти семь лет ты основательно поднабрался самоуверенности. - Нет. Просто уверенности. - Полезное качество. Если не переходит границ. Сказано вроде в шутку, но довольно прохладно. И вообще... Колпаков на миг пожалел, что с напористостью атакующего танка сломил противодействие Лены и склонил ее к сегодняшней встрече. Лена вовсе не выглядела неудачницей, скорей наоборот. Держалась с подчеркнутым достоинством. Говорила свысока и несколько иронично. Мужчины откровенно рассматривали ее, оборачивались вслед. Она поправила лямку сарафана, и Колпаков подумал, что у нее красивые плечи. Даже в мертвенном свете ртутных фонарей не поблекли забранные в тугой узел тяжелые волосы медно-красного отлива. - Где работаешь? На красивом лице мелькнула гримаска. - На ТЗБ... Ну, торгово-закупочная база. Отдел изучения спроса потребителей. Хотя чего там изучать: что есть, то и берут. Колпаков вспомнил прожекты Барыни. - А мать? - Что мать? Она осеклась, и Колпаков понял, что задел за живое. Не будет же девушка рассказывать каждому про глупость не имеющей диплома и болезненно переживающей этот факт Барыни, которая по-своему представляет блага высшего образования. - Давай лучше сходим в кино. Между плакатом с наставившим на прохожих длинноствольный револьвер красавцем и светящейся надписью "Билеты проданы" бушевала толпа. - Так ведь билетов нет... Лена взглянула удивленно. - И ты не можешь достать? - Как же я их достану? Она пожала плечами: - Одной уверенности в жизни мало. Колпаков молчал. Он был недоволен собой и раздражен. Это усиливало недовольство: холодное спокойствие - единственное допустимое состояние. - О чем задумался? - О прошлом. Похоже, что ты все забыла. - А ничего и не было... - В улыбке Лены холода имелось в избытке. - Может быть, сны... С годами грань между сном и явью стирается, особенно у впечатлительных юношей. - С моей впечатлительностью давно покончено. - Рада за тебя. Разговор не клеился. Наступила томительная пауза. - Расскажи лучше, как жила в Москве? - бодро спросил Колпаков. На лице девушки отразилась досада. - Да что рассказывать... Совсем другая жизнь. Прекрасные театры, шикарные рестораны, интересные люди. Даже не знаю, что я теперь буду здесь делать? Это беспросветное "здесь" относилось к городу, в котором Колпаков родился и вырос, привычному укладу, сложившемуся кругу общения и, конечно, к нему самому. Гена Колпаков испытал давно забытое ощущение маленького мальчика, которого пацаны постарше тычками и подзатыльниками отгоняли от недоступных, а оттого еще более притягательных рассказов о тайнах взрослой жизни. Он быстро взял себя в руки, хотя неприятный осадок от проявленной, пусть даже только самому себе, слабости не проходил. У Лены тоже испортилось настроение, и, судя по всему, совместно проведенный вечер грозил стать не только первым, но и последним. Такого, конечно, случиться не должно, судьба обязательно выбросит выигрышную карту, и Колпаков ждал события, которое придет ему на помощь. Или которое можно будет использовать себе на пользу. И такое событие произошло. Они проходили по центральной аллее чистенького скверика, вдоль ухоженной клумбы, а чуть в стороне, за живой изгородью, прятался павильон "Соки воды - мороженое". Ни того, ни другого, ни третьего там испокон веку не водилось, зато продавали на розлив дешевое вино, ссуживались в обмен на пустую бутылку мутные выщербленные стаканы. И посетители собирались соответствующие: мятые хмыри с оловянными глазами, безвольная пьянь из окрестных дворов, нервически-взвинченная блатная мелочевка да совсем зеленая шпана, опасная непредсказуемыми, "на авторитет", выходками. Они пили, жевали, глотали и выпускали табачный дым, сквернословили, ссорились, порой доходило до драк. На этот раз скандал начался звоном разбитой посуды, невнятными выкриками, кто-то упал вместе со стулом, место происшествия мгновенно обступила плотная толпа зевак, и визг толстой буфетчицы: "Он с ножом!" - известил, что каша заваривается круче обычного. - Что там? - Лена брезгливо сморщила носик. - Пойдем посмотрим. На опустевшей веранде возле перевернутого стула длинноволосый парень зажимал разбитый рот. В опущенной руке тускло отсверкивал металл. - Хде фета ссука? Он отнял ладонь, бессмысленно уставился на испачканные пальцы. - Где? - Длинноволосый нетвердо шагнул вперед, выругался. - Запорю! Толпа откачнулась, Лена вцепилась Колпакову в рукав. - Ужас! Пошли отсюда! - Нет. Вначале я его успокою. Колпаков сказал это достаточно громко и не торопясь двинулся к веранде, чувствуя, что мгновенно оказался в центре внимания. - Брось нож, дубина! Он говорил немного иронично, с ленцой, и видел себя со стороны уверенного, подтянутого, в отглаженном костюме, коротко подстриженного полная противоположность измятому, окровавленному перегарному субъекту, бездарно размахивающему своей жалкой железкой. - Ты слышал, что я сказал! Парень попятился. Черт! Трусливый бык может испортить всю корриду! Тупое лицо, бессмысленный взгляд, сейчас он готов воткнуть холодный металл в мягкое человеческое тело, чтобы завтра каяться, просить прощения, упирая на то, что чувствует силу, потому и пятится, мерзость, как бы еще бежать не бросился... Может, так бы и получилось, но распахнулось наглухо задраенное окошко выдачи и буфетчица панически завизжала: - Не лезь на рожон, зарежет! Испуганный крик вернул длинноволосому утраченную было агрессивность, он кинулся вперед, выставив перед собой нож. Эффектней всего выпрыгнуть и ударить пяткой в лицо, но на скользком кафеле рискованно, да и неэстетично, к тому же этот болван сам облегчил задачу защиты выставленной далеко вперед рукой. Колпаков шагнул навстречу, развернулся корпусом, уходя с линии атаки, для страховки поставил блок левой, а правой схватил запястье противника, вывернул наружу, чувствуя, как прогибаются кости, и рванул книзу, одновременно выстрелив коленом вверх, в локтевой сустав. Раздался тихий, но отчетливый хруст. Колпаков аккуратно опустил бесчувственное тело на пол, нашел отлетевший нож. Обычный перочинный, на синей пластмассе выштамповано "Цена 1 р. 40 коп.". Клинок в тусклых мазках, воняет рыбой. Он брезгливо бросил нож на прилавок. - Отдадите милиции. А понадобится свидетель... - Он записал на салфетке фамилию, место работы и телефон. - Молодец, парень! - похвалила буфетчица. И, понизив голос, предложила: Налить стаканчик? Я угощаю! - Спасибо, - усмехнулся Колпаков. - Не пью. Окруженный почтительным молчанием, он подошел к Лене. Она смотрела с интересом. - Молодец! Я не знала, что ты такой отчаянный! Совсем не испугался! - Нет. Испугался. Пульс подскочил до сотни. Впрочем, учитывая ситуацию, это допустимо. - Что с тобой? Временами у тебя делается отсутствующий взгляд и какой-то деревянный голос... - Не обращай внимания, я снимал напряжение. - Ты и это умеешь? Лена взяла его под руку, прижалась, испытующе заглянула в лицо. - Да, ты здорово изменился... Надо же! А почему ты почти каждую фразу начинаешь словом "нет"? - Потому что возражать трудней, чем соглашаться. - А ты любишь преодолевать трудности? - Приучил себя их не обходить. Теперь препятствие на пути только увеличивает мои силы. - Вот это здорово. Таким и должен быть настоящий мужчина. Колпаков сдержал довольную улыбку и подвел Лену к круглой, под старину, афишной тумбе. - Читай! - Что? А... Зеленый театр. Спортивно-показательный вечер "Знакомьтесь карате". В программе: что такое карате, сокрушение предметов, демонстрационный бой. Вход по пригласительным..." Про это я слышала, но говорят, что пробиться совершенно невозможно... - Здесь я могу блеснуть. Держи. - О! Ты просто кладезь сюрпризов! Если быстро не иссякнешь, я могу и влюбиться! Небрежная обыденность фразы царапнула самолюбие, но вида он не подал. Весело болтая, они дошли до Лениного подъезда и тепло распрощались. Вечер удался. И, возвращаясь домой, Колпаков подумал, что должен благодарить за это патлатого хулигана, который так вовремя подвернулся под руку. Проснулся Колпаков ровно в шесть, как приказал себе накануне, - последние годы он даже не заводил будильник для страховки. Тихо размялся, чтобы не потревожить спящую за ширмой мать, она работала допоздна - прикнопленный к доске чертеж почти окончен. Полсотни раз отжался на кулаках, потом на кистях, на пальцах, выполнил норму приседаний, работать на макиваре без того, чтобы не переполошить всю квартиру, было нельзя, и он только ткнул обтянутую поролоном пружинную доску. После обычной восьмикилометровой пробежки Колпакову удалось проскочить в ванную, которую, как правило, крепко оккупировали Петуховы, но не успел он порадоваться своему везению, как выяснил, что нет горячей воды, а холодного душа, несмотря на всю его полезность, он терпеть не мог - одна из немногих оставшихся неизжитыми слабостей. Ругая слесаря, домоуправление и откладывающийся уже четвертый год снос вконец обветшалого дома, Колпаков подавил недостойное желание ограничиться обтиранием влажным полотенцем и стал под слабые ледяные струйки. Завтракал он в полвосьмого, к этому времени мать накрывала в комнате стол - Геннадий не любил есть на общей кухне, - подавала отварное мясо или рыбу, овсяную кашу, овощи, вместо чая - стакан теплой кипяченой воды. После еды он полчаса занимался медитацией, сегодня распорядок оказался нарушенным, и, выходя за дверь, Геннадий поймал удивленный взгляд матери окружающие привыкли к его крайней пунктуальности. Отклонившись на несколько кварталов от повседневного маршрута. Колпаков подошел к длинному, выкрашенному унылой блекло-голубой краской зданию, двумя прыжками преодолел бетонную лестницу, ступени которой грязно-серые, растрескавшиеся, с крошащимися краями, напоминали о тех немощах, страданиях и болях, которые приносят с собой посетители городского травматологического пункта, миновал шеренгу выстроившихся в вестибюле жестких просиженных стульев и решительно толкнул обитую вечным черным дерматином дверь, из-за которой невнятно доносились голоса: один тихий и просительный, другой уверенный и гулкий. Первый принадлежал неказистому серенькому мужичку из тех, которые обречены быть неуслышанными даже при максимальном напряжении голосовых связок. Он осторожно баюкал загипсованную руку, напротив хирург рассматривал черный прямоугольник рентгеновского снимка, от которого и исходила отчетливо ощущаемая в кабинете напряженность. Колпаков поздоровался, мужичок на мгновение повернул изможденное небритое лицо, но не ответил, плаксиво добубнивая начатую фразу: - ...жена ругается - сколько можно на бюллетне сидеть... Да и мне маяться уж невмоготу... Только лечить надо-то по-хорошему, на то вы и врачи, калечить каждый умеет... - Я тебя калечил? - равнодушно спросил врач. - Пей меньше в другой раз. Хирург был приземист, бородат, могуч, когда он говорил, то выдыхал воздух с такой силой, что казалось, в бочкообразной груди работает кузнечный мех. - Видишь снимок? Срослось неудачно, бывает. Надо ломать! - Несогласный я, и жена... - А то хуже будет, - раздраженно повысил голос травматолог. - Чего бояться? Делов на копейку, раз - и все! Он сжал в огромном кулаке карандаш, раздался хруст. - Вам, конечно, ничего, моя боль-то... Мужичок обреченно втянул голову в плечи и, неловко сморкаясь здоровой рукой, шагнул к выходу. - Завтра и приходи, я мигом управлюсь, - напутствовал его хирург, а когда дверь закрылась, по инерции договорил, обращаясь к Колпакову: - Разнылся из-за пустяков! Надо же быть мужчиной... Сам хирург, безусловно, считал себя мужчиной. Иссиня-черная шерсть выбивалась из-под не сходившихся на широких запястьях рукавов халата, курчавилась на шее, пучками торчала из ушей, и раз он еще завел бороду и отпустил длинные завивающиеся локоны, значит, расценивал чрезмерную волосатость как несомненный признак мужественности. "Интересно, посчитал бы ты пустяком, если бы я тебе сейчас сломал палец?" - подумал Колпаков, и, очевидно, хозяин кабинета почувствовал его настроение. - Что у вас? Впрочем, сухость вопроса могла быть обычной манерой разговора с посетителями. - Вчера вечером к вам доставили парня с травмой руки... - Хулигана-то? Жаль, не на меня нарвался - сразу бы в морг свезли. Родственничек? - Я его задержал и, кажется, перестарался. Он сильно пострадал? - Вот люди! - Хирург яростно сверкнул круглыми, чуть навыкате глазами и вскочил с места. - Людишки! Все подряд - либо слабаки, либо трусы, либо слюнтяи! Надо же! Поймал бандита и распустил сопли, ах, не сделал ли ему больно? Да эту мразь давить, в землю вгонять, головы отрывать! А ты проведать пришел, беспокоишься: сю-сю, сю-сю. Мужчина... Последнее слово он процедил с таким презрением, что Колпаков не выдержал. - Ты мужчина - по два раза руки ломать... Бородач подскочил вплотную. Колпаков разглядел дряблость и пористость кожи. - Меня не задевай - по стенке размажу! Но Колпаков уже овладел собой. - А как же клятва Гиппократа? - И спокойно, как ни в чем не бывало, предложил: - Давай лучше потягаемся, кто кому палец разожмет. Бородач мертвой хваткой вцепился в протянутую руку, дернулся, напрягаясь, потом еще раз. - Не получается? - сочувственно спросил Колпаков. - Вот так надо... Одним рывком, хотя и с трудом, он разогнул толстый палец противника. Тот ошеломленно моргал, не понимая, как мог проиграть там, где обязательно должен был выиграть. Ярость улетучилась бесследно, ее сменила растерянность. Оказалось, что хирург моложе, чем кажется на первый взгляд, - не больше тридцати. - Как же это ты? Ну-ка, покажи руку... Травматолог профессионально осмотрел кисть Колпакова, отметил два шрама следы перелома, потрогал окостеневшие мозоли у основания первой и второй фаланг.. - А-а-а... Извините за грубость, сенсей... Колпаков чуть улыбнулся. - В курсе? Бородач почтительно кивнул. - В институте была секция, да меня этот узкоглазый не взял. Не знаю почему - я и штангой занимался, и боксом, физическая подготовка - дай Бог... "Ясно почему", - подумал Колпаков и перешел к делу. Через пять минут Колпаков покинул травмпункт. Хирург проводил его до выхода из больницы, с непривычной для самого себя вежливостью попрощался. Внешне расставание выглядело вполне дружеским, хотя нельзя было сказать, что они остались вполне довольны друг другом. Колпаков испытывал к новому знакомому глухую неприязнь, хотя и связанную с его комплексом сверхполноценности, но вызванную не этим, а каким-то запрятанным в подсознание обстоятельством, докопаться до которого он сейчас не мог. А могучий бородач, глядя в удаляющуюся спину Колпакова, с раздражением думал, что слюнтяйство и сентиментальность свойственны даже сильным людям. На кого же в таком случае можно ориентироваться в этом мире? Колпаков свернул за угол, травматолог швырнул на мостовую недокуренную сигарету, длинно сплюнул и недоумевающе покрутил головой. "И охота было ему тратить зря время!" Но бородач ошибался: Колпаков ничего не делал напрасно. В институт он пришел как всегда - за десять минут до начала работы. Вчерашние страсти еще не улеглись: некоторые разговоры при его появлении смолкали, сторонники Ивана Фомича демонстративно отворачивались, противники - столь же демонстративно приветливо здоровались. На кафедре еще никого не было, и Колпаков толкнул дверь соседнего кабинета - заведующий любил работать утром. И точно - Дронов оказался на месте. Он положил ручку, посмотрел внимательно, будто раздумывая, привстав, протянул руку, жестом пригласил сесть напротив. - Послушай, Геннадий, ты сам решил выступить или тебе кто-то подсказал? - Кто мне мог подсказывать? - напряженно спросил Колпаков. Шеф во многом был старомоден, и если видел в ком-то хотя бы тень непорядочности, такой человек переставал для него существовать. К тому же он страдал чрезмерной мнительностью и мог заподозрить то, чего на самом деле нет. - Мало ли кто! Институт кишит интриганами. Вместо занятий наукой они изощряются в склоках и сплетнях - еще бы, ведь снискать славу здесь куда легче! Иван Фомич когда-то был крупным ученым, но, к сожалению, последние десять лет погряз в этой трясине. И стал большим мастером, да-да... Илья Михайлович тяжело вздохнул и дунул на поверхность стола, очищая ее от видимых только ему соринок. - С ним никто не мог тягаться, все недруги оказывались бессильны, и вчерашнее обсуждение тоже кончилось бы ничем... - Дронов посмотрел Колпакову прямо в глаза. - И вдруг на сцене появляется зеленый юнец с горящим взглядом и убийственными, безошибочно нацеленными аргументами и сваливает монументальную фигуру с пьедестала. Да с каким грохотом! Дронов сделал паузу и многозначительно похлопал ладонью по стопке исписанных фиолетовыми чернилами листов. - Естественно, возникает вопрос, откуда взялся этот прыткий молодой человек, кто вложил ему в руки оружие, чью силу чувствует он за собой, кто, опытный и авторитетный, стоит за ним, придавая смелость и уверенность? Ощущая неприятное волнение. Колпаков расслабился и перешел на дыхание низом живота. - И ответ у многих готов: Дронов! Вот кто направлял своего ученика! В интригах примитивное мышление свойственно не только низким умам, к тому же известная логика в таком объяснении есть. Но я тебя ничему, кроме радиофизики, не учил! Потому и спрашиваю: кто? - Разве я сказал нечто неизвестное? - Голос Колпакова звучал совершенно ровно. - Просто все считают, что некоторые вещи следует обходить молчанием, и старательно делают вид, будто их вообще не существует. А мне это надоело! Почему кто-то должен был специально учить меня сказать правду? Или вы считаете, что сам я на это не способен? - Гм... Но... Как бы это лучше выразить... Откуда такая смелость? Даже не так... я вовсе не считаю себя трусом, но молодому человеку, не защищенному степенями, званиями и прочими регалиями, обычно свойственна осторожность... Иногда это качество еще называют благородным. Поэтому твоя эскапада нетипична и вызывает удивление... - Охотно объясню, - перебил Колпаков. - Я уже почти семь лет занимаюсь особой тренировкой духа по восточной методике... - Духа? - изумился Дронов. - Вы с ума сошли! Не хотите же вы сказать... - Не волнуйтесь, Илья Михайлович, материалистическое начало во мне незыблемо. Просто неточно выразился: тренировка тела, но и укрепление характера... - Это другое дело... - пробурчал профессор. - И сейчас мне "осторожность" и "благоразумие", о которых вы говорили, представляются тем, чем являются в действительности - обычной трусостью! Дронов ничем не выразил несогласия. - А бороться с ней можно только одним способом - сделать то, чего делать не хочется. Я почувствовал, что спокойней отсидеться молча, и пересилил себя - встал и выступил. - Гм... Такое, конечно, и в голову никому не пришло. Мы вчера долго беседовали с ректором, и Петухов был, и Гавриленко, весь "треугольник"... Ты известен как чрезвычайный рационалист, из того и исходили... Фомичу больше не работать, на его место, и это ни для кого не секрет, пойдет Дронов, - профессор чуть наклонил голову, будто представляясь. - На заведование кафедрой тоже один кандидат - Гончаров. Неплохо иметь друга непосредственным начальником, а научного руководителя - первым проректором и председателем совета? Колпаков дернулся, порываясь вскочить с кресла, но все же остался на месте. "Два часа медитации в день, неврастеник", - сказал он себе, а вслух хладнокровно спросил: - Какие же поступки, уважаемый учитель, дали вам основание считать меня расчетливым мерзавцем? - Ну, зачем же так? Я сказал, что твой рационализм тут ни при чем, скорее - юношеский максимализм и стремление к справедливости, товарищи со мной согласились... А сегодня я просто хотел проверить свои сомнения, точнее, опровергнуть их твоими аргументами. Извини, если этим тебя обидел. - Не стоит, все нормально. Действительно, полное самообладание, хороший пульс... - Однако и выдержка у тебя, Геннадий! - преувеличенно весело сказал профессор. - Что там у тебя за система? Может, и мне поучиться на старости лет, а то на советах так иногда и ждешь, что кондрашка хватит! Дронов несколько принужденно рассмеялся. Он изо всех сил старался загладить последствия неприятного разговора. - Приходите сегодня вечером, - Колпаков положил на стол пригласительный билет, потом добавил еще несколько. - А эти предложите кому-нибудь. Может, Петухов или Гавриленко заинтересуются, а может, и сам... Колпаков показал пальцем вверх. - Будет очень наглядно, если у кого остались сомнения сразу рассеются. Тем более что я активно участвую... - Никаких сомнений! - замахал руками Илья Михайлович. - Теперь все понятно, я подтвержу товарищам свое вчерашнее мнение... Профессор Дронов был рад, что все хорошо кончилось. Он не любил обижать людей, причинять кому-либо боль. Поэтому система Геннадия Колпакова для него совершенно не годилась. Выйдя из кабинета заведующего, Колпаков не вернулся на кафедру, а направился в конец коридора, свернул за угол и оказался в крохотном тупичке у пожарной лестницы, с окном, выходящим во внутренний двор института. Глядя на вымощенный серыми и коричневыми плитами пустынный прямоугольник, Колпаков задумался. Он сказал Дронову правду - выступая против Ивана Фомича, он действовал почти рефлекторно: сработала неприязнь к этому надутому демагогу, злость на молча прячущих глаза "благоразумных" и, конечно, привычка ломать собственные слабости. Но, вставая с уютного, такого неприметного в общей массе стула, привлекая внимание настороженно затихшего зала и беспокойно зашевелившегося президиума, он увидел и те благоприятные для себя последствия, о которых говорил Илья Михайлович Дронов. Увидел вторым зрением, со стороны, как научился видеть результат еще не нанесенного мощного атеми, нацеленного в самую уязвимую точку противника. Что же было первичным? Неужели неосознанно закрепленный на подсознательном уровне рационализм? И тогда он, Геннадий Колпаков, не властелин своего духа, а марионетка Системы, используемой последние годы как раз для того, чтобы очиститься от присущих человеку недостатков и безукоризненно владеть собой... По двору прошел Веня Гончаров, и поток неприятных размышлений прервался. Чушь! Колпаков повернулся к красному пожарному щиту, обозначил цуки в конусообразное ведро, четко зафиксировав кулак в нескольких миллиметрах от шершавой поверхности. Чушь! Взвинтив еще несколько прессующих воздух ударов в свои сомнения, Колпаков не торопясь двинулся обратно, на ходу приводя к норме чуть участившееся дыхание - он всегда стремился к абсолюту. Гончаров уже сидел за своим столом. - Поспешите, Геннадий Валентинович, через пять минут звонок, а надо еще подготовить оборудование. Я только что дал старосте ключ, но вы лично проследите, чтобы все было в порядке. - Хорошо, Вениамин Борисович. На первом курсе молодой, неостепененный ассистент Гончаров проводил с ними лабораторные занятия, а после урочных часов возился со своей установкой. Геннадий заинтересовался, начал помогать, постепенно увлекся по-настоящему, да так и пошел в кильватере. Их сотрудничество оказалось плодотворным и взаимовыгодным: экспериментальная часть одного из параграфов диссертации Гончарова стала курсовой работой Колпакова, в институтском сборнике появилось несколько написанных в соавторстве статей. Через год Гончаров защитил кандидатскую, а еще через три Колпаков - дипломный проект. Кроме того, они стали друзьями, а это значило не меньше, чем все остальное. Колпаков аккуратно повесил в шкаф пиджак, надел отглаженный халат, перед зеркалом тщательно застегнул пуговицы и завязал пояс. Он уже взялся за ручку двери, как Гончаров сказал вслед: - Слышал новость? Наконец решился вопрос с кооперативом, в начале следующего года закладываем. Может, тебе есть смысл не ожидать слома своей хибары, а вступить в пайщики? Лаборантка вышла, они остались наедине и могли позволить неофициальный тон. - А деньги на первый взнос? Разве что в лотерею повезет! - Я займу. И без процентов. - Спасибо, Веня. Но долг надо отдавать, а я сам еле свожу концы с концами. Так что, если внезапно не разбогатею, придется ждать сноса. Колпаков прошел в лабораторию. Работа продвигалась полным ходом: Вася Савчук успел разъяснить задание, нарисовал на доске схему собираемого устройства, распределил ребят по стендам. - Вечером останемся? - Взгляд у Савчука чистый и пытливый. - Нет. Сегодня нет. Но я принес тебе пару интересных статей, можешь использовать этот метод расчета частотных характеристик. Савчук под руководством Колпакова готовил работу на институтский конкурс. История повторяется. А Гончаров уже доцент, и докторская на выходе... Дай Бог... Колпаков проверил правильность монтажа схем и разрешил перейти к измерениям, а сам заперся в лаборантской и полчаса просидел на пятках, отрешившись от всего земного. Только после этого исчезла скрытая, но все же ощущаемая неудовлетворенность от допущенного утром нарушения распорядка. В перерыве Колпакова пригласили к телефону. Он удивился, так как сегодня не ждал звонков. - Здравствуй, Геннадий! - Голос Лены звучал звонко и весело. Лед тронулся? - Ты не перестал быть волшебником? Тогда достань еще три билета! У нас ужасный ажиотаж, а подружки хотят пойти... Сделаешь? Молодец, ты меня не разочаровал! Ну, хорошо, до вечера... Разговор вызвал у Геннадия двойственное чувство. Давая Лене свой телефон, он не надеялся, что она станет ему звонить, да еще так скоро... Можно было порадоваться, но откровенно практичная направленность беседы портила настроение. На помощь пришла Система. "Маленькая победа лучше большого поражения". Фраза всплыла в мозгу сама, оставалось повторить ее десять раз, медленно, по слогам, вдумываясь в смысл. И Колпаков ощутил удовлетворение: он сумел пробудить в Лене интерес к себе, а это только первый важный шаг. Настроение восстановилось. В середине дня Колпакова вызвал Дронов. - Оказывается, ты решителен не только на собраниях. К тому же чрезмерно скромен. Ну-ну... Вот товарищ хочет с тобой поговорить... Илья Михайлович, улыбаясь, похлопал его по плечу и вышел, оставив наедине с худощавым парнем, уверенно сидевшим в профессорском кресле. - Капитан Крылов, из Центрального райотдела милиции, - привычно представился тот, доставая из папки официальный бланк, оттиснутый на грубой серой бумаге. Колпаков рассказал о событиях прошлого вечера, прочитал составленный капитаном протокол, расписался. - Подробно записано. - Вы же основной свидетель. - Почему? Там стояла целая толпа! - Зеваки. Только глазеть любят. Вмешаться боятся, показания давать ленятся. Так и живут всю жизнь в сторонке. Крылов пренебрежительно махнул рукой. - Черт с ними. Покажите лучше, как вы взяли его на прием. Колпаков показал. - Ага... Мы пользуемся другим: аналогичный захват, потом отвлекающий удар левой в лицо и локтевой сустав на изгиб через предплечье... Эффективность та же, но контролируется сила нажима, потому, как правило, удается обойтись без травм. А вы уложили его на операционный стол. В горячке? Колпаков, глядя в сторону, кивнул. Перед закрытой кассой уныло толклась очередь, рассчитывающая на дополнительные билеты. Разрезав ее плечом. Колпаков открыл дверь служебного входа, кивнул старушке у столика с телефоном, в раздевалке надел кимоно и присоединился к ребятам, разминающимся в пыльном полумраке отгороженной тяжелым занавесом сцены. Разогрев мышцы, Колпаков слегка раздвинул плотную, напоминающую плюш ткань. Открытый, без крыши, поднимающийся амфитеатром зал был заполнен до предела. Он скользнул взглядом по первым рядам - пригласительные сюда раздавали членам оргкомитета. Лену с подружками отыскал сразу. Веселые, оживленные, нарядные, они ярким пятном бросались в глаза. Дронов и Гончаров, лаборантка кафедры, Вася Савчук, несколько преподавателей - видно, шеф распределил билеты... Колпаков вспомнил, что он собирался сделать, да так и не удосужился, пригласить мать. Впрочем, ей всегда некогда, да и неинтересно. Монументом силы выделялся во втором ряду бородатый хирург. Колпаков снова испытал к нему непонятную антипатию и отошел от занавеса. Перебрал кирпичи, квадраты и прямоугольники неструганых досок, проверил устойчивость изготовленной Окладовым у себя на заводе опорной конструкции, попробовал, легко ли раздвигаются лапы держателя. - Порядок? - подмигнул Николай. - Да вроде. - Даром, что ли, у меня пятый разряд! - Окладов поставил на стол аптечку и графин с водой. - А вы сомневаетесь, щупаете, Гришка своими ручищами все перевернуть пытался... Выдержит! - Готовы? За кулисы вышел Колодин. Строгий черный костюм председателя городской федерации резко контрастировал с белым, свободного покроя кимоно. - Будем начинать. Следом появился председатель спорткомитета Стукалов, зампред федерации бокса Добрушин, мастер спорта международного класса по боксу Литинский, чемпион республики по самбо и дзюдо Таиров, быстрый и энергичный Володя Серебренников из горкома комсомола. Все по очереди здоровались с четверкой участников и рассаживались за длинным, покрытым зеленым сукном столом в углу сцены. Последними пришли корреспонденты местных газет с фотокамерами на изготовку. - Со вспышкой не снимать, - встревоженно предупредил Габаев. - И не отвлекать, особенно в момент сосредоточения! - Все собрались? Колодин махнул рукой, занавес раздвинулся. Колодин представил публике сидящих в президиуме, потом участников. Парни в кимоно коротко поклонились и опустились на пятки. В зале пронесся шумок удивления. - Как вы уже знаете из газет, недавно создана Всесоюзная федерация карате, таким образом, получил права гражданства новый, оригинальный и необычный вид спорта, - обратился Колодин к собравшимся. - Его необычность состоит в том, что путем специальных тренировок тела и воли спортсмен получает возможность высвобождать скрытые запасы энергии и концентрировать их, добиваясь феноменальных результатов. Например, голой рукой сокрушать твердые предметы: камни, доски, кирпичи. Как это делается, вы скоро увидите. - По залу вновь прошла волна оживления. - Занятия карате укрепляют не только мускулы, но и дух, позволяют лучше познать себя и разобраться в окружающем мире. Литинский шепотом спросил что-то у Добрушина, тот пожал плечами и обратился к Стукалову, но увидел лишь повторение собственного жеста. Корреспонденты делали пометки в блокнотах, один сфотографировал зал, президиум, сидящих неподвижно спортсменов. - Сейчас я коротко расскажу об истории этого экзотического вида единоборства... То, что последует дальше, Колпаков да и любой другой из четверки бойцов знали наизусть. - ...Карате - военное искусство, имеющее возраст около двух тысяч лет. Его истоки можно найти в Индии, Китае, Японии. Существует множество легенд, объясняющих происхождение карате. Согласно одной, в глубокой древности индийский правитель, наблюдая за борьбой животных, проанализировал и классифицировал их движения и на этой основе разработал технику боя и экспериментировал на людях, нанося удары в жизненные центры организма. При этом он убил более ста рабов... Колпаков сосредоточился, и голос, излагающий хорошо знакомые вещи, пропал, исчезла сцена, заполненный зрителями амфитеатр, сознание обволоклось непроницаемой серой пеленой, но он все же оставил узкую щелочку, чтобы не пропустить нужного момента. - ...в китайских монастырях... на острове Окинава феодалы запрещали простым людям ношение оружия... в начале двадцатого века начался японский период развития карате, который тесно связан с именем профессора Гишина Фунакоши... в нашей стране карате развивается как соревновательный вид спорта, дающий прекрасную тренировку ума, воли, тела, позволяющий полностью использовать возможности человеческого организма... Серая пелена растаяла. - Сейчас мы переходим к первой части программы сегодняшнего вечера, объявил Колодин. - Шивари - разбивание твердых предметов - один из самых сложных и эффектных разделов карате. Мальчики из начинающих принесли в президиум несколько кирпичей и после того, как их тщательно осмотрели, установили один на держателе опорной конструкции. Саша Зимин встал, поклонился публике, президиуму, положил сверху маленькую матерчатую прокладку - он всегда берег руки - и без видимого напряжения коротким, обманчиво легким ударом разбил кирпич на две части. Мальчики положили два кирпича, один на другой. Саша на мгновение замер с поднятой рукой, потом ладонь стремительно, как нож гильотины, обрушилась вниз, и красные обломки посыпались на пол. В зале зашумели. Зимин поклонился президиуму, публике и сел на место. - Обман, кирпичи треснутые, - прорвался сквозь одобрительный шум глумливый выкрик. Колпаков сразу нашел в двенадцатом ряду компанию расхристанных юнцов, визгливым гоготом поддерживающих самого нахального. Пьяные? Просто развязные, не привыкшие и не желающие считаться с нормами поведения и правилами приличия? - Вот демонстрация умения мгновенно выплескивать в точку удара всю свою силу, - не обращая внимания на крик, пояснял Колодин. - А поклоны элементы ритуала, обязательного для карате. Продолжаем показ шивари. Более сложный, требующий серьезной подготовки удар выполняет Николай Окладов. Теперь Зимин взял кирпич за верхний край, уперев локоть в бок. Окладов стал в стойку напротив и выбросил кулак от бедра. Брызнули осколки. - Дуриловка, у них все кирпичи трухлявые! - Попрошу соблюдать тишину и порядок. Бойцам необходимо сосредоточиться, вы им мешаете, - предупредил Колодин. Следующий предмет - полуметровый отрезок двухдюймовой доски - он показал не только президиуму, но и пустил в зал. Доску передавали из рук в руки, осматривали, искали трещины или дефекты древесины, изо всех сил гнули, пытаясь сломать. Потом ее вернули на сцену и положили на раздвинутые лапы держателя. Колпаков сделал положенные по этикету поклоны, подошел по-кошачьи, присел на широко расставленных ногах, собрался. Раз... Доска тонкая, она не является сколь-нибудь серьезной преградой и легко будет разрублена ладонью, не уступающей по твердости и остроте лезвию меча... Два... Задержать дыхание, расслабиться, собрать воедино всю жизненную энергию... Три! Рука обрушивается вниз с максимально возможной скоростью, работает все тело - спина, низ живота, ноги; резкий выдох с выплеском киме, кисть превращается в сталь, ничто не может устоять перед ударом! Хеке! Еще до того, как обломки запрыгали по полу, Колпаков будто со стороны увидел собственную руку, проходящую сквозь преграду. Он поклонился, сделал несколько вдохов низом живота, превратившись в сосуд, медленно наполнился воздухом сверху донизу и резко выбросил этот воздух снизу доверху. Сбросив напряжение, Колпаков взялся держать деревянный квадрат, который Габаев должен был разбить прямым цуки. Григорий стал в стойку и замер, намечая левой рукой точку попадания. Ему выпал, пожалуй, самый тяжелый номер, зрители это почувствовали, наступила полная тишина, даже фотокорреспондент перестал щелкать затвором аппарата. Колпаков подумал, что сейчас дурацкий выкрик может испортить все дело. Габаев напрягся так, что побелел кончик носа, задержал дыхание, поднимая давление, и с резким выдохом ударил, но секундой раньше из двенадцатого ряда раздался прежний залихватский голос: - Кончай балаган, она подпилена! Габаев выполнил цуки технически безукоризненно - вовремя довернул бедра, стремительно отбросил назад левую руку, и все эти движения, складываясь, придавали бьющей руке дополнительную мощь, но сконцентрироваться не сумел, потому кулак не разбил преграду, а с глухим стуком ударился об нее. Колпаков почувствовал, как дернулась в руке доска, и почти физически ощутил боль, которую испытал Габаев. - Слабак! Так и я могу! - изощрялся тот же весельчак, не понимая, что шутит с огнем. Забыв про невозмутимость, сдержанность и хладнокровие - основные достоинства мастера карате, Габаев рванулся было к ведущей в зал лесенке, но Колодин сделал шаг вперед, загораживая дорогу, и тот остановился, машинально ощупывая кисть и локтевой сустав - не выбил ли, а горящим взглядом отыскивая в толпе крикуна. В зале произошло движение: знакомый Колпакову бородатый хирург, бесцеремонно расталкивая публику, пробрался к двенадцатому ряду, завязалась короткая возня, в проход выпали два недавно ободряюще ржавших парня, а бородач уже возвращался обратно, таща за собой слабо упирающегося третьего. Стащив вниз, травматолог подхватил его за шиворот и за штаны, несколько раз качнул и, как тряпичную куклу, забросил на сцену. - Покажи-ка, пакостник, что ты можешь, да пусть люди на тебя полюбуются! Зрители захохотали. Стоявший на четвереньках пестро одетый юнец с перстнями на руках, цепочкой на шее, железными бляхами на штанинах имел карикатурный вид. - Это же клоун! - выдавила сквозь смех женщина в первом ряду. - Точно, ряженый! Они нарочно, для забавы его выпустили! Зал веселился. Неожиданная интермедия пришлась кстати, и нашлось бы немного людей, считавших, что она не подготовлена заранее. Оказавшись в центре внимания, крикун мгновенно утратил смелость и развязность. Он даже не делал попытки встать, только ошалело крутил головой, надеясь, что случится чудо и все происходящее с ним окажется дурным сном. Габаев левой рукой схватил его за ворот, поставил на ноги и вытащил на середину сцены, к станку, установил на держатель кирпич. События развивались не по программе, Колодин на ходу искал выход: - Некоторые зрители выразили сомнение в достоверности показанного и изъявили желание повторить сокрушение твердых предметов... Пестрый юнец, судя по его виду, испытывал только одно желание - оказаться как можно дальше от станка, твердых предметов, зловеще прищурившегося Габаева и вообще от Зеленого театра. - Значит, я слабак? - нехорошим голосом сказал Гришка, слегка улыбаясь. Ну, покажи себя... - Улыбка исчезла. - Не разобьешь кирпич - я разобью тебе голову. Со стороны казалось, что он советует новичку, как лучше приложить свои силы. Габаев говорил убедительно, крикун старался, даже на цыпочки привстал, рука отскочила от кирпича, как резиновая, и он, сморщившись, сунул отбитую ладонь под мышку. - Не вышло? - удивился Габаев. - Давай подругому попробуем, кулаком, может, получится? Он зажал кирпич в огромной лапе, юнец с отчаянием вмазал кулак в преграду, кожа на пальцах лопнула, из глаз брызнули слезы. - Ай-ай-ай! Ну никак, - посочувствовал Габаев, театрально поднял над головой целый кирпич, потом подставил его Колпакову и через секунду продемонстрировал зрителям оставшуюся половинку. - Как видите, без специальной подготовки не обойтись, - импровизировал Колодин. - Надеюсь, среди вас нет больше желающих соревноваться с тренированными бойцами? Желающих не нашлось. - Тогда попрошу нашего гостя вернуться на свое место. "Гость" находился в трансе, некрасиво облизывая кровоточащие костяшки пальцев. Габаев предложил ему напиться и полстакана незаметно выплеснул на брюки, ниже живота. Предупредительно провожая присмиревшего весельчака к лестнице, Григорий по-прежнему тихо сказал: - Так кто из нас слабак? Ты вон от страха в штаны намочил! Весельчак машинально пощупал, привлекая этим жестом внимание к мокрому пятну. Зал взревел. Юнец бросился по ступенькам, споткнулся, с трудом удержался на ногах и, поникший, побрел по проходу. Очевидно, выражение лица подействовало на зрителей, смех опал, как пена в выставленной на солнце пивной кружке. Но, когда он поравнялся с двенадцатым рядом, в пять глоток надрывно загоготали сотоварищи. Не выдержав такого предательства, он побежал, с ходу распахнул дверь и вылетел из театра. - Попрошу всех успокоиться, - обратился к публике Колодин. - Сейчас вам будет показан учебно-тренировочный бой. Четверка участников надела доспехи. Сначала провели спарринг Зимин с Окладовым, потом Колпаков сражался против двоих. Колодин комментировал каскады ударов, блоков, уклонов и прыжков. - В боевом карате нет никаких ограничений и запретов, допустимы любые приемы, помогающие добиться победы. В спортивном - запрещены атаки в голову и пах, кроме того, удары не наносятся, а только обозначаются: ударная поверхность фиксируется в нескольких сантиметрах от тела... Бац! Голова Окладова дернулась, на скуле вспыхнуло красное пятно. - ...В бою случается всякое, поэтому предплечья и голени бойцов защищены специальными щитками, а бьющая поверхность рук и ног покрыта мягкими прокладками. Не рассчитывая, что это объяснение окажется убедительным, Колодин скомандовал прекратить бой. - Сильно достал? - спросил Колпаков, когда они опустились на пятки в углу сцены. - Прилично. До сих пор в ушах звенит. - А сейчас, уважаемые зрители, - Колодин освоился у микрофона, в голосе появились артистические нотки, - вам покажут ката. Это базовая техника, грамматика карате, представляющая собой последовательность определенных приемов, выполняемых всегда одинаково и в одном направлении. Всего известно около 60 ката. В старое время на изучение одного затрачивали три года. Гишин Фунакоши упростил древние ката и создал легкую в изучении серию. Тот, кто владеет ею, может противостоять противникам в любой ситуации. Ката продемонстрирует Григорий Габаев. Колпаков мог выступить не хуже, но для Гришки это был вопрос престижа как же, оказаться в центре внимания, - и Геннадий не стал спорить. Сейчас он смотрел, как Габаев ведет смертельный бой с несколькими противниками. Отразил атаку ногой, отвел удар в лицо, оглянулся через левое плечо назад, а развернулся направо, введя в заблуждение нападавшего сзади, поставил блок и с громким криком контратаковал, сделал три скользящих шага... Работал он с предельной концентрацией, убедительно, воображаемые противники казались реальными, но некоторые движения выходили не совсем четко. Хотя, может быть, Геннадий был настроен слишком критически. Сразив последнего врага, Габаев замер в исходной позе. По лицу катились крупные капли пота. Зал аплодировал. - Спортивно-показательный вечер окончен, - объявил Колодин. - Желающие изучать карате могут записаться в секции, которыми будут руководить выступавшие сегодня Григорий Габаев, Геннадий Колпаков, Александр Зимин и Николай Окладов. Расписание тренировок и условия приема можно узнать в городском Доме физкультуры. Публика стала расходиться. С опасной целеустремленностью раздвигал толпу бородатый хирург. Несколько десятков человек сгрудились у эстрады, шумно обмениваясь впечатлениями и задавая вопросы сидящим в президиуме. - Как же у них кости не ломаются? - А это больно - в кирпичи колотить? - С шестнадцати лет принимают? - За сколько можно всему научиться? - Разрешите пройти... Все можете узнать завтра в ДФК... Позвольте... Колпаков с трудом пробирался к нетерпеливо ожидающей его Лене. - Как впечатления? - Блестяще! - Сейчас у нас небольшая пресс-конференция. - Колпаков заглянул девушке в глаза. - Если подождешь немного, я тебя провожу... - Нет уж, я пойду. - Лена поправила ему завернувшийся ворот кимоно. Девчонки ждут, да и вообще... - Что вообще? - Не люблю ждать. Она смягчила отказ улыбкой. - Не сердись. Позвони завтра. Колпаков без разбега запрыгнул на сцену. Зал почти опустел, любопытные расходились, Лена ушла не оглядываясь. Почему-то ему стало грустно, защемило сердце - недопустимая слабость для человека, владеющего своими эмоциями, но сейчас он даже не отметил этого факта, что являлось еще одним упущением в жесткой системе самоконтроля. - Хорошая девочка! - Гришка подошел незаметно и смотрел туда же, куда и он. - Мордочка, фигурка, ножки... Я бы не отказался... - Заткнись! Колпаков бешено обернулся, но сдержал руку и ужаснулся, увидев своим опережающим на миг реальность вторым зрением, как ороговевшие основания первой и второй фаланг легко, будто двухслойную фанеру, проваливают Гришкину височную кость. - Что с тобой? Нервы? Надо больше медитировать. Колпаков оцепенело выдохнул воздух, задержанный для ненанесенного удара. Ему стало страшно. Снова шевельнулась мысль, с которой он разделался утром у пожарного щита. Он управляет собой с помощью Системы или Система управляет им? Лена скрылась в проеме выхода. Самостоятельно включившееся йоговское дыхание помогло снять напряжение и отогнать сомнения. Голос прозвучал буднично и спокойно. - Зачем ты облил штаны этому пестрому полудурку? Он и так получил свое, к чему же глумиться? - Да ты, братец, гуманист! - издевательски процедил Габаев. - Знаю, видел, как покалечил парня для забавы. Перед куколкой своей хотел показаться? А гуманность? Пьяный, неподготовленный, отними нож - и дело с концом... - Ты бы это вчера посоветовал, да и помог заодно, чем за чужими спинами прятаться! - Чего мне вмешиваться? Я без девушки, выставляться не перед кем... А этого мозгляка, что орал под руку, надо было вообще в бараний рог согнуть! - Гришка озабоченно ощупал кисть. - Пусть благодарит судьбу, что попался в неподходящем месте. Я бы его растоптал, по земле размазал! В сознании Колпакова возникла ассоциативная цепочка, и он вдруг понял, почему бородатый травматолог вызывал у него неприязнь - он напоминал Гришку! Не столько внешне, хотя Габаев тоже коренаст и могуч, сколько явно выраженным комплексом сверхполноценности и глубокой убежденности в своем праве ломать, гнуть, размазывать, сворачивать в бараний рог любого, менее сильного человека, попавшегося на жизненном пути. - Что вы здесь обсуждаете? - Зимин уже переоделся в джинсы и клетчатую рубаху, щегольски повязал легкий шейный платок. - Через пять минут начало! - Ничего, можно и в спортивном на вопросы отвечать. - Окладов остался в кимоно, скула у него подернулась синевой. - Генка, газетчики тебя разыскивают. Что ты такого сотворил вчера в парке? - Кстати, пока не забыл... Колпаков стал напротив Окладова. - Давай ножом снизу! Николай обозначил удар, Колпаков показал защиту. - Так вот, боевое исполнение этого приема приводит не к открытому перелому предплечья, а к разрыву сумки локтевого сустава и трещине лучевой кости. Впрочем, возможно, результат зависит от степени поворота запястья и места подхвата коленом... - Спасибо, просветил, - усмехнулся Габаев. - Какая разница - в лоб или по лбу? Это только тебе интересно. Запиши в свою тетрадочку, непременно запиши... Болван! Что с него взять? И еще посмеивается... - Уже записал, Гриша. У меня много всякого записано. Настанет время почитать попросишь. Геннадий Колпаков составлял уникальное пособие по рукопашному бою и искренне верил, что через несколько лет оно нарасхват пойдет с книжных прилавков. - Вам что, нужно особое приглашение? Колодин был явно чем-то раздражен, впрочем, в следующую минуту стало ясно, чем именно. - Что это за представление устроил? - резко обратился он к Габаеву. - Еще бы вытолкнул его на спарринг и разделал в котлету! - Надо бы... - лениво ответил Гришка. - Надо бы тебя не подпускать к карате! Основное правило: силу и умение нельзя применять для забавы, тем более к слабому! Забыл? А еще хотел стать зампредом федерации! "Ай да Гришка! - подумал Колпаков. - Оказывается, тайно плетет интриги, чтобы занять административный пост! Не ожидал..." - Мне сейчас Стукалов такую головомойку устроил за твои художества, что можешь распрощаться со своими надеждами! На лице Гришки отразилась растерянность, он даже не обратил внимания на удивление товарищей, впервые услышавших о его тайной инициативе. - Не сдержался, Сергей Павлович, - просительно стал оправдываться он. Эта мерзость кричит под руку, помешала мне, чуть кисть не выбил, от боли глаза на лоб полезли, вот и решил проучить. Да и не я его на сцену вытаскивал - возмущенные зрители... - Пустые разговоры. - Колодин махнул рукой. - Мнение о себе ты сформировал скверное. Чего теперь объяснять... - И, предупреждая возражение, обрубил: - Ладно! Быстро наверх, нас ждут! Пресс-конференция, или, точнее, как значилось в программе, час вопросов и ответов, проходила в холле второго этажа. Глубокие мягкие кресла составили в круг, с одной стороны сидели журналисты и представители спортивной общественности, с другой - четверка бойцов и Колодин. Стукалов с Серебренниковым расположились чуть в стороне, у полированного журнального столика. Корреспонденты начали с традиционных вопросов: не испытывают ли спортсмены боли при разбивании голыми руками твердых предметов, часто ли случаются травмы. Отвечал первым Колпаков, он говорил оптимистично и для убедительности демонстрировал собственные руки, зная, что на расстоянии следы давних переломов незаметны. Корреспондент молодежной газеты поинтересовался, сколько времени требуется, чтобы овладеть карате. - На Востоке считалось, что не хватит всей жизни, но за пятнадцать-двадцать лет обучающийся приобретет необходимые знания и навыки. - Что же, вы собираетесь готовить спортсменов двадцать лет? - недовольно спросил Стукалов. - Может, еще предложите специальные монастыри построить? Добрушин и Литинский рассмеялись, улыбнулись корреспонденты, настороженно повернулся к Колпакову Колодин. - В наших условиях для подготовки перворазрядника понадобится три-четыре года, как и для любого вида спортивного единоборства. - А насколько вообще подходит для наших условий этот спорт? - продолжал Стукалов. - И можно ли назвать его спортом? Скорее какие-то цирковые номера, эффекты для публики... Чему они учат? - Разбивание предметов - шивари - только один из разделов карате, да и то не главный... Вопрос председателя городского спорткомитета выходил за рамки частного, и, в принципе, отвечать следовало Колодину, но тот молчал. - А демонстрация такого рода показывает возможности человеческого организма, побуждает зрителей к физическому совершенствованию... Колпаков поймал восторженный взгляд Окладова, согласно кивающего каждому слову. Николай, пожалуй, был самым большим энтузиастом карате, свято верил в его полезность и даже готовил письмо в Министерство просвещения с обоснованием необходимости обязательного введения его в программу физподготовки школьников. - Видели, к чему побуждает. - Стукалов, не скрывая раздражения, дернул подбородком в сторону Габаева. - Какую-то корриду устроили! Случайность? Или наоборот - закономерность? Каково зрелище - такова и публика? Колпаков не стал возражать и повернулся к Колодину, давая понять, что наступила его очередь. - Как мнение присутствующих? - спросил Стукалов. - Может, я слишком субъективен? - Наверное, так, Игорь Петрович, - улыбнулся верткий черноглазый Таиров. Интересный вид, необычный, перспективный... - Особенно перспективна вседозволенность, - вмешался Литинский. - Хочешь бей в спину, хочешь - ногой в живот. На соревнованиях попробуй соблюди бесконтактность! Раз - и в больницу! - Положим, у вас такое тоже случается. Разве нокаут - не тяжелое сотрясение мозга? Кстати, запланированное заранее... Литинский оставил реплику Колодина без внимания, вместо него в разговор вступил Серебренников. - Я служил в морской пехоте, и то, что сейчас увидел, не спорт, а рукопашный бой. Нужно ли обучать ему молодых парней? Колодин встал. - Игорь Петрович, мне кажется, обсуждение показательного вечера приняло странное направление... Он обращался к Стукалову, но обводил взглядом всех собравшихся. - Карате - официально признанный новый вид спорта, создана Всесоюзная федерация, у нас в городе образован соответствующий орган. Целесообразно ли ставить под сомнение эти факты? Да и что мы, собственно, обсуждаем? - Гм... Действительно, Сергей Павлович прав, от фактов не уйдешь. Но опасения спортивной общественности следует учесть. Чтобы... - Стукалов очертил рукой остроконечное облачко. - Чтобы не потерять контроль над джинном, которого мы выпускаем из бутылки. Беседа закончилась мирно, и через полчаса четверка бойцов шла по широким аллеям Зеленого парка. - ...Я-то при чем? Стерпеть должен был? Да попадись они мне - по стенкам размажу! Это Стукалов развел слюнтяйство! - возбужденно гудел Габаев, но его не поддерживали. - А я вас поджидаю! Во вскочившем со скамейки человеке Колпаков узнал бородатого травматолога. - Догнал-таки их, подлецов. - Он как будто продолжал давний, понятный всем разговор. - Людей, жалко, много было, но перья все же пощипал, поучил, одному, кажется, ухо оторвал... - Молодец! - громко захохотал Гришка, хлопая бородатого по плечу. Тот стойко выдержал тяжелый удар. Довольно улыбнулся. - Я сам хирург, вот товарищ меня знает. - Он, как на старого друга, указал на Колпакова, и тому стало неприятно. - Кулаков моя фамилия, Вова... Габаев пожал руку новому знакомому. "Если отпустит бороду, будут как братья", - подумал Колпаков. - Возьмете к себе в секцию? Я штангой занимался, боксом... Кулаков влюбленно смотрел на Гришку, чувствовалось, что симпатия у них взаимная. - Конечно, возьму! - Габаев снова оглушительно хлопнул по каменному плечу. - Завтра к двум приходи в ДФК. Кулаков почтительно склонил голову и исчез. - Вот парень - орел! Побольше бы таких! - Все без ушей останутся. Его на пушечный выстрел к секции нельзя подпускать. - По-моему, ребята. Колпаков становится слюнтяем. Во всяком случае, право ломать конечности ближнему он признает только за собой... - Хватит ссориться, - сказал Зимин, останавливаясь у узкой незаасфальтированной аллеи. - Сегодня день, о котором мы мечтали столько лет. Пойдем проведаем "штат Техас". Колпаков не хотел, он бы обошел это место за километр, но три фигуры скользнули в темноту между кустами, и он двинулся следом. В темноте идти следовало осторожно, чтобы не споткнуться о корень или не напороться на острый сучок, органы чувств перестраивали работу, приспосабливаясь к новым условиям, и на миг появилось ощущение, что они перенеслись в прошлое... Тогда они группировались вокруг Петьки Котова, нахватавшегося основ в Индии, где семь лет работали его родители. Самому Петьке это вскоре надоело, да и остальным тоже, а у Геннадия, Окладова и Зимина интерес сохранился, они продолжали занятия по самоучителям, потом осторожный японец - аспирант мединститута взял их к себе, начал с азов, преподал методику занятий, познакомил с сутью Системы. Он работал по второму дану, располагал настоящей литературой, фотоальбомом - дело пошло всерьез. Когда он, окончив институт, уехал, тренером стал Колпаков. К тому времени он достаточно овладел техникой, поверил в Систему и подчинил ей распорядок своей жизни: занятия продолжались на качественно ином уровне. Саша и Николай признавали его авторитет, да и Гришка Габаев, которого взяли для комплекта в спаррингах, - тоже. Он оказался способным учеником, к тому же дьявольски сильным, выносливым и фанатичным. Именно Гришке принадлежала идея проверять себя в реальных боях. - Пришли. Зимин опустился на скамейку в густой, плохо освещенной аллее. Даже сейчас этот участок парка был неустроенным и пустынным, а тогда... Окладов сел рядом, обняв Сашу за плечи, Гришка, хищно оскалившись, нырнул в темноту. Колпаков подошел к квадратному фонтанчику, заполненному вязкой черной водой. В душе шевелилось неприятное, забытое - то, что несколько лет служило причиной ночных кошмаров. Здесь постоянно стояла огромная лужа, вокруг валялись битые бутылки, банки, между кустами из фанерных ящиков и всякого тряпья сооружены подобия спальных мест. Попадались убитые кошки. Даже днем здесь было жутковато. А ночью в заброшенную рощу стекался всякий сброд, привлекаемый возможностью открыто пить из горлышка вино или водку, жрать зажаренную над костром колбасу и обуглившийся хлеб, резаться в карты, громко ругаться и орать похабные песни, одним словом - балдеть и кейфовать, по своему разумению, от души. Дурное место. Нормальные люди обходили его за версту. И если все же проходил, срезая дорогу, припозднившийся прохожий, забредала по незнанию или неосмотрительности влюбленная парочка, им оставалось полагаться на судьбу и везение. Всякое тут случалось - грабили, избивали. Всякое бывало. "Штат Техас". И четверка "шерифов", бросившая вызов грубой и жестокой силе... - Никого нет, - с сожалением сказал вынырнувший из кустов Габаев. - А я хотел тряхнуть стариной... Идиот! Колпакова передернуло. Он вспомнил взаправдашние жестокие драки, серьезность которых тогда не осознавалась. Хулиганы часто хватались за ножи или палки, "шерифы" тоже вооружались подручными предметами... Колпакову стало страшно от того, что происходило, и еще страшней от того, что могло произойти. Повзрослевшие "шерифы" сидели рядом в бывшем "штате Техас", вспоминая опасности, которые они вместе преодолевали и которые должны были помочь им слиться в благородное братство, вечное и нерушимое. Братства не получилось. Гришка отличался от остальных еще тогда: более жестокий и нетерпимый, он предлагал использовать нунчаки, не задумываясь, к чему это приведет, и если бы его не одергивали... Правда, тогда он был управляемым, знал свое место, слушался более опытных товарищей. До тех пор, пока не наработал технику и не почувствовал, что может тягаться даже с Колпаковым. - Отучили-таки шпану сюда ходить! - Брось, Гришка! - А чего, по-твоему, совсем никакой пользы не принесли? - Совсем - не совсем... Тому командированному здорово помогли, молодоженов выручили... Окладов машинально потрогал шрам на затылке. - ...Вот и все полезные дела. - А на остальное, как посмотреть. - То есть? - Обоюдная драка. Одни ввязались по въевшейся в кровь привычке, другие подставились умышленно, чтобы отработать на живом материале блоки, удары, броски... Кто из них хуже? - Ну, ты даешь! Головой ударился? Окладов не обратил на реплику Габаева ни малейшего внимания, он говорил не для него - Гришка не в состоянии был понимать такие тонкости, он говорил для остальных, да и для себя тоже. - Они пьяные, грязные, злые, они не работают, воруют, все понятно; мы полная противоположность: поставь рядом - наглядное воплощение добра и зла... Но когда мы деремся, чем мы отличаемся от них? Для них драка элемент образа жизни, способ самоутверждения, поддержания авторитета. Для нас - тренировка на бесполезных обществу людишках, мы позволяем себе в отношении их то, чего никогда не допустили бы в привычном окружении! Это осквернение чистого и благородного искусства карате. - "Сегун Йомицу на ночных улицах Эдо пробовал на живых людях остроту своего меча", - будто по книге прочитал Гришка, и в голосе его была печальная торжественность. - "Другие самураи переняли обычай окроплять новый меч горячей человеческой кровью, и утром в придорожных канавах находили трупы зарубленных бродяг, попрошаек, разбойников". - Вот-вот! Воображаешь себя сверхчеловеком, не задумываясь, откуда у тебя право оценивать других... - Эта мразь лезла на рожон, а мы им обламывали рога, отбивая охоту нападать на прохожих. Что же здесь плохого? - ...И ты всегда был инициатором драк, если не нападали - откровенно провоцировал, так что иногда трудно определить - кто хулиганы, а кто жертвы. - А иногда напротив - очень легко, - вмешался Зимин, и все поняли, что он имеет в виду. У Колпакова вновь ворохнулся в душе комплекс вины. Все, кроме Гришки. - Когда же это? - с вызовом спросил он, не без основания заподозрив выпад в свой адрес. - С футболистами. - А-а-а, - протянул Габаев. - Мальчики с мячиком, бьют - как фугасиком... У меня аж в голове зазвенело... Чего я их - целовать должен? Наступила пауза. Стало душно. Тревожно шелестела под резкими порывами ветра листва, запахло грозой. Колпаков готов был поспорить, что думают все об одном. - А помните, как я того бритого уделал? Но только у Гришки могло хватить ума сказать об этом вслух, да еще с оттенком бахвальства. Гришка даже через свою толстую кожу почувствовал молчаливое осуждение. - Я вас не тянул, сами влезли. Генка семерку здорово уработал... Идиот! Колпакова передернуло... - Пошли по домам, сейчас начнется... Окладов и Зимин поднялись вслед за ним. - Чего заспешили? Дождика испугались? Да, нюансов он никогда не ухватывал, поэтому и не понял, из-за чего они прекратили рейды в "штат Техас". Спотыкаясь о выступающие корни, четверка бойцов выбралась из глухой части парка. Забросив за спину спортивные сумки, они размашисто шагали рядом, занимая почти всю ширину аллеи. - А ведь нас всего четверо! - воскликнул Гришка. - Четверо на весь город! Это что-то да значит! Действительно, их было четверо. Геннадий Колпаков - преподаватель вуза, перспективный молодой ученый, выросший без отца и потому привязанный к бывшему детдомовцу Николаю Окладову, с ранних лет зарабатывающему на жизнь и беззаветно преданному Системе. В противоположность им Александр Зимин в детстве и юности не знал трудностей. Родители - известные спортсмены, затем - популярные тренеры, дом - полная чаша, Саша - единственный любимый сын, старательно ограждаемый от житейских забот. К чести Зимина, он избежал опасности превратиться в избалованного недоросля. Хорошо учился в школе, с отличием окончил психологический факультет, в аспирантуре разрабатывал нестандартную тему, успешно защитился. Сейчас он руководил сектором в научно-исследовательской лаборатории психологии спорта института физкультуры. Того самого, в котором уже добрых десять лет учился Григорий Габаев. Оставление на повторное изучение курса, академические отпуска, отчисления с последующими восстановлениями - классический послужной список "вечного студента". Бесшабашный и ветреный, Габаев подрабатывал то в ресторанном оркестре, благо в молодые годы мать из-под палки выучила его музыке, то нанимался сторожем в садоводческое товарищество, в черные дни разгружал вагоны, а когда приходилось совсем плохо, прибивался под крылышко разочаровавшихся родителей, но удерживался недолго - до очередного скандала. Они были разными людьми и могли никогда не встретиться, если бы не Система, единственное объединяющее их звено, даже непостоянный Габаев служил ей верно и истово. Когда-то давно они думали, что общее увлечение превратит их компанию в вечный и несокрушимый монолит... Ветер усилился, на горизонте ярко сверкнуло, в воздухе отчетливо чувствовался запах озона. Братства не получилось. Что-то помешало, и соединяющие их узы не упрочились до нерасторжимости. Скорее наоборот - появилось нечто разъединяющее компанию, вызывающее холодок отчуждения, порождающее какое-то скрытое неудовлетворение при внешней видимости полного благополучия... Колпаков наедине с собой пытался разобраться - в чем тут дело, несколько раз ему казалось, что вот-вот удастся нащупать это нечто, но мысль ускользала, так и не оформившись в догадку. И сейчас он вдруг ощутил: "штат Техас" разъединяет их, как любое сделанное совместно предосудительное дело. И подумал, что каждый в настоящую минуту понял это. Кроме, пожалуй, Гришки. Они снова прошли мимо Зеленого театра. У рекламной тумбы с хорошо знакомой афишей припозднившиеся пацаны, гортанно выкрикивая, пинали ногами воздух. Ветер мел по асфальту мятые пригласительные билеты и другой мусор. Упали первые тяжелые капли, Колпаков поднял голову и ускорил шаг. На город наползала большая черная туча.

Глава вторая

- А какова ваша позиция? Определитесь четче, пожалуйста! Завкафедрой философии Гавриленко был близорук и писал только в очках, но сейчас впервые за весь экзамен снял их и, поглаживая щеку облитой прозрачным пластиком золоченой проволокой, в упор смотрел на Колпакова. - Я считаю, что человек не может познать окружающий мир, не познав самого себя... - А на этом пути, как можно понять по интонации, вы видите непреодолимые препятствия? Колпаков несколько секунд молчал. Перед ним два аспиранта и соискатель гладко отбарабанили по билетам, округло и правильно ответили на дополнительные вопросы и мирно выкатились в коридор, не нарушив академической покойности кандидатского экзамена. Его же черт дернул продемонстрировать самостоятельность мышления. Гавриленко перестал чертить на промокашке замысловатые фигуры и явно подталкивает к продолжению нестандартного, ответа, а это может привести к самому неожиданному результату. Проще всего незаметно попятиться и благополучно вернуться в рамки хорошо изученной программы, на протоптанную тропинку, наверняка ведущую к положительной оценке. Дескать, познание не имеет границ, победоносное шествие человеческого разума к глубочайшим тайнам мироздания неудержимо, ну и так далее. Пара примеров торжества науки, подходящая цитата - и в коридор, ожидать объявления оценок. Колпаков упрямо тряхнул головой. - Нет. Преодолимые. Но препятствия серьезные даже с методологических позиций. - Поясните свою мысль. Гавриленко заинтересованно подался вперед, Дронов оторвался от бумаг, доценты с философской кафедры прервали тихий доверительный разговор. - Охотно. Пристальное внимание членов комиссии не испугало Колпакова, напротив - он ощутил прилив бодрости и уверенности в себе. Так и должно было быть у хорошего бойца. - Орудием познания окружающего мира является человеческий мозг, он же становится объектом самопознания. Таким образом, возникает порочный круг то самое препятствие, которое я имел в виду... - Позвольте, мозг успешно исследуется биологами, гистологами, морфологами! - вмешался философ помоложе, но Гавриленко движением руки остановил его, впрочем, Колпаков не смутился. - Исследуются клетки, структура, нейронные цепочки, то есть части целого. А само целое - мозг как мыслетворный орган - до сих пор остается терра инкогнита! Но я говорю не об этом, а о методологических проблемах процесса самопознания. Объект исследования не может быть идентичным орудию исследования! - Ну-ка, ну-ка... - поощрил Гавриленко. - Для исследований бактерий нужен микроскоп, но изучить микроскоп с помощью другого микроскопа не удастся! Чтобы определить его вес, размер, оптические свойства, состав металлов, из которых сделаны объектив, тубус, предметный столик, - понадобятся совсем другие приборы, реактивы, инструменты. И на более сложном уровне то же самое: нельзя изучать компьютер другим, такого же класса... - Колпаков на секунду замолчал, переводя дыхание, и добавил: - В процессе самопознания человеческий мозг и инструмент и объект. - Это же чистой воды агностицизм! - снова не выдержал молодой доцент. Колпаков вспомнил его фамилию - Петров. На втором курсе он вел семинары в параллельной группе, несколько раз подменял у них заболевшего преподавателя и нещадно ставил "неуды" за малейшее отступление от текста учебника. К счастью, здесь решает не он. - Значит, вы отрицаете возможность самопознания в принципе? А следовательно, и познаваемость мира?! - Спокойней, коллега, - снова поднял руку Гавриленко, и Петров сразу же умолк, преданно глядя на своего заведуюшего. - Навешивать ярлыки в научном споре не принято, к тому же я не думаю, что наш юный друг проповедует агностицизм. Очевидно, сейчас он окончательна прояснит свою позицию. Профессор снова надел очки, отчего лицо сделалось строже, но излюбленное обращение "юный друг" свидетельствовало о благодушном настроении. - Решение проблемы в том, чтобы усовершенствовать инструмент, качественно изменить его... - Сверхмозг? - задал первый вопрос Дронов. - Интересная мысль. Но каким способом? Повышением информативности, наращиванием интеллектуального потенциала? Но это будет количественное изменение. Вмешательство в структуру мозговой ткани, биологическая перестройка? Утопия! - Речь а другом. Сейчас человек использует всего десять процентов нейронов. Остальное - резерв с многократным запасом надежности. Если включить его в работу... Гавриленко улыбнулся и повернулся к Дронову: - Нашему юному другу следовало быть биологом, как считаете, Илья Михайлович? - Он вообще разносторонняя личность, - с неопределенной интонацией ответил проректор. - Я не затрагивал биологических-аспектов - только гносеологические... Колпаков завелся и не мог сразу остановиться. - Концентрация сознания, самососредоточение, созерцание собственного "я" это чисто психологические приемы, отработанные веками в философской мысли Востока... - Теперь вы проповедуете буддизм?! - вскинулся Петров. - Хорошенькое дело! Вы не забыли, по какому предмету сдаете экзамен? - В настоящее время многие из них используются в советской психологии для снятия нервного напряжения, устранения стрессов. - Колпаков не обратил внимания на реплику. - Разработаны системы аутогенной тренировки, способы повышения психологической устойчивости спортсменов, летчиков, космонавтов. Петров растерянно поджал губы и бросил быстрый взгляд на Гавриленко. - Тренировка сознания по специальным методикам позволит повысить эффективность мозгаинструмента и успешно изучать мозг - объект исследования. Порочный круг разорван, открывается возможность самопознания, а следовательно - и познания окружающего мира. Гавриленко пожевал вялыми губами. - Выстроенная вами концепция подразумевает существование двух разновидностей людей: исследователей и исследуемых. Вас это не смущает? - Высшие и низшие! - вновь ободрился Петров, - Сверхлюди и кролики! Гавриленко поморщился. - Ладно, достаточно. - В социологии такое разделение никого не шокирует, - по инерции продолжал Колпаков. - К тому же способы психологической тренировки доступны каждому. Тут нет элитарности... - Достаточно. Гавриленко задумчиво постучал ручкой по столу. - У членов комиссии есть вопросы? - Вполне достаточно, - по-прежнему неопределенно сказал Дронов. Доцент постарше отрицательно качнул головой, Петров открыл было рот, но передумал и, наклонившись к рукописному списку экзаменующихся, поставил против фамилии Колпакова нарочито крупную двойку. - Подождите немного в коридоре. Мы сравним впечатления, посоветуемся и пригласим для объявления оценок. Гавриленко не добавил обычного "мой юный друг", и Петров демонстративно обвел двойку кружочком. Это был предел его возможностей в данной ситуации, и если столь наивная демонстрация приносит удовлетворение... Бедняга! Колпаков сдержал улыбку и громко попрощался. - Почему так долго? Скоро они там? Предшественники истомились в ожидании. - Теперь скоро, - не останавливаясь, бросил Колпаков. - Петька, зайдешь, скажешь мою Оценку. Быстро шагая по длинному коридору, Колпаков спиной ощущал изумленные таким равнодушием взгляды. Чего ждать? Полный ответ по билету, проявленная самостоятельность, умение нешаблонно мыслить... Побалансировал на грани, подразнил немного гусей, но остался в рамках... Держался уверенно, говорил свободно и объективно, выглядел на голову выше остальных. Чистая пятерка! Правда, если его бравада вызвала раздражение не только у Петрова, могут влепить и тройку. Практически разницы никакой, даже самолюбие не пострадает, поскольку причина известна и результат предугадан Так чего торчать под закрытой дверью? В кабинет завкафедрой он вошел без стука, резко распахнув дверь с обновленной табличкой. Здесь все оставалось по-прежнему. Только стол Гончаров придвинул ближе к окну. - Сколько? Вениамин Борисович оторвался от беглой карандашной схемы, на лбу проступили три вопросительных морщины. - "Пять". - Колпаков плюхнулся в кресло - Впрочем, это мои предположения. Как объявят, Петька скажет. - Ты что, не дождался результата? Ну и ну! - Что удивительного? - Все. Твоя самонадеянность, неэтичность... - Чепуха Присутствие при объявлении оценок вовсе не есть проявление уважения к экзаменаторам. Лучше послушай, как я раздразнил Петрова. Гончаров выслушал короткий пересказ экзамена, добавил несколько острых точных штрихов в схему, с трещоточным звуком прокатил ладонью отточенный карандаш. - Значит, самое главное ты им не открыл? Про монахов, постигающих истину круглосуточным рассматриванием собственного пупа? Жаль. - Не уподобляйся некоторым... - Петров не самый умный человек в институте, согласен. Но ты своими буддийскими эскападами наверняка разозлил и Гавриленко, и Илью Михайловича. Да еще не явился на оглашение результатов. Не удивлюсь, если тебе закатят "пару" и ты потеряешь на этом полтора года. - Хочешь пари? "Неуд" - я до конца семестра провожу за тебя индивидуальные консультации по субботам. "Отлично" - ты отпускаешь меня на сегодня с лабораторных. По рукам? Заметь - условия неравные и для тебя крайне выгодные. - По-моему, Геннадий, ты чересчур вольно обращаешься с начальством. Гончаров изобразил суровость. - Будьте проще, Вениамин Борисович, и народ к вам потянется! Помнишь любимую присказку бывшего проректора, уважаемого Ивана Фомича? Принимаешь пари? Весь семестр по субботам! - Давай. Гончаров протянул руку. - Однако очень долго... - забеспокоился Колпаков. - Увидели, что тебя нет, и терпение лопнуло - вернулись переписывать ведомость, - съязвил Гончаров. Зазвонил телефон. - Слушаю вас, Гончаров. Здравствуйте. Как раз здесь. Пожалуйста, передаю... Не стоит, до свидания. Тебя. - Он закрыл микрофон ладонью. Светская дама, воспитанная, и голос очень приятный. - Привет, Геннадий! Не забыл еще меня? - Здравствуй... - Колпаков не мог скрыть удивления. - Как узнала этот номер? - Спросила у секретаря, где ты можешь быть, - вот и все. Скоро освободишься? - Занят до шести, но мой друг и начальник любезно вызвался меня подменить... - Ну и нахал, - покачал головой Гончаров. - ...Так что скоро, но с четырех у меня дела... - Набор в секцию? - Откуда данные? - снова удивился Колпаков. - Весь город знает, ты стал популярной личностью. Сегодня даже читала про тебя в газете... - Смотри-ка, не читал... - Видишь, сколько раз я тебя удивила, - засмеялась Лена. Колпаков остро ощутил, что ему нравится ее смех, голос, и почувствовал желание увидеть ее прямо сейчас, немедленно... - Ты меня выручишь? - Всем, чем могу. - Возьми в секцию двух ребят. Сына моей заведующей и племянника директора. Для меня это очень важно. Сделаешь? - Конечно, - не задумываясь, ответил Колпаков. - Пусть подходят. - Умница, огромное спасибо, - обрадованно затараторила Лена, и чуть заметная напряженность в голосе исчезла. - Когда освободишься, позвони, что-нибудь придумаем на вечер. Договорились? Вот и славненько. Целую. Колпаков ошарашенно смотрел в гладкую, с аккуратными стыками обоев стенку. Такой ласковой он не знал Лену уже давно. Но почему в радостное чувство вплетается неприятный горький оттенок? - Положи трубку, Ромео! - Насмешливый голос Гончарова вернул его к действительности. Тревожная мысль, оставшись недодуманной, развеялась без следа. Осторожно постучав, в кабинет заглянул вспотевший от пережитых волнений Петька. - Пятерка! - сообщил он, почтительно поздоровавшись с Гончаровым. Гавриленко похвалил - говорит, смелость позиции, кругозор, умение творчески использовать полученные знания и все такое... А мне тройку поставили. За что? Все рассказал, как в учебнике, Петров был доволен... Да, Дронов спросил, почему тебя нет, я сказал - живот схватило... - Умней ничего не придумал! - Колпаков подскочил в кресле. - Кто тебя просил болтать глупости? Петька обиженно закрыл дверь. Гончаров хохотал. - Супермен с расстройством желудка! - еле выдавил он между приступами смеха. Колпаков мгновенно успокоился. - Смейтесь, Вениамин Борисович, смех способствует правильному дыханию. Но пари я выиграл, до свидания. Осторожно с третьим стендом - там барахлит трансформатор. Колпаков спустился в вестибюль и прямо возле "Молнии", сообщавшей о его героической схватке с вооруженным преступником, был перехвачен астматическим толстяком Писаревским, непревзойденным мастером интриг и лидером кулуарных бунтов. - Молодежь взрослеет, мужает, а мы и не замечаем, пока нам глаза не откроют. - Писаревский махнул рукой в сторону "Молнии". - Отрадно слышать, да я вас и своими глазами видел в деле, оченьочень смело, давайте в том же духе... - Вы разве тоже были в парке? - В лесу, темном и страшном, где смелый мальчик в одиночку свалил старого опасного зубра! - Что-то я... - И прекрасно, скромность - добродетель, но следует знать себе цену, а вы пока не знаете... Покровительственная скороговорка и целеустремленность, с которой толстяк оттеснял его в укромный уголок вестибюля, навели Колпакова на мысль, что эта встреча не случайна. - Без поддержки человек жалок и одинок, ему не на кого опереться в трудную минуту, а таких минут в жизни гораздо больше, чем кажется в молодости, поверьте, гораздо больше! Выпуклые, горячечно блестевшие глаза гипнотизировали, и речь была обволакивающей и проникновенной. Но куда он клонит? - ...А они обошлись с вами несправедливо! И Дронов и Гончаров даже не помнят, кому обязаны своим успехом! И уверяю, они не пришли бы на подмогу, если бы вся эта стая набросилась и стала рвать вас в клочья! До Колпакова наконец дошел смысл мрачных аллегорий Писаревского. - Между тем есть люди, готовые стать вашими верными друзьями. Например... Толстяк значительно назвал несколько известных в институте фамилий. - Вы понимаете, что это значит - ключевые посты в администрации, совете, на смежных кафедрах... С такими друзьями все у вас пойдет как по маслу. Писаревский заговорщически понизил голос. - Чтобы не быть голословным: дайте мне любой материал, и мы протолкнем его в ближайший институтский сборник. Даже сырой или компилят! Публикация для молодых всегда проблема, а для вас их не будет! - Предложение заманчивое... - сказал Геннадий. Писаревский довольно улыбнулся. - ...Для бездарностей. Я сам решаю свои проблемы! - резко возразил Колпаков. - И чудесно! Ответь ты по-другому, я бы разочаровался! Но сила за спиной еще никому не мешала... Этот пузырь Иван Фомич наконец лопнул, но его группировка пока сохранилась. Скоро собрание, я дам тебе кучу фактов, и ты наносишь им сокрушительный удар, а мы добиваем... Колпаков презрительно усмехнулся. - Так нанимают платных убийц. И продажных девок. Стыдно, Писаревский! - Не валяй дурака! Принципиальность оставь для общественности и начальства! Играть словами все умеют, да про свою выгоду не забывают! Подлецам редко говорят в лицо, что они подлецы Как-то не принято, неудобно и вообще. Но Колпаков сделал над собой усилие и тихо сказал все, что считал нужным. Как кипятком обварил толстяка. Потом железным плечом сдвинул его в сторону, двумя костяшками кулака отдавил тяжелую коричневую дверь и вышел на улицу, прищурившись от яркого солнца. Писаревский не испортил настроения, скорее напротив - Колпаков ощущал радость победы. Времени было достаточно, но, давая выход эмоциям, он побежал, привычно уклоняясь от столкновений с прохожими. Сейчас он чувствовал себя мощным, идущим на взлет самолетом сверхдальних линий. Возле городского Дома физической культуры беспокойно колыхалась разношерстная толпа; Выгоревшие трико соседствовали с новенькими адидасовскими комплектами, короткие стрижки - с длинными прическамм, спортивная подтянутость с разудалой развязностью. Майки, джинсы, традиционные брюки и шведки, потрепанные практичные и пижонские яркие сумки, атлетические и астеничные фигуры - все перемешалось, составляя непривычный для городского спортивного центра конгломерат. И уж совсем непривычным был запах спиртного, который несколько раз уловил Колпаков, пока пробирался ко входу. На ступеньках он встретился с Зиминым, критически осматривающим собравшихся. - Как тебе нравятся кандидаты? - Живописная публика. Половина наверняка даже физзарядку не делает. А некоторые к тому же под хмельком. Знаешь, они одним своим присутствием компрометируют новый вид спорта. - Ничего, сейчас мы устроим небольшой кросс, шелуха и отсеется. Из здания с достоинством вышел Гришка Габаев. За ним тенью следовал бородатый травматолог. - Ну, как? - с явным самодовольством проговорил Гришка. - Полный аншлаг? Все билеты проданы! Ну-ну. То ли еще будет! И небрежно бросил через плечо: - Командуй! Кулаков мгновенно переместился на первый план, вобрал в могучую, как у орангутанга грудь побольше воздуха и, перекрывая уличный шум и гул толпы, рявкнул: - Всем пройти на стадион! Будете бежать кросс! - Этим "будете" он отделял себя от безликой массы кандидатов и заявлял о принадлежности к организаторам предстоящего испытания. Через несколько минут площадка перед ДФК опустела. - Ретивого помощника ты нашел! - насмешливо сказал Колпаков. - Старательный парень, из него толк выйдет. Будет у меня старостой. Дисциплина в группе, организационные вопросы... бы тоже подберите ребят поздоровей - с хорошим активом хлопот меньше... - Гена, тебя Колодин ждет по какому-то делу, - сказал Зимин, не обращая внимания на Гришку, и тот настороженно замолчал. - Кстати, ты видел газеты? - Еще нет. - Ерунда, думал, лучше напишут, - в голосе Габаева чувствовалась некоторая натянутость. - Да и фотографии слабенькие. А чего там у Сергея Павловича? - Для тебя ничего. - Зимин толкнул стеклянную дверь с блестящим противовесом, прыгающим в полупрозрачной пластиковой трубе. - А статьи потому плохие, что про тебя персонально не писали. И на снимки не попал. Колодина нашли в борцовском зале. - Две группы могут заниматься в разное время, - сообщил он и показал в угол. - Здесь повесим мешок, а тут вдоль стены установим три макивары. К шведской стенке можно крепить чучела. Нормально! Ну да ладно, с этим потом. Пойдем к Стукалову, разговор есть. Он значительно посмотрел на Колпакова и, взяв его под руку, повел вверх по веерообразным мраморным ступеням плавно изгибающейся старинной лестницы. Эта значительность и тревожный взгляд Габаева подготовили Колпакова к тому, что ему предстояло услышать. Кабинет председателя горспорткомитета находился на втором этаже, огромные - от пола до потолка - окна с частыми деревянными переплетами выходили в маленький уютный парк, еще одно, узкое, - на крохотный полукруглый балкончик с видом на центральную улицу, как раз над входом в ДФК. Кубки, грамоты, знамена, фотографии чемпионов, медали - обязательные аксессуары кабинета спортивного руководителя. Стукалов тяжело приподнял в кресле плотное тело стареющего штангиста, протянул руку Колодину, потом мертвой хваткой вцепился в кисть Колпакову, и тот с трудом выдержал прессовое рукопожатие, но сумел сохранить невозмутимое выражение лица и подавил желание размять слипшиеся онемелые пальцы. Как будто ничего особенного не произошло. Испытующий взгляд Стукалова утратил остроту, он чуть заметно улыбнулся. - Силенки у нашего героя пока маловато, но воля есть. Колодин удивился. - Что вы, Игорь Петрович, он парень крепкий! - И популярный. Стукалов похлопал ладонью по разложенным на столе газетам. - Особенно молодежная постаралась, прямо суперменом Геннадия выставила! И фото - смотрите! По голосу Стукалова было непонятно, одобряет он публикацию или иронизирует. Но Колодин истолковал сказанное в желаемом направлении. - Пресса привлекла интерес к нашему начинанию. Сегодня пришло гораздо больше людей, чем мы рассчитывали. - Видел, да и слышал. Стукалов кивнул в сторону двери на балкон. - Только уж больно странная публика, какая-то неспортивная... Половина мальчики из бара, пижоны... Впрочем, теперь все зависит от вас. Председатель откинулся на спинку скрипнувшего кресла, поочередно оглядывая Колодина и Колпакова. - Городская федерация должна определять лицо секций карате, контролировать их развитие и, самое главное, подбор спортсменов. - Зрелище эффектное, а тут еще газеты, афиши, восторженные слухи. Нетрудно представить, что произойдет в ближайшее время: начнется настоящий бум, карате станет модой, заниматься им захотят люди, совсем далекие от спорта, - ради престижа, так называемого авторитета... "Преувеличивает", - подумал Колпаков, отключившись. - ...чтобы явление не стало стихийным... - ...общественный орган, штатных работников в нем нет, поэтому вся тяжесть организаторской работы ложится на председателя и его заместителя. Узкая щель соединяла сознание с внешним миром, позволяя воспринимать общий смысл происходящего. - ...Сергей Павлович - исключительно добросовестный человек, энтузиаст, он подобрал таких же увлеченных членов федерации, но ему нужен хороший помощник. Колпаков вернулся. Сейчас... - Мы решили предложить вам, Геннадий Валентинович, стать заместителем председателя городской федерации карате. "Когда он успел узнать имя-отчество?" Лицо Колпакова по-прежнему оставалось бесстрастным, поэтому ставший торжественным на последней фразе тон Стукалова повис в воздухе. - Что вы на это скажете? - сухо спросил он, судя по всему, ожидая другой реакции. - Спасибо за доверие. Десять минут назад, заходя в кабинет и догадываясь, о чем пойдет речь. Колпаков собирался отказаться. Достаточно ему хлопот в институте, диссертации, спорта... Изменить решение заставила неотчетливая, расплывчатая мысль, связанная каким-то непонятным образом с Леной. - Что же, краткость и сдержанность - качества настоящего мужчины! Стукалов внимательно смотрел Колпакову в глаза, будто пытался пробиться сквозь броню демонстративного хладнокровия. - А тот могучий молодец уж чересчур суетился, что настораживает. Да и силенки у него маловато! Стукалов подмигнул Колпакову и доброжелательно улыбнулся: - Желаю успеха. Держите контакт с комсомолом, Серебренников - надежный парень, на него в любых вопросах можно опереться. Если что - заходите, будем вместе думать. Он проводил гостей до двери и на прощание сказал: - Главное, чтобы волна этого интереса, - Стукалов ткнул пальцем в балкон, будто внизу еще бурлила разномастная толпа молодых людей, - чтобы эта стихия не вышла из-под контроля. На стадион Колпаков успел вовремя - только закончился первый этап отбора. Сумевшие пробежать десять кругов кандидаты пользовались коротким отдыхом, чтобы прийти в себя и отдышаться. Потом их разделили на четыре группы, и инструкторы продолжили отбор. Приседания, подтягивание на перекладине, отжимание от земли, шпагаты, прыжки, кульбиты. В результате Колпаков, Окладов и Зимин записали по двадцать человек. Габаев давал более тяжелые задания, отобрал только восьмерых. - Ничего, потом доберу, желающие найдутся, - значительно пояснил он. Зато у меня будут звери, а не бойцы! Гришка был не в своей тарелке и обиженно отводил взгляд от Колпакова. Когда Зимин и Окладов заговорили с Геннадием о ближайших делах федерации, он ядовито бросил: - Везет же людям! С одного пьяного идиота такой навар снять! Слава, почет, статьи в газетах, да еще зампредом федерации заделался! Нам так не жить. Пойду поищу дурака с пулеметом! Габаев ушел в сопровождении бородатого Кулакова, который перед этим нещадно дрессировал новичков. У них были одинаковые приземистые фигуры, маленькие пулевидные головы на мощных шеях, даже походки - и те одинаковые. - По домам? - спросил Зимин. - Почин сделан. Хороших ребят отобрали. А пижоны сами собой отсеялись, многие даже до кросса... - А эти трое? - Колпаков кивнул в сторону. - Кто их знает, с самого начала здесь сидят. Бежать не стали, может, ждут кого-то? Фирменные мальчики, как с рекламы. - Особенно тот увалень. Ему кондитерские изделия рекламировать, высказался молчаливый Окладов. - Или на лечебное голодание записываться. Да и дружки рыхлые... Кого они могут ждать, не нас же? Оказалось - их. - Кто из вас Колпаков? - спросил толстяк с пумой, вышитой над левым карманом бежевой трикотажной шведки. - Мы от Елены Борисовны. Она сказала, что вы запишете нас в секцию. Неприятное ощущение появилось у Колпакова еще раньше, чем он сообразил, что Елена Борисовна - это Лена, и вспомнил данное ей обещание. Потом ощущение усилилось, он почувствовал раздражение, неловкость и острое желание послать всю троицу к чертовой матери. Зимин и Окладов недоуменно переглянулись и пошли дальше. - Почему вас трое? Я предупрежден про двоих, - недовольно сказал Колпаков. - За Сашку попросили позднее, - рассудительно пояснил толстяк. - Она звонила, но вы уже ушли. Наступила пауза, и чем дольше она продолжалась, тем более глупым ощущал свое положение Колпаков. - Приходите в четверг к семи в ДФК, зал номер четыре, - буркнул наконец он и, отстранив толстяка, догнал товарищей. В их взглядах он прочитал нескрываемое осуждение. Но и без этого Колпаков испытывал сильное недовольство собой: поступать вопреки убеждениям было не только неэтично, но и просто противно. Впрочем, недовольство исчезло, когда он позвонил Лене и услышал в ее голосе непривычные нотки признательности и одобрения. - Всех троих записал? Молодец, Геночка! Ты меня очень выручил, встретимся - расскажу подробно. Не сходить ли нам сегодня в ресторан? Давно не танцевала. Выйдя из будки телефона-автомата, Колпаков обшарил карманы и непонятно зачем пересчитал имеющуюся наличность. Два рубля шестьдесят копеек. В состоянии, близком к паническому, он бросился к Гончарову, но того не оказалось дома. До встречи оставалось полтора часа. С трудом взяв себя в руки. Колпаков принялся решать непривычную задачу: где взять деньги? Дома лишнего рубля отродясь не водилось, занимать у соседней было неприятно, к тому же он не хотел, чтобы об этом узнала мать. Окладов живет один в общежитии, с трудом дотягивает до получки. Зимин экономный, у него можно разжиться десяткой, но эта сумма не решит проблемы. А сколько вообще нужно денег на ресторан? Жизнь поворачивалась незнакомой, а оттого пугающей стороной. Дронов? Ерунда... Разве что Габаев... У Гришки деньжата имелись, но обращаться к нему не хотелось. Чашу раздумий перевесила внезапно пришедшая мысль: одно время Габаев играл в оркестре в "Центральном", он большой дока по части ресторанных правил, и вместе с деньгами у него можно получить ряд полезных советов. Гришка удивился визиту, вначале он держался холодно, не без иронии именуя гостя "начальством". Колпакову очень хотелось уйти, но отступать было некуда, и он без обиняков выложил свою просьбу. После этого Гришка неожиданно изменился, стал любезным и предупредительным, охотно дал деньги, подробно проинструктировал по вопросам, которые могут возникнуть в ходе вечера, и порекомендовал идти в "Центральный", где, обратившись к метрдотелю от его, Гришки, имени. Колпаков получит обслуживание по высшему разряду. Спешно поблагодарив и попрощавшись. Колпаков забежал домой переодеться, десять минут промучился с выбором галстука, написал матери записку, что вернется поздно, и минута в минуту успел к месту свидания. Лена опоздала на четверть часа, увидев ее наряд, Колпаков ощутил себя старомодным, простоватым и неуклюжим. Предложение пойти в "Центральный" она отвергла с ходу, сказав, что там собираются шпана и пьяницы, а кормят позавчерашними котлетами. Взяв инициативу в свои руки, проворно остановила такси, привезла Геннадия к новому высотному зданию, в первых этажах которого размещался самый шикарный в городе ресторан. - В кабинку или на свет? - спросила она у старательно и успешно скрывающего растерянность Колпакова и, поскольку он неопределенно пожал плечами, решила сама: - На свет! У меня шантанное настроение. На втором этаже сегодня будет в самый раз. А зал выберем Голубой. Тебе нравится в Голубом? Колпаков кивнул, и через несколько минут они сидели за чистым, покрытым голубой крахмальной скатертью столиком у голубой велюровой стены. Геннадий был в ресторане второй раз в жизни - выпускной вечер их группа отмечала по Гришкиной протекции в "Центральном", и тогда он ничего хорошего в этом времяпрепровождении не нашел. Но заказ сделал умело, как завсегдатай: холодные закуски, фирменная вырезка, овощи, коньяк, шампанское, нарзан, десерт. Спасибо Габаеву - ни официант, ни Лена не распознали в нем новичка. - Видишь человека в белом костюме? - таинственно зашептала Лена. - Это Тофик-миллионер. Говорят, у него действительно есть миллион! Колпаков без интереса оглядел смуглого, претенциозно одетого толстяка. - Разве это человек? Это медуза. За нашу встречу! Настроение улучшилось. Этому способствовала праздничная обстановка Голубого зала, не идущая ни в какое сравнение с прокуренным и пропахшим кухней запущенным зальчиком "Центрального", учтивый официант, вылитая впервые за семь лет рюмка коньяка, загадочная, адресованная только ему улыбка Лены. Она знала много тостов, правильно пользовалась столовым прибором, и, глядя на нее, Колпаков переложил вилку в левую руку, хотя так ему было неудобно. После третьей рюмки у него закружилась голова, и он, перестав стесняться, взахлеб рассматривал свою спутницу. Широко расставленные, чуть раскосые зеленые глаза, надменно приподнятые брови, короткий прямой нос, большой, красиво очерченный рот. Волосы она подобрала вверх, так что были видны длинная шея и матовые покатые плечи. Их взгляды встретились. Три секунды, пять, десять, пятнадцать... В такие мгновения каждый видит в глазах другого то, что хочет увидеть. Колпаков видел клочья густого тумана над гладкой темной рекой, низкий, заросший кустарником берег, желтое пятно палатки у крохотной бухточки. - Мы будто в гляделки играем, Гладиатор! Давай лучше выпьем за добрые воспоминания... В ее голосе слышались мечтательные нотки. Колпаков разлил коньяк. Значит, он не ошибся. Лена тоже все помнит! Ему стало совсем тепло и покойно. Многозначительно звякнули рюмки. - В Москве у меня был один поклонник - югослав из торгпредства, он подъезжал к институту на зеленом "Вольво" - девчонки с ума сходили от зависти - и вез обедать в Архангельское, там чудесный ресторан, и места кругом замечательные, особенно осенью... Колпакова будто помоями окатили. Умиротворенную расслабленность сменила горькая обида. Такая, какую он испытал только несколько раз в жизни, много лет назад, тогда она тоже была связана с Леной, Алькой Гарандиным и его братцем. Но за прошедшие годы он сильно изменился, стал таким, как хотел, и уже не впадал в беспомощную растерянность, напротив - тут же пришла холодная ярость, побуждающая к ответным действиям. Видно, на лице отразился всплеск эмоций, потому что Лена поспешно добавила: - Только не подумай ничего такого... - Боже упаси. Я понимаю: платонические отношения, чистая и возвышенная дружба. - Что ты имеешь в виду? Лицо Лены мгновенно превратилось в холодную маску. - Только то, что сказал. - Я не поняла, поясни, на что намекаешь. В ледяном тоне презрение и вызов Она безбоязненно шла на обострение, значит, ничуть не дорожила начинающими крепнуть отношениями и явно демонстрировала готовность немедленно их разорвать. Чего проще - встала и ушла. Геннадий вовсе не желал такого исхода и, очевидно, должен был испугаться собственной дерзости, однако неправота Лены И очевидная бравада этой неправотой привели к иному результату, то глубинное, горячее, сокровенное, в чем весь вечер тонул отточенный рационализм Колпакова, его знаменитое, ставшее притчей во яэыцех хладнокровие и умение владеть собой, та засасывающая субстанция, которая поглотила все достигнутые многолетним истовым служением Системе качества настоящего бойца, вдруг остыла и отвердела, и Колпаков привычно ощутил почву под ногами, выругал себя за потерю самоконтроля, назначил искупляющее наказание - час на кулаках, дополнительный холодный душ и час медитации, после чего вернулся к действительности, особым, появляющимся лишь в напряженные мгновения взглядом охватил ситуацию со стороны, с отвращением увидел себя пьяного, со сбитым галстуком и растрепанными волосами, сидящую напротив красивую женщину, хотя и утратившую окутывавший ее еще минуту назад флер возвышенности и необыкновенности, но все равно привлекательную и желанную, готовую встать и уйти навсегда. Он рефлекторно поступил как опытный каратека, который, будучи не в состоянии блокировать мощный удар, в последнюю минуту чуть-чуть, чтобы не выдать себя и не тратить силы зря, подается назад или в сторону, пропуская бьющую поверхность в миллиметре от тела. - Какие намеки? Просто я вспомнил другое - вечернюю зорьку на безлюдном острове, костер, полное отсутствие клева, яркую желтую палатку, дождь, сырость и неустроенность, опоздавшую лодку, последнюю случайно найденную в холодной золе картофелину, серый пасмурный день, холод, скандал дома... Тогда я и подумать не мог, что это был самый счастливый в жизни день... Помнишь, как я грел тебе ноги? Лицо Лены смягчилось. - Помню. - Она положила мягкую ладонь на разбитую кисть Колпакова. - Но ведь это было давно, Генчик, так давно - в детстве. Ответный порыв и забытое обращение разом все изменили, превратив расчетливо подобранную фразу в искренний всплеск дорогих воспоминаний, а красивую своенравную спутницу в единственную и неповторимую горько-болезненную любовь. Но в это время весельчак в элегантном темносинем блейзере и залитых вином белых брюках затеял приглашать Лену танцевать, с пьяной назойливостью не принимал вежливые отказы и увещевания. Молча наблюдавший несколько минут за развитием событий Колпаков наконец встал, засунул незадачливому кавалеру палец под ребро и, приподняв, как мясники вздергивают на крючке тушу барана, отбуксировал к столику, вежливо поздоровался с двумя его товарищами и разогнул палец. Бывший весельчак плюхнулся на стул, ошарашенно переживая испытанное впервые в жизни ощущение груза, снятого с крюка подъемного крана. Пока он испуганно ощупывал грудную клетку, Колпаков спокойно раскланялся с недоумевающими сотрапезниками жертвы и не торопясь вернулся на свое место. - Браво, ты великолепен, - встретила его Лена. - Как думаешь - они будут мстить? В больших зеленых глазах светился нетерпеливый интерес. - Вряд ли, - невозмутимо отозвался Колпаков и, уловив искорку разочарования, поправился: - Но если надумают, я тебя побалую интересным зрелищем. - Как здорово! - Она захлопала в ладоши, и Геннадий подлил масла в огонь: - А пока следи, чтобы ко мне не подобрались со спины. - За смелых мужчин! - восторженно воскликнула Лена. Перешедший на шампанское Колпаков отметил, что пьет она умело и заметно не пьянеет, только кровь прилила к щекам да пунцовым цветом вспыхнули маленькие ушки. - К тем подсел еще один, - возбужденно шептала Лена. - Здоровый, с бородой, какой-то питекантроп! Они ему на тебя показывают... - Значит, дело плохо. Пойдем, я хочу успеть хоть раз потанцевать с тобой. Танцевать он практически не умел, но, глядя на окружающих, которые старались дергаться в такт музыке, неуклюже поднимали колени и, теряя равновесие, выбрасывали вперед и в сторону согнутые руки, быстро приноровился и ничем не выделялся в колышущейся среди мигающих лучей разноцветных прожекторов толпе. Лена танцевала легко и грациозно, ее строгая прическа разрушилась, волосы рассыпались по плечам, закрыли лицо, и она отбрасывала их, резко встряхивая головой. Когда музыка кончилась, Колпаков подошел к оркестру, положил на барабан пятерку, как учил Габаев, и попросил выдать самый высокий темп. Потом вернулся к Лене и сказал: - Давай покажем класс. А то здесь все как недоваренные раки. Лена восторженно кивнула. Ударил барабан, звякнули тарелки, взвыл саксофон, и Колпаков с ходу ввинтился в быстрый рваный ритм. Он великолепно владел своим телом и сейчас щедро использовал его тренированную мощь: неуловимыми движениями приближался вплотную к партнерше и тут же отскакивал, мгновенно разворачивался на сто восемьдесят градусов, легко вскидывал ноги в уровень головы, падал на колени и подпрыгивал, почти доставая до россыпи хрустальных светильников, делал неожиданные наклоны корпусом, а руки плели вокруг замысловатую паутину, прессовали спертый от разгоряченных тел воздух, четко фиксируя в конце невидимые толчки, и все эти движения связывались между собой каким-то скрытым смыслом, логикой, не характерной для танца, а потому были непонятны прекратившим танцевать и ставшим в широкий круг людям, кроме разве что бородатого травматолога Кулакова, который громко орал что-то нечленораздельное и буйно колотил в ладоши. Их проводили овациями, Лена сияла, было видно, что ей нравится находиться в центре внимания. Через несколько минут подошел Кулаков и с почтительным поклоном поставил на стол две бутылки шампанского. - Отлично, сенсей! Примите от нашего товарища в знак извинений. - Это еще не слава, но уже популярность, - довольно констатировала Лена и пояснила: - Так говорил один мой знакомый: когда он входил в ресторан, оркестр вставал и играл его любимую мелодию. - Большая популярность. - Ага. Через год-два, ты, пожалуй, тоже станешь городской знаменитостью! К этому времени Колпаков намеревался защитить диссертацию. - И для меня будет вставать ресторанный оркестр. - Правда, приятно? - Очень. Хочешь шампанского? Свет погас, зажегся, опять погас. - Уже закрывают. Жалко... Быстро прошло время. - Да. - Шампанское будем пить у меня. - А что скажет мама? - Сейчас я живу одна. Голубой зал почти опустел. Внизу, в просторном зеркальном холле у винтовой лестницы в ночной бар стоял Кулаков с компанией. Все уважительно приветствовали Колпакова, в том числе и обиженный весельчак в блейзере. Лена прижалась к Геннадию теснее, На миг он ощутил все ее тело. - Ах, сволочь! Думаешь, все позволено! Да я тебя придушу! В углу, возле туалетов, закрутился водоворот скандала. Изрядно выпивший человек тряс за грудки Тофика-миллионера, тот не казался слишком напуганным, только ищуще озирался по сторонам. Колпакову не хотелось ввязываться, да его вмешательство и не потребовалось: широкая спина на миг заслонила происходящее, нападающий, охнув, отлетел в сторону, а толстяк как ни в чем не бывало подошел к зеркалу, брезгливо расправляя смятые лацканы белого пиджака и недовольно выговаривая своему избавителю. Обладатель широкой спины повернулся, и Колпаков узнал Рогова. Четыре зала выпроваживали гостей одновременно - у выхода образовалась пробка. Выдавленная наружу толпа успокаивалась и, медленно редея, растекалась по залитому мертвенным светом ртутных ламп асфальтовому руслу. Нести в руках две бутылки шампанского Колпакову было неудобно и непривычно. Это раздражало. Проснулся Колпаков, как всегда, в шесть с незнакомым ощущением похмелья. Тошнило, ныли виски, во рту чувствовался противный вкус желчи. Попытался сесть, но закружилась голова, и он поспешно откинулся на подушку, придавив раэметавшиеся по ней длинные золотистые волосы. Волновавший и будоражащий вчера пряный аромат тонких духов сейчас показался приторным и тяжелым. Преодолевая слабость, он встал, нетвердо ступая по скользкому паркету, подошел к выступающему углом наружу окну и распахнул раму. Прохладный свежий воздух помог, Колпаков почувствовал себя лучше, и к нему вернулась способность воспринимать окружающее. Он находился в кооперативном доме улучшенной планировки в чужой, со вкусом обставленной квартире, в стекле отражалось осунувшееся усталое лицо. С девятого этажа открывалась широкая панорама южной части города прямоугольные кварталы старой застройки, разношерстные домишки с разноцветными крышами, пестрые дворики, причудливо изогнутые улочки и проулки. Утро было серым и невыразительным. Колпаков повернулся, посмотрел на спящую Лену, даже во сне сохраняющую изящество и грациозность. Но ничего не изменилось. Все просто и обыденно. Вместо праздника - будни. Впрочем, для него достигнутая цель всегда утрачивала привлекательность. Или почти всегда. "Что имеешь - ничто, к чему стремишься - все". Колпаков с удивлением понял, что впервые за многие годы, проснувшись, он не думал о Системе и не следовал ей. Это открытие ошеломило. Когда после холодного душа он вернулся в комнату, Лена, набросив легкий халатик, убирала постель. - Ты беспокойный гость - надо же подниматься в такую рань! Да еще почти заморозил меня! Несмотря на шутливый тон, фраза покоробила Колпакова, очевидно, потому, что сравнивала его с другими, более спокойными "гостями". Сколько их побывало в этой маленькой, но достаточно комфортабельной квартирке? - Ты почему такой мрачный? И бледный... Неужели перепил вчера? Странно крепкий парень. Что там у нас было! Лена удивлялась искренне - сама она выглядела бодрой и свежей. - Ну да я знаю хорошее лекарство: чашка крепкого кофе - ты будешь как огурчик. Колпаков не пил кофе, но отказаться постеснялся. Да и после того, как нарушил более серьезный запрет на алкоголь, это было бы смешно. "Самая опасная уступка собственным слабостям - первая, ибо за ней неизбежно идут все остальные. И каждая последующая дается легче". Когда это знаешь, наблюдать свой путь вниз даже забавно. Лена привычно приготовила завтрак на двоих, сварила ароматный кофе, с аппетитом ела. Колпаков не притронулся к еде, но с удовольствием выпил две чашки. - Не знал, что ты живешь отдельно. - Я уже достаточно взрослая. С маман мы долго не уживаемся, а тут подвернулась квартирка - хозяева в командировке за границей. Дороговато, но зато сама себе хозяйка! К матери я бы тебя не смогла пригласить... - Действительно, - сумрачно согласился Колпаков. - Что с тобой? Он пожал плечами. - Сейчас тебе станет лучше. Можешь отдохнуть, пока я соберусь. - Куда? Только семь пятнадцать... - К Зверевой. Знаешь, кто это? Ну, ты даешь! Лена быстро и ловко перемыла посуду, стряхнула с рук капли воды, аккуратно промокнула полотенцем и старательно втерла в кожу несколько капель питательного желе из полупрозрачной розовой баночки с затейливо выписанным золотыми буквами названием. - Ее все знают. Косметичка экстра-класса, волшебница! Весь город гудит, очередь на три года вперед, пробиться невозможно! Лена прошла к трюмо и отгородилась от Колпакова широкой дверью полированного шкафа, но в стекло открытой оконной рамы он видел, как она села на кожаный пуфик и, распустив волосы, стала расчесывать их густой щеткой на длинной ручке. - ...Моя заведующая - постоянная клиентка, так говорит: помолодела на десять лет! Я просила замолвить словечко - бесполезно! Лена порылась в шкафу и, сбросив халатик, извиваясь, втиснулась в узкое платье. - И вот наконец благодаря тебе я записана на первый сеанс... - Благодаря мне? - изумился Колпаков. - Ну да. - Лена подошла к нему, повернулась спиной. - Застегни "молнию". Спасибо. Ты взял в секцию Мишу Зверева, а его мама - меня. Мне назначено к восьми, поэтому я ничего не делала с лицом. Посмотри - терпимо? - Ну и ну! Это тот, третий? Услуга за услугу, как в фельетоне? - Нет, Генчик, как в жизни. Ну, как я смотрюсь? - Отлично. Не понимаю, зачем тебе вообще эта Зверева? - Как зачем? Массаж, маски, травные умывания - кожа будет молодой и красивой! А если сейчас не следить за собой, скоро начнут появляться морщинки, крохотные, незаметные, легко скрываемые дермаколом, они будут прибавляться, углубляться, а потом глянешь в зеркало - все, поезд ушел! - Однако ты заглядываешь далеко вперед! - Без этого нельзя. Пойдем, Генчик, я не хочу опаздывать. Из подъезда они вышли отдельно - так предложила Лена, встретились на углу у фонтанчика с питьевой водой, прошли два квартала до стоянки такси. Рассветный туман рассеялся, ярко светило солнце, блестели краской и никелем новенькие автоматы газированной воды, в облаке водяной пыли вокруг поливальной машины переливалась радуга, каблучки Лены бодро цокали по умытому асфальту. Она всегда носила туфли на высоченной "шпильке". Настроение у Колпакова резко изменилось, происходящее перестало казаться будничным и повседневным, а недавнее упадническое мироощущение он отнес на счет скверного самочувствия. И все же какая-то неудовлетворенность осталась... - А мы неплохо провели время! Ты доволен? Давай в субботу сходим в Бирюзовый зал! - Давай. Колпаков вспомнил, что вчера он потратил сорок рублей - треть своей месячной зарплаты. - Ты такой печальный, мне тебя жаль. Тебе надо отдохнуть. Забота была приятна. Подошли к стоянке такси, Лена скользнула на переднее сиденье, водитель щелкнул счетчиком. - Чао! - Она с улыбкой махнула рукой. Колпаков смотрел вслед, пока машина не скрылась за углом. После квартиры Лены пропахшая кухней коммуналка производила тягостное впечатление. В конце коридора визгливо кричала Алевтина, муж отрывисто огрызался - у Петуховых шла очередная ссора. Мать собиралась уходить, с трудом втискивала в потертый коленкоровый футляр тугой рулон чертежей. По воспаленным глазам и измученному лицу было видно, что она работала всю ночь. Когда похмельный, невыспавшийся Колпаков зашел в комнату, она посмотрела на него как на привидение и с жалкой улыбкой опустилась на стул. - Слава Богу! - Не сердись, мам. Так получилось. - Я не сержусь. Она покачала головой и расслабленно закрыла глаза. - Алевтина постоянно твердит своему оболтусу: "Только плохой сын понапрасну волнует родителей, бери пример с Геннадия!" Завидует. Ты у меня точный, правильный, аккуратный. А ночью я ей позавидовала. Не придет Лешка ночевать, все ясно - запил, загулял, с бабами связался, днем заявится. А что могло с тобой случиться? Под машину попал, убили, искалечили? Мать пристально посмотрела на Геннадия, губы дрожали - она была волевой женщиной, и никогда прежде он не видел ее в таком состоянии. - И тогда я подумала: хоть бы он оказался плохим сыном, разгильдяем, но пусть будет целым и невредимым. Колпакову стало мучительно стыдно. - Знаешь, Геннаша, я поверила, что ты загулял, как Леха, может, удалось обмануть себя, чтобы успокоиться, но поверила... И, оказывается, не ошиблась. - Так получилось, - промямлил Колпаков, никакого другого оправдания в голову не приходило. Собираясь с Леной в ресторан, он действительно не думал, что останется у нее ночевать. Мать взяла себя в руки, глянула на часы, встала. - Как бы не опоздать, автобус опять плохо ходит. Завтрак разогрей сам. И, уже приоткрыв дверь, обернулась. - Хорошо, что ты живой и здоровый. Но сейчас мне не хочется, чтобы мой сын был разгильдяем и пьяницей. Она помедлила, будто собираясь сказать что-то еще, но не сказала. Колпаков сам все додумал. Через несколько лет после женитьбы его отец начал выпивать и быстро покатился под гору - спился, бросил семью, менял места работы, перекатываясь в поисках счастья из города в город, да так и сгинул неизвестно где. Нет, к черту! Первое и последнее нарушение режима! Колпаков хотел тут же начать тренировку, наверстывая упущенное, но почувствовал, что сил для этого нет. Вчерашний "отдых" вымотал больше, чем самые напряженные сборы в спортивном лагере. А Гришка Габаев рассказывал о кутежах по неделе подряд. Интересно, врал или нет? Кстати, надо отдать ему деньги... И раздобыть еще на расходы. Но где? С этой непривычной заботой Колпаков заснул. Его сразу окружил зловещий клубящийся туман над тревожно застывшей черной водой. Он метался по угрюмому страшноватому острову, безмолвно кричал в давящей тишине - искал кого-то и не мог найти. На третьем стенде сгорел трансформатор. Из-за этого у Колпакова произошла размолвка с новым завкафедрой. Собственно, трансформатор послужил лишь поводом. - Вот наглядный результат твоих идиотских увлечений! - с нескрываемым раздражением говорил Гончаров. - Схема горит, а ты сидишь в лаборантской и созерцаешь свой пуп! Хотя про неисправность знал давно и должен был ее устранить! - Не спорю, Вениамин Борисович, виноват! Но при чем здесь мои увлечения? Просто забыл... - Да нет... Ты никогда ничего не забываешь. Колпаков известен как образец точности и аккуратности! Дело в другом - тебе интереснее впадать в прострацию, отрешаясь от действительности, чем заниматься рутинными делами в этой самой действительности! Ты пытаешься соединить несовместимое: научно-педагогическую работу в советском вузе и буддизм! Колпаков пожал плечами. - Зачем так примитивно толковать мои увлечения? Система совершенствования физической и духовной организации человека... - Знаю, слышал! Ты научился разбивать доски и кирпичи, что приводит в восторг несмышленых пацанов да экзальтированных девиц, но ты и внутренне изменился! Стал чуть суше, равнодушнее к окружающим, чуть замкнутей... И до предела расчетливым! Ведь ты обдумываешь последствия каждого своего шага, разве не так? Колпаков снова пожал плечами. - Если хочешь меня обидеть - что же... Продолжай в том же духе. Он действительно был спокоен, отстраненно видел взвинченного Гончарова и контрастно невозмутимого себя, контролировал пульс и озабоченно думал, что с Леной теряет свое выработанное долгими упражнениями великолепное самообладание, а значит, до совершенства еще, далеко... Впрочем, так и должно быть, что ни говори, а он на стадии ученичества, да еще без опытного наставника... - Я не собираюсь тебя обижать. - Видно было, что запал прошел и Гончаров начинает успокаиваться. - Но ты должен понять: нельзя взять элементы другого жизненного уклада, культуры, психологии и пересадить все это в нашу почву! А если все-таки пересадить - не приживется! - Ну почему же... - Вот я, по-твоему, могу предаваться самосозерцанию восемнадцать часов в сутки, как те твои монахи? - В наших условиях, конечно, удастся выделить меньше времени. Но час, полтора, два - вполне реально... - А смысл? Ездить в общественном транспорте, работать восемь часов, выполнять общественные нагрузки, поручения жены - зайти в магазин, вызвать слесаря из домоуправления, ходить в гости, в кино, заниматься наукой и при всем при том урывать время для медитации? Абсурд! Все равно что есть котлеты японскими палочками! - Любую идею можно довести до абсурда. - Перестань! Я прочел книжицу, что ты дал Васе Савчуку, - "Легенды карате". Никакой внутренней логики: карате провозглашает почитание старших и безоговорочное подчинение учителю, а легенды приводит обратные примеры избиение стариков, оскорбления учителя... И кем? Молодыми людьми, изучившими карате! Правда, их постигает заслуженная кара, но сам факт! Или еще: знание карате может применяться только для защиты жизни, это один из основных постулатов, не правда ли? А в легендах его используют для устрашения, "перевоспитания" и даже для удовлетворения тщеславия! Гончаров перевел дух. - Так что твоя система абсурдна сама по себе, поскольку построена на противоречиях. Но на молодых, неискушенных ребят это так называемое "учение" действует. У Савчука прямо глаза горели от восторга. И это меня тревожит. Он способный парень, и если вместо занятий увлечется ерундой... Кстати, где статья, которую ты планировал еще на апрель? Колпаков улыбнулся: - Проверяешь, не увело ли меня в сторону? Статья готова, лежит на машинке. А что не выдержан срок... Не я первый, не я последний, неправильно спланировал, не рассчитал, был занят другим, да мало ли причин! То, о чем ты подумал, здесь ни при чем. - Ладно, Геннадий. Хотелось, чтобы ты понял мою озабоченность. А сейчас принимайся за третий стенд. По-моему, там вся схема полетела. И посмотри свой индивидуальный план, чтобы больше не срывать сроков. Тон у Гончарова был мирным, последнюю фразу он сказал явно для порядка, и все же Колпаков почувствовал, что между ними возник какой-то холодок. Третий стенд починили за неделю. Хорошо помогал Савчук, азартно. Колпаков работал по необходимости, без интереса, и сам себе удивлялся: раньше такого не бывало. Привыкнув на любой вопрос находить ответ, он проанализировал причину происшедших с ним изменений и пришел к выводу, что восстанавливать поврежденную схему - совсем не то, что монтировать новую, а потому и отношение к работе соответственное. Параллельно на заднем плане прошла мысль о справедливости недавних слов Гончарова, но он предпочел ее не заметить. Всю эту неделю, будто продолжая спор с шефом, Колпаков рассказывал Васе о Системе. - Легко накачать силу, не очень сложно освоить технику, но не это главное. Бывает, что каратека разбивает предметы гораздо большей прочности и толщины, чем превосходящий его силой коллега. Есть мастера, которые при среднем физическом развитии творят чудеса в шивари. И в отличие от тех, кто полагается только на силу и технику, имеют обычные, не обезображенные мозолями руки. - В чем же секрет? - Савчук слушал с раскрытым ртом. - В совершенствовании духа - вот главный и самый трудный аспект Системы. Надо изменить свое видение мира, а достигнуть этого можно только путем глубоких внутренних перестроек. Сознание, мироощущение, психология... Кто добьется цели, тот сможет разбить десять положенных друг на друга кирпичей не столько силой, сколько разумом! - Вот это да! - Еще не все. Такой человек выдвигается в лидеры одним своим присутствием. Он легко покоряет женщин и укрощает диких зверей. Сама судьба покровительствует ему, ибо он умеет любые события, даже неприятные, обращать себе на пользу. - Вы серьезно? - изумился Савчук. - Не может быть! - Понятно, здесь есть элементы метафоры, к тому же речь идет об идеальном варианте, который реально может быть и недостижим. Но рациональное зерно присутствует. Я сам убедился. - Как? Очень интересно узнать! Колпаков улыбнулся. Не рассказывать же ему всего! - Например, Габаев физически сильней меня. И технику накатал до моего уровня. А умственным совершенствованием пренебрегает, считает ерундой. Но в сокрушении предметов явно отстает. Вот и думай. Савчук действительно задумался. - Как же достигнуть духовного совершенства? Есть в мире светлый храм, Но не найти мне входа, Хоть тысячи дорог ведут к нему, Достойный в храм войдет И обретет свободу У неба и земли не будет он в плену. Колпаков продекламировал и ощутил, что вышло театрально, как обычно такие штуки получались у Габаева. Ему стало неловко. - Не удивляйся, что не понял, я тоже довольно слабо понимаю. В философско-мистических учениях Востока считается, что войти в храм высшего совершенства можно через узкую дверь, загвоздка состоит в том, чтобы ее найти. И суметь открыть. Мало кому это удается. - А вы во все это верите? - Восторженность прошла, Савчук был явно растерян. - Вообще-то такие вопросы задавать не принято, даже неприлично. Потому что путь к узкой двери предполагает безоговорочную веру и слепое следование... - Догматизм - метод защиты ошибочных концепций, орудие мракобесия и малограмотной реакционности. Извините, Геннадий Валентинович, но тут вы меня не переубедите. И если Система, о которой вы рассказали, строится на догматах, то разве можно воспринимать ее всерьез? Оперевшись на надежную платформу материалистической диалектики, Вася Савчук ощутил уверенность, и Колпаков не мог ему возразить. - Не стоит толковать все буквально. Догматы заложены в основу Системы много веков назад, вполне понятно, что сейчас они могут казаться смешными. Тем более в условиях современной жизни. Но главное-то в другом! Даже если ты и не найдешь узкую дверь, то до преклонных лет сохранишь здоровье, силу и живость ума. Разве этого мало? - Нет. Но тогда зачем мистический туман? Обычная система физического совершенствования. С маленькой буквы. - Каждый волен понимать по-своему. Позанимаешься с годик - поговорим еще. Только запомни. - Колпаков подмигнул. - Я разбиваю три кирпича, а Габаев два. К первой тренировке, кроме записанных, собрались болельщики, просто любопытные и кандидаты, до которых весть об открытии секций дошла с опозданием. Возле ДФК опять бурлила толпа, и инструкторы вызывали свои группы по спискам. - Надо будет выдать нашим пропуска, - сказал Габаев. - Не устраивать же каждый раз переклички на улице. Его группа была самой малочисленной, но его это не смущало: все дальнейшие действия он тщательно продумал. Выйдя на крыльцо, Габаев спросил, есть ли разрядники. Отведя двенадцать крепких парней на пустынную аллею примыкающего парка, он устроил блиц-испытание: по десять приседаний на каждой ноге, двадцать подтягивании, пятьдесят отжиманий. Через полчаса его группа пополнилась шестью новичками. Когда Колпаков заглянул в зал, Григорий держал речь перед почтительно замершей шеренгой. - ...дают деревянный колышек, который надо голыми руками вбить в утоптанную землю. Тот, кто с этим справился, получает дощечку, пишет свое имя и вешает в зале на самый последний гвоздь. Он становится младшим учеником и должен беспрекословно выполнять распоряжения старших. Слово учителя - закон для всех. Теперь об этикете и правилах поведения в зале. Колпаков обошел другие секции. У Окладова бегали по кругу, выбивая друг друга мячами, Зимин отрабатывал растяжки. Все правильно, первые занятия общефизическая подготовка. Он вернулся к себе, дал новое задание, сам поработал на мешке, сделал замечания тем, кто отвлекся на его удары, подозвал Савчука и сказал, чтобы присматривался к методике тренировки - пригодится. Затем дал упражнения на координацию движений, потом скомандовал расстелить маты и показал способы падения и защиты лежа. Троица, записанная по просьбе Лены, не справлялась с заданиями, и он снизил им нагрузку. Колпаков отметил, что они в меру сил стараются. Толстяк Хомутов боялся падать, но потом все же преодолел себя и, не сгруппировавшись, гулко шлепнулся животом. "Как бы не травмировались по протекции", - с досадой подумал Колпаков и посадил их на пятки отдыхать. Остальные ребята смотрели с недоумением, Колпаков разозлился и на Лену, и на себя. "Выгоню к чертовой матери! Сегодня же! Нет, лучше со следующей недели..." Он заметил, что дверь в зале приоткрыта, и послал Савчука прогнать любопытных, удивляясь, почему вахтер пропустил посторонних. После завершающей пробежки Колпаков провел короткий разбор тренировки, дал домашнее задание. - А вам особое внимание обратить на физическую подготовку. Каждое утро физкультура, бег, холодный душ. - Ясно, сенсей. Трое отстающих почтительно склонились в поклоне. Хоть этому выучились! - А литература по карате у вас есть? - спросил Зверев, самый бойкий и уверенный. - Мы бы занимались дома... Действительно, снабдить учеников самоучителями было бы неплохо. Но где их взять? - Пока накачивайте силу, растягивайтесь, а потом посмотрим. В зал опять кто-то заглянул. - Закройте дверь! - не сдержался не выносивший нарушений порядка Колпаков. Они остались с Савчуком: Геннадий хотел делом подкрепить рассказы о чрезвычайной эффективности Системы. - Смотри внимательно! До мешка было не меньше трех метров. Следовало предельно сконцентрироваться и представить, что это не тренировочный снаряд, а заклятый враг. В такие моменты Колпаков всегда представлял Алика Гарандина, и, хотя с годами злость прошла и образ получался все более размытым, рефлекс срабатывал. Сработал он и сейчас. Поклон, длинный скользящий шаг, прыжок, прямой удар ребром стопы в лицо, приземление, хлестко подъемом - в левый бок и тут же пяткой - в правый, разворот по инерции и выход из него с двумя сокрушительными ударами в висок и сердце, поклон. Резкий выдох и успокаивающее йоговское дыхание. - Эта связка имеет продолжение, но освоить его... Прервавшись на полуслове. Колпаков молнией метнулся к двери, резко распахнул так, что стоящий за ней человек чуть не упал. - Черт побери! Сколько можно заглядывать! Гневная речь застряла в горле. Бледный, болезненно-худой парень с густой шапкой то ли белых, то ли седых волос с трудом удерживал равновесие на разъезжающихся костылях. Колпаков поймал его под локоть. - Простите... Парень вырвал руку. - Кого-нибудь ищете? - Просто смотрю! Что, смотреть нельзя? Он выпрямился, запрокинув голову, разглядывая Колпакова как бы сверху вниз, хотя был ниже. Враждебный тон, сверлящий злой взгляд. - Я не думал... Парень презрительно повернулся и, стуча костылями по кафельному полу, направился к выходу. - Нервный какой-то... - заметил Савчук. Колпаков дернул щекой. - На его месте будешь нервным... Явные физические недостатки оказывали на него угнетающее впечатление, увидев калеку, он всегда переходил на другую сторону улицы, поэтому голос прозвучал мрачно и настроение проповедовать преимущества Системы пропало. По дороге в душевую он вспомнил, какое из запланированных на сегодня дел не успел сделать, и окликнул Савчука: - У тебя на примете есть ребята, которым нужно изготовить чертежи к курсовым или дипломным проектам? По установленной таксе? - Лентяи всегда находятся! - Приводи ко мне - один приятель хочет подработать. Мать никогда не чертила студентам, считала зазорным брать с них деньги и вредным приучать перекладывать трудности на чужие плечи. Даже Геннадию не чертила - мол, медвежья услуга, сам должен уметь Но помогала, учила и выучила - лучшие схемы в группе, круглые пятерки, победы на конкурсах... Теперь он решил использовать этот навык для дополнительного заработка. - Договорились? Савчук неодобрительно кивнул. После душа Колпаков прошел в тренерскую, где распаренные ребята, отдыхая, пили горячий сладкий чай из огромного термоса Зимина. Говорили, как дооборудовать залы, какой инвентарь приобрести, обсуждали схемы тренировок. Колпаков высказался о пособии для самостоятельных занятий. Идея понравилась, встал вопрос, как ее реализовать - Я достану инструкцию на английском, - вызвался Габаев. - Перевести, размножить и раздать. Только где взять переводчика, знающего специфику? - Я сам переведу! - Ого! - уважительно протянул Гришка. Когда они собрались уходить. Колпаков между делом рассказал про парня на костылях и с удивлением узнал, что тот заглядывал и в другие залы. - Просунул голову в дверь и смотрит, внимательно так. - Наверняка работает здесь - кочегар, сантехник, гардеробщик... - Или чей-то родственник... На проходной спросили у вахтера, но тот предположений не подтвердил посторонний человек, пропустил потому, что не похож на обычных любопытных, да и мало ли к кому идет инвалид... Мимолетный эпизод оставил в душе Колпакова неприятный осадок. Почему он смотрел с такой ненавистью? Никакого зла ему не причинили... Может, он сам зол на окружающий мир, на здоровых людей? Ведь что есть зло и что - добро? Если следовать Системе, то никакой разницы между ними нет: слишком далеки эти понятия от познавшего Истину, а потому равно безразличны... Колпаков был внутренне не согласен с таким тезисом, это лишний раз подтверждало, что он стоит на самой низшей ступени совершенства. После встречи с инвалидом дурные предчувствия не покидали Колпакова несколько дней, как бы предвещая новые неприятные события. И они не обманули: умер бывший проректор. Возле траурного извещения в вестибюле шушукалась группка сотрудников во главе с вездесущим Писаревским... - Мы все его любили! Он бы еще сто лет прожил, крепкий мужчина, в соку... Его сопляк убил! Ни с того ни с сего инфаркты не случаются... При приближении Колпакова Писаревский замолчал и проводил его скорбным осуждающим взглядом, а потом вновь напористо зашелестел за спиной. Через час астматический толстяк, запыхавшийся от перебежек по коридорам и лестничным маршам, попался ему навстречу и взял на абордаж. - Все возмущены! У многих были разногласия с Иваном Фомичом, но убивать... Ты откуда вытащил главный козырь про водопровод? Не помнишь? Так знай - из моей колоды! Чужим оружием надо уметь пользоваться. Тут немного не так, здесь - не этак, натяжка, усиление... Да, но для внутреннего пользования! А ты вылез и бухнул в колокола. Вот результат! Писаревский показал пальцем вниз. - Не хочу поднимать шума, я здесь тоже не в лучшем свете. А тебя пусть совесть мучает. И нечего строить из себя чистенького и благородного! Ошеломленный Колпаков еле добрел до кафедры. Всюду мерещились укоряющие взгляды, шепоток по углам. Атмосфера всеобщего осуждения, приглушенные голоса: убийца, убийца... И хотя он понимал, что это нервы, сообщение Писаревского выбило из колеи. Ведь если он сказал правду... Лучше не задумываться, отвлечься... Он позвонил Лене. - Сегодня? Так неожиданно? - В ее голосе явно слышалось замешательство, сейчас откажется и причину придумает - безобидную, но вместе с тем достаточно вескую. - Сегодня, к сожалению, не получится. Мы с Тамарой Евгеньевной собрались к портнихе... Нет, переиграть сложно... Все договорено... - Прекрасно. Значит, я заеду за вами и подожду, пока ты освободишься. Пока! Оставаться одному было невыносимо, поэтому Колпаков действовал напористо и целеустремленно, не принимая в расчет возможность поражения. Он направился к Гончарову, но передумал и взял деньги в кассе взаимопомощи, быстро поймал такси и через полчаса стоял на окраине города перед желтым обшарпанным фасадом торгово-закупочной базы. Отдел изучения спроса находился на втором этаже - маленькая запущенная комнатка с заурядной конторской мебелью, и эта заурядность и запущенность особенно бросалась в глаза по контрасту с сидящими за потертыми, с инвентарными бирочками столами женщинами - эффектными, ухоженными, прекрасно одетыми. С первого взгляда было видно, что они созданы для другой, веселой и праздничной жизни, а здесь находятся вынужденно, по необходимости и, как могут, скрашивают скучные урочные часы. Полная дама средних лет что-то вязала, брюнетка с короткой стрижкой просматривала иллюстрированный журнал, Лена красила ногти. На ее лице отразилась растерянность, затем раздражение, досада, но она тут же взяла себя в руки. - Я думала, ты пошутил... - Коробейникова! - раздался властный голос из выгороженного некрашеной фанерой закутка, и стриженая брюнетка бросилась на зов. - Я правда сегодня не могу... - Можешь. Посмотрим, кто окажется прав. Заодно не откажусь взглянуть на твою портниху. Остановить атакующего Колпакова очень непросто. Лена снова озлилась и снова погасла. Он приписывал это исходящим от него волнам силы и уверенности. - Кстати, о портнихе... Ладно, потом... За перегородкой властный голос отчитывал Коробейникову. - ...Откуда ты взяла, что потребность города - восемьсот дубленок?! Привыкли высасывать из пальца и не хотите думать, когда это можно, а когда нет! Полная дама поспешно спрятала вязанье и раскрыла унылую папку с какими-то ведомостями. Лена взболтала лак. - Знаешь, где оказалась твоя "потолочная" цифра?! - Елена Борисовна поставила по прошлогоднему отчету, я просто переписала. Лена насторожилась. - Нечего за чужую спину прятаться! Кто готовил справку об уровне спроса? Это тебе не мыло - вагоном больше, вагоном меньше! Сейчас на столе у самого, если попадем в доклад - тебе не работать! Брюнетка пулей выскочила из-за перегородки, резко бросила журнал в ящик стола, начала нервно перебирать пыльные бумаги. На скулах горели красные пятна. Колпаков вспомнил, что видел ее в Зеленом театре. Напряженная атмосфера в комнате не коснулась только одной сотрудницы. Лена удовлетворенно осмотрела покрашенные ноготки, аккуратно завинтила пузырек. - Я сейчас. - И скрылась в конторке начальницы. - Хороша птичка! - проводила ее злым взглядом брюнетка. Полная дама на всякий случай не отреагировала, фраза повисла в воздухе. - А я думал, вы подруги. - Я тоже так думала! - Брюнетка фыркнула. - Только с Хомутовой дружить выгоднее! Сейчас они - не разлей вода. Даже с усатым красавчиком вдвоем уезжают... Интересно, как она сегодня выкрутится! Телефон тихо затренькал - на параллельном аппарате набирали номер. Колпаков напряг слух, но слов разобрать не сумел. - Да у нас гость! А мы кричим, шумим... Хомутова оказалась цветущей женщиной неопределенного возраста с подтянутой фигурой и уверенным взглядом. - Не обращайте внимания - работа есть работа. Она с приветливой улыбкой провела его к себе. Лена закончила разговор и положила трубку. - Передоговорились на следующую неделю... - И правильно, Леночка. Раз пришел кавалер... Да еще такой известный... Собирайся, я тебя отпускаю. Улыбка стала еще ослепительней. - Огромное спасибо за сына. Давно хотела занять его мужским делом. Как он там, старается? Тамара Евгеньевна казалась контактной и пробивной женщиной. Колпаков отчетливо представил, с какой железной последовательностью она раскармливала своего отпрыска. - У него не очень хорошая подготовка... - Ничего, вы спуску не давайте! Пусть сгонит жир да нарастит мускулы! На прощание Тамара Евгеньевна крепко тряхнула Колпакову руку. - Если какой дефицит понадобится - звоните, поможем. - Ну и представления у твоей заведующей! Записала сына в новомодную секцию, и он станет Аполлоном, а тренеру за это - меховую шапку или кожаный пиджак... Баш на баш! - заметил Геннадий, выходя на улицу. - Видишь ли, Генчик, люди должны помогать друг другу. И можно ли осуждать их за то, что они хотят хорошего своим близким. А в общем, ты прав - все это глупо... Лена демонстрировала полную покорность. Интересно, кому она звонила и какую причину придумала? Окраинная улица была пустынна, на пыльной автобусной остановке собралась очередь. - Добираться сюда проблема... - Да, единственный минус этой работы. Но я езжу на такси... - А какая у тебя зарплата? - Как раз хватает; маман говорит, что я работаю на таксопарк. Дребезжа, подкатил разболтанный автобус, они устроились на продавленном сиденье. Лена смотрела в окно, и когда на повороте навстречу шустро проскочил красный "жигуленок", она проводила его напряженным взглядом. - Что с тобой? - Со мной? - Подумала о чем-то неприятном? - Какой ты проницательный... Мне немного неудобно. Дело в том, что меня обещали повести к самой шикарной портнихе в городе... - А у нее есть сын, - саркастически продолжил Колпаков. - Нет, в том-то и дело, у нее вообще нет детей. Но ее врач - по женской части - мечтает устроить в секцию своего племянника... Ты мне поможешь? Колпаков усмехнулся. - Дети, племянники... Конечно, помогу. Только... Сколько можно вогнать балласта в спортивные группы? Рано или поздно их придется выгонять. Не откажут ли тебе в услугах их дяди и тети? - А ты позанимайся с ребятами, Генчик, они будут стараться. И выгонять не надо. Другое дело, если кому-то станет трудно и он сам уйдет - тогда обижаться не на кого... Только пусть пройдет какое-то время, не сразу, а? - Лена просительно заглянула ему в глаза. - Из любого положения можно найти выход. Я ведь не хочу, чтобы у тебя были изза меня неудобства. Просто нужно все делать поумненькому... Колпаков с новым чувством рассматривал стройную привлекательную девушку в модной, безупречно сидящей одежде. - Никогда не думал, что ты такая... Он замялся, подыскивая нужное слово. - Какая? - Такая... рассудительная. И дальновидная. - Ты еще не знаешь всех моих способностей, - многозначительно проговорила она и обещающе улыбнулась. Вечер прошел хорошо. Они поужинали в Бирюзовом зале, потанцевали, Колпаков вновь привлек всеобщее внимание, Лена была довольна. Она пила коньяк и шампанское, он - минеральную воду, что тоже было непривычно, вызывало удивление официанта и соседей и, как выразилась Лена, придавало ему определенный шарм. Потом они прошлись по ночным улицам, и уже замаячил впереди, в разрывах тумана низкий берег с ярким пятном, как вдруг Лена остановилась, упершись взглядом в красный автомобиль у подъезда. - Давай еще погуляем. - Зачем? Тебя же ждут. Пойдем, я расчешу твоему знакомому усы и отправлю спать. Кстати, кто это? Лена помедлила. - Ты проницательный, Генчик. Гарандин. Она глянула искоса, испытующе - не испугался ли. - Очень удачно. Алик Гарандин после развода родителей остался с матерью. Чистенький, аккуратный, почти отличник, боксер. Полная противоположность брату расхлябанному, с резкими нервозными движениями, известному в районе хулигану. Но различия, на взгляд Колпакова, касались внешности, души у братьев были одинаковыми - темными, подленькими, и если бы с пьяницей-отцом оставили Алика, он выглядел бы по-другому, по-иному жил, но вел бы себя точно так же и привычки остались теми же, только девчонки не липли бы сами, как мухи на мед. Товарищи Гарандина не любили, считали подонком, но побаивались: за его спиной всегда угадывалась зловещая фигура братца с многочисленными дружками. Не от большой родственной любви, а скорее чтобы не упускать повода, он несколько раз расправлялся с теми, кто оказывался Алику не по зубам. Заметив Лену, Гарандин вышел из машины. - Где же ты ходишь, птичка? За последние годы он заматерел, обрюзг, отпустил широкие, загнутые вниз усы. На Колпакова Гарандин не смотрел, считал пустым местом. - Садись в машину, поговорим! - У тебя по-прежнему никудышные манеры, приятель! Как у братца. Я слышал, он опять сидит? Гарандин отреагировал моментально - прямым справа, его любимый удар. Колпаков вяло отмахнулся, и человек, не знающий о роли мгновенной концентрации, удивился бы легкости, с которой мощно пущенный кулак был отброшен в сторону. Колпаков взмахнул рукой еще раз и обманчиво несильно хлопнул противника в лицо тыльной стороной растопыренных и напряженно полусогнутых пальцев. Алик отлетел, ударился об автомобиль и сполз на асфальт. - Яме. - Колпаков поклонился. - Продолжения не будет? Гарандин пытался подняться, но не мог, голова тряслась, как у дряхлого старика. - Хочешь, проткну эту консервную банку? - спросил Колпаков у Лены, постукивая пальцем по капоту. - Не надо. Пойдем... - Похоже, она испугалась. - Тогда до свидания. - Колпаков еще раз поклонился. - Если надумаешь приходи еще, да не один, с братцем, друзьями... - Он изменил голос: - "В следующий раз прыгайте на меня молча, сзади, чтобы я не мог защитить себя так просто", - сказал мистер Уэчи товарищам убитого "разбойника". - И обычным голосом добавил: - Но почему-то я уверен, что больше мы не увидимся, даже случайно, ты вовремя успеешь перейти на другую сторону... - Пойдем, Геннадий! - сердито сказала Лена. Но Колпаков еще наклонился, оттянул Гарандину веко и заглянул в зрачок. Шокирующий удар выполнен правильно. Когда они поднялись наверх, Лена сразу подбежала к окну. - Лежит... Ты не убил его? - Не беспокойся, только оглушил. Потеря координации, головокружение через пять минут будет в норме... - А потом? - Ничего. Если подойдет к тебе ближе чем на квартал - вобью ему голову в грудную клетку. Лена успокоилась. Ей нравилась уверенность, с которой Колпаков освобождал ее от необходимости принимать решение в столь двусмысленной ситуации. - Что ж... Будем пить чай? Она повеселела и в окно больше не выглядывала. Перед тем как лечь в постель, Лена с треском расчесывала густые волосы, в них вспыхивали и гасли острые зеленые искорки. Колпакову казалось, что комната насыщена электричеством, он даже ощущал покалывание в кончиках пальцев и легкий запах озона, а где-то в глубине его существа шевелилась мысль, доставляющая неосознанное, но явное удовлетворение. Через некоторое время, когда Лена уже спала, он подошел к необычному углом - окну, уставился вдаль, где у горизонта протянулась зеленая цепочка огней военного аэродрома, и додумал приятную мысль, заставил ее облечься в четкую и ясную форму. Система себя оправдала! Почему он именно сейчас почувствовал это? Потому что каждая клеточка заряжена силой, тренированное тело обладает особыми, далеко не всем доступными навыками, мозг гибок и быстр, он ощущает удовлетворение от жизни, а уверенности в себе и энергии хватит на десятерых? Потому что он научился идти напролом к поставленной цели, никогда не отступать и добиваться исполнения желаний? Потому что пришло признание, появились ученики и он стоит у истоков новой спортивной, и не только спортивной, школы, открывающей возможности, о которых он сам еще в полной мере не подозревает? Потому что он неотвратимо приближается к намеченным рубежам, а затем стремительно двинется дальше и нет силы, способной его остановить? Потому что рядом, на диване, спит женщина, к которой он испытывает порой противоречивые, но самые сильные и острые чувства? Но почему именно сейчас появилось понимание? Самому себе можно признаться - к Системе он пришел из-за Алика Гарандина. С годами причина забылась, точнее, вытеснилась в подсознание, но иногда смутно ощущалась, как ноет во сне недолеченный зуб. Сегодняшняя победа, легкая и бесспорная, выдернула застарелую занозу, и он в полной мере почувствовал, что Система не обманула ожиданий. Он получил все. Все, что хотел. Туман рассеялся, по чистой воде скользили празднично украшенные лодки. На умытом, ярко освещенном солнцем необитаемом острове играла веселая музыка. Через три месяца Колпаков получил повестку. Была суббота, он ночевал дома и отдыхал после утренней разминки и завтрака, просматривая недавно законченный перевод инструкции мастера Масатоши Накаяма, когда почтальон принес небольшой прямоугольник плотного картона с устрашающеофициальным типографским текстом. Колпакову предписывалось явиться в суд для дачи свидетельских показаний по делу гражданина Пинкина, обвиняемого по статье двести шестой части третьей Уголовного кодекса РСФСР. Фамилии и ничего не говорящий номер статьи вписаны ручкой, ниже жирным шрифтом оттиснуты последствия неявки. - Черт знает что! - неприятно удивился Колпаков. - Я знать не знаю никакого Пинкина! - Видно, это тот хулиган, что ты поймал, больше в суд тебя вызывать не за что, - здраво рассудила мать. Точно. Давний эпизод, полузабывшийся за малозначительностью, теперь требовал продолжения. А Колпаков терпеть не мог возвращаться к оконченным делам. Он раздосадованно отбросил пачку схваченных скрепкой рукописных листов, резко согнувшись, выбросил ногу назад, точно угодив пяткой в макивару, быстро развернулся на опорной ноге и ударил прямо перед собой, поразив цель основанием пальцев стопы, и закончил серию двумя прямыми цуки в уровень солнечного сплетения и головы. Доска с гулом завибрировала. - Перестань, Геннадий! - недовольно прикрикнула мать. - Иногда ты пугаешь меня. Колпаков тщательно отгладил выстиранное и накрахмаленное накануне кимоно в грязном и мятом он не пускал в зал ни одного человека и сам неукоснительно подавал пример аккуратности, собрал вместительную сумку и вышел. Из кухни тянуло отвратительным чадом - Петуховы готовили на нутряном жире. Задержав дыхание, он миновал коридор и с облегчением выскочил на воздух. Это наследственное - мать тоже не переносит запаха горящего сала. Он вспомнил уютную квартиру Лены с едва уловимым ароматом тонких духов и почувствовал, что сильно скучает, но тут же заставил себя переключиться на другое, благо ему было над чем подумать. Стукалов оказался прав: в городе начался бум карате. Толпы желающих осаждали городской Дом физкультуры, атаковали тренеров, но секции были переполнены. Получив отказ, мальчишки пытались просочиться в зал или хотя бы заглянуть в окно, чтобы ухватить один-два приема, которые сделают их непобедимыми. Колпаков удивлялся наивной вере в таинственный ключ карате, позволяющий якобы любому без особых усилий научиться разбивать доски, кирпичи, черепицу, выпрыгивать на уровне головы противника, наносить сокрушительный удар ребром стопы в переносицу и проделывать другие подобные чудеса, представления о которых черпались из кинофильмов, иностранных иллюстрированных журналов, а больше всего из досужей, ни на чем не основанной молвы, всегда возникающей вокруг необычных и экзотических явлений. Но именно эта надежда сверхъестественным образом превратиться в супермена влекла далеких от спорта людей в увлекательно-таинственные залы, закрытые двери которых только обостряли интерес и стимулировали желание любой ценой обойти препятствие. Секции карате стали дефицитом, и обыватели пустили в ход приемы, отработанные на добывании дубленок, кожаных пиджаков, билетов на престижные премьеры, подписных изданий, путевок в заграничные круизы. Колпаков превратился в важную фигуру, на него обрушился шквал телефонных звонков, просьб, ходатайств и увещеваний, внезапно приходили люди, которых он не видел добрый десяток лет, а то и больше - со школьных времен. Почти всем он объяснял, что зал не может вместить огромное число желающих, и просители уходили обиженными. Исключение делалось только для Лены, она гордилась своим особым положением и временами относилась к Колпакову так, как он желал. Впрочем, происходило это нечасто. В лавине ходатайств задыхались Габаев, Зимин и Окладов, доставалось Стукалову и Колодину: залы действительно были не резиновыми, а при самой жесткой фильтрации в некоторых просьбах было невозможно отказать. Несколько облегчало дело то, что многие искатели чудодейственных превращений утрачивали иллюзии после первой же тренировки и на следующие уже не появлялись. Но пена вокруг секций карате не опадала. Как известно, спрос рождает предложение. Вскоре до Колпакова донесся слух, будто на стадионе "Колос" открылась какая-то новая секция. Ни в спорткомитете, ни в федерации о ней не знали, и он решил, что это пустая молва. Но потом кто-то из учеников рассказал, что его брат занимается карате в городском профтехучилище. Слухи подтверждались, Колодин собрал федерацию. Габаеву поручили проверить самодеятельные секции. Сегодня он должен был доложить о результатах. Колпаков подошел к ДФК. В витрине под крупной надписью "Это карате" висели фотографии: Колпаков, расшибающий доску кулаком, Зимин, крошащий кирпичи, спарринг Окладов - Габаев, Габаев, выполняющий удар в прыжке, Габаев, делающий ката, Габаев в медитации... Идея принадлежала Гришке, он же составил экспозицию "в целях популяризации нового вида спорта". И действительно, у витрины часто собирались люди, особенно молодежь, сейчас тоже компания подростков лет по пятнадцать-шестнадцать восторженно разглядывала снимки, один с криком подпрыгнул и попытался изобразить удар ногой, но потерял равновесие и шлепнулся на асфальт. - Колпаков идет! - отчетливо донесся приглушенный голос, и Геннадий ускорил шаг, уклоняясь от неизбежных просьб. "А нужна ли нам такая реклама?" Раньше, когда они вчетвером тренировались где придется: в красном уголке общежития Окладова, если не было коменданта, на сцене клуба, где работал вахтером дед Габаева, в чьей-нибудь квартире, а то и просто под открытым небом. Колпаков и допустить не мог, что когда-нибудь ему в голову придет подобная мысль. Тогда казалось, что добиться общественного признания карате, привлечь к нему интерес - основная задача, после которой все проблемы разрешатся сами собой. И вот настал час, когда впору подумать об ограничении популярности! Переодевшись в тренерской. Колпаков переступил порог своего зала. Вася Савчук выкрикнул заученную команду вроде бы по-японски, хотя любой японец, услышав ее, при всей своей сдержанности упал бы в обморок. Белые кимоно тревожно метнулись - ученики склонились в глубоком поклоне. Колпаков поклонился в ответ. Савчук подошел ближе и после ритуального обмена поклонами сообщил: двадцать восемь - в сборе, один отсутствует по болезни, трое - по неизвестным причинам, наверное, сбежали. Колпаков подал псевдояпонскую команду, ученики выстроились в одну шеренгу, еще команда - поклон, еще - двадцать восемь белых фигурок опустились на колени, сели на пятки и оцепенели, уставя невидящие взгляды на условную точку в метре от кончика носа. Колпаков медленно, тягучим голосом произносил формулу расслабления тела и души. - ...Горячая волна опускается ниже, еще ниже, к кончикам пальцев приливает тепло, вы не думаете ни о чем, кроме предстоящей тренировки... В зале царит тишина. Ученики, кажется, превратились в восковые манекены. - ...Вы ощущаете прилив силы и бодрости, каждая клеточка вашего тела заряжена энергией, вы готовы к тренировке, вы готовы к тренировке, вы готовы к тренировке... Минутная пауза и резкая, как удар в макивару, команда, за ней еще одна и еще. Поклониться, вскочить на ноги, опять поклониться и бежать цепочкой вокруг зала. После разминки Колпаков дал упражнения на гибкость, растяжки, затем отрабатывали стойки, передвижения вперед и назад, немного акробатики падение на спину, обратный кульбит, защита лежа и переход в контратаку... В зал заглянул Габаев в мятом кимоно, сделал знак Колпакову, тот отмахнулся - потом. Разбив учеников на пары, он начал изучение базовых элементов: удар защита, потом несколько усложнил: удар - защита - контратака. По пятьдесят подходов на каждую руку с небольшими передышками. Наблюдая за учениками, Колпаков видел, кто чего стоит. Большинство тренируются в полную силу, увлеченно, с каждым разом у них получается все лучше. Пятеро явно отлынивают, видно, не привыкли выкладываться и надеются, что одного присутствия на тренировке достаточно, чтобы выучиться премудростям карате. Рекомендованные Леной толстяк с напарником вообще бросили работать, болтают, опершись о стенку, - грубейшее нарушение этикета, а один, не скрываясь, зевнул. - Хомутов, Зверев! На кулаки - десять раз! Отжимание на ударной поверхности кулаков - одно из основных упражнений для укрепления рук и подготовки к настоящему, пробивающему любую преграду удару. Но с непривычки очень болезненное и тяжелое. Увалень Хомутов долго мостился, не решаясь перенести вес тела на четыре костяшки основания пальцев, когда же наконец это сделал, кисть у него подломилась, и он упал, звонко ударившись скулой об пол. Франтоватый, всегда нарядный Зверев в фирменном кимоно, на котором не любивший излишеств Колпаков срезал броские нашивки с иероглифами, с горем пополам отжался пять раз и лег на живот, отдыхая, что тоже запрещалось правилами поведения в до-жо. Колпаков заставил нарушителей поочередно носить друг друга на плечах, бегать, по команде падая на пол и отжимаясь на кулаках, лазать по канату. Через десять минут кимоно на них потемнели от пота, а ноги стали подгибаться, тогда он посадил их на пятки лицом к стене - будто в угол поставил. Тренировка закончилась поклонами, расслабляющим самососредоточением, легкой пробежкой и опять поклонами. Зверева и Хомутова Колпаков задержал и в резкой форме предложил тренироваться как положено или не тренироваться вообще. - В Японии за промахи и упущения начинающих бьют бамбуковой палкой, сообщил он. - Глядя на вас, я думаю, что стоит перенять и этот обычай. Понурившись, провинившиеся ушли, и Колпаков решил, что больше их не увидит, как не увидел после нескольких тренировок их третьего приятеля. И еще он подумал, что Лена будет недовольна, однако он не собирался подчинять свои поступки ее настроению. Она привыкла командовать, повелевать, держать верх над всеми, но Колпаков постепенно отучал ее от этой привычки. По крайней мере применительно к себе. В группе Габаева занятия еще продолжались. Гришка тренировал все-таки набранных им "зверей" - здоровенных, бугрящихся мускулами разрядников по боксу, борьбе, акробатике, плаванию, а в углу Кулаков истязал полтора десятка "рекомендованных". - Спарринг? - предложил Габаев. Колпаков согласился. Они начали схватку в центре зала, "звери" тем временем колотили в слегка обтянутые дерматином деревянные щиты. Время от времени то один, то другой отходил в сторону и смазывал йодом кровоточащие ссадины. В центре щитов образовались коричнево-красные пятна в ореолах брызг и потеков. - Зачем это? - спросил Колпаков, когда поединок закончился. Он отметил, что Гришка прогрессирует - они работали на равных. - Пусть привыкают переносить боль, психологически готовятся к шивари, да и укрепляют руки... Габаев скомандовал, "звери" отошли к стене и сели на пятки, а Кулаков повел своих явно трусивших подопечных к испачканным кровью и йодом щитам. Те наносили удары слабо, берегли руки. Кулаков извлек из-за шведской стенки метровый кусок бамбукового удилища, но, взглянув на Гришку, повертел и положил на место. - А палка к чему? - Для антуража, - ухмыльнулся Гришка. - Для чего же еще? Он обнял Колпакова за плечи, заговорщически понизил голос. - Знаешь, кто тренирует в "Колосе"? - Он выдержал паузу. - Петька Котов! - Вот тебе раз! Откуда он выплыл? - А в профтехучилище вообще какая-то неизвестная личность. Тем временем Кулаков посадил учеников в три шеренги, сам сел напротив, вытащил из зеленой коленкоровой папки пачку машинописных листов и стал тягуче читать: - Эта история произошла шестьдесят лет назад, когда мистер Уэчи изучал карате в Китае. Так как люди были относительно беспомощны, в чрезвычайных случаях они обращались за защитой к мастерам карате. Колпаков вопросительно посмотрел на Гришку. - У них секции на хозрасчете. Понимаешь? Абонементная оплата, как в бассейне. И от желающих отбоя нет! - ...Мистер Уэчи привязал маленького ягненка к столбику, и они, став спиной к спине, стали поджидать тигра, чтобы попытаться убить его ударом сустава кулака в сердце... - Я думаю, нам следует перенять их опыт. Габаев подмигнул. - ...Вдруг они услышали шорох в лесу, мистер Уэчи принял стойку "санчин" и приготовился к атаке. Вместо тигра на поляну вышел старичок с гладкой белой бородой. Учитель рассказал старику о тигре и посоветовал уйти в безопасное место. Старик улыбнулся и сказал, что он недавно убил тигра, показав рукой в направлении леса. Мистер Уэчи и Учитель подумали, что старик шутит... - Что ты имеешь в виду? - Давай организуем платные секции. Ничего зазорного здесь нет: любой труд должен оплачиваться. - Через четверть мили тропа вывела их на поляну, где лежал мертвый тигр. Следов оружия видно не было. Мистер Уэчи перевернул тигра и увидел, что его спина оставила в земле отпечаток глубиной в дюйм. Мистер Уэчи понял, что старик был монахом и большим мастером карате из другой провинции. - Не смеши меня, Григорий. - Что здесь смешного? Помнишь Рогова? Он сейчас телохранителем у одного деловика. Не за бесплатно, конечно. И оба довольны. Колпаков поднялся. - Заканчивай, Колодин не любит опозданий. И смотри, не перестарайся с восточным антуражем! Он ткнул пальцем через плечо и, не слушая больше Гришку, вышел. В душевой было тесно, но Колпакову с поклонами уступили кабинку. Вскоре пришел и Габаев. - Ты зря спешишь! Выслушай мою мысль! - Давай лучше о деле. Я перевел инструкцию, теперь надо ее отпечатать, размножить и переплести. Машинистка на примете есть, вот со множительной техникой у нас строго, не подступишься. - Я переговорю в одном месте. Надо еще переснять фотографии, отпечатать снимки. Все это обойдется недешево. Да и машинистке надо платить. Колпаков угрюмо молчал. Он уже несколько раз одалживал у Габаева и последний долг погасил буквально на днях. А тут еще новые расходы! - Как же быть? Гришка широко раскрыл рот, ловя упругие струйки, громко прополоскал горло и мощно, как левиафан, выпустил фонтан. - Соберем с учеников по десятке - и все дела! Колпаков хотел возразить, но передумал. Что ни говори, а по организаторской части Гришка мастак. Сумел же найти выход на литературу, да не на какие-нибудь полуграмотные перепечатки, а солидные книжки с фотографиями. К тому же собранные деньги пойдут на общее дело... - И еще. - Габаев опять шумно выплюнул воду. - Котова выселяют из "Колоса": зал перегружен. А деваться ему некуда. Позвони директору, чтобы не трогали, ты же у нас руководитель... Колпаков удивился: первый раз Гришка сказал это без иронии. - Если федерация не решит прикрыть всю самодеятельность, позвоню. Заседание федерации началось ровно в четыре. Вокруг большого круглого стола в конференц-зале собрались Колпаков, Окладов, Зимин, Габаев, Серебренников, Литинский, Таиров. Последним вошел Колодин в сопровождении поджарого, с волевым лицом человека, которого Колпаков сразу узнал. - Знакомьтесь, капитан Крылов. Спорткомитет считает необходимым поддержание тесного контакта с органами правопорядка... Эта фраза вызвала оживление, шутки и смех, после короткой сумятицы знакомства Колодин предложил аккуратному Зимину вести протокол и начал обсуждение первого вопроса. Габаев доложил о самодеятельных секциях. В "Колосе" тренируются двадцать человек, в ПТУ - двенадцать. Руководители - Котов и Слямин. Котов занимался карате давно, у него начинали тренироваться уважаемые члены федерации Окладов, Зимин, заместитель председателя Колпаков, что свидетельствует о достаточном уровне подготовки. Слямина никто не знает, поэтому судить о его инструкторских способностях нельзя. - Разрешите дополнить, - поднял руку капитан Крылов, когда Габаев сел на место. - Кроме названных, в городе существуют еще две самодеятельные секции. Одна в спортклубе мясокомбината, вторая - в специально приспособленном подвале жилого дома. По поручению домоуправления там ведет занятия отставной майор-десантник, так сказать, работа с подростками по месту жительства. На мясокомбинате руководителя как такового нет - молодые рабочие занимаются по какому-то самоучителю. Двое уже получили травмы вывих кисти и перелом пальца. - Вот это да! - восхитился Таиров. - Надо милиционера в каждую федерацию любой вопрос будет ясен! Колодин постучал по столу карандашом, сгоняя с лиц улыбки. - Какие есть мнения? - Котов пусть тренирует, а остальным запретить, - подал голос Габаев. - А то столько тренеров разведется, что нас и узнавать перестанут! - А зачем тебе, чтоб узнавали? - хмуро поинтересовался Литинский. - Ты же не звезда экрана! О деле лучше думай! - Не знаю про других, а я превосходства Котова как Учителя никогда не ощущал. Тогда он знал больше нас, но сути Системы не понимал. И не хотел понимать. Да и нравственной основы сенсея в нем нет. Только голая техника. От нее сейчас тоже мало что осталось, по-моему, он вообще не занимался эти годы, - заметил Окладов. - Точно, не занимался, - поддержал Зимин. - Я его часто встречал, болтали о том о сем, он говорил - бросил это дело... - Значит, всем запретить! - буркнул Окладов, не терпевший, когда к его идеалам тянулись нечистые руки. - А как? - поинтересовался Таиров. - И на каком основании? Вот я организую дворовых пацанов в секцию дзюдо - кто запретит? Только спасибо скажут. Серебренников досадливо поморщился. - Карате - прикладной вид спорта, боевое искусство, его нельзя оставлять без постоянного контроля! - Надо их посмотреть. - Литинский говорил негромко, но веско и значительно, шум смолк. - Кто что умеет, кто чего стоит. А потом и выводы делать. - Правильно, - кивнул Колпаков. - Иначе разговор беспредметен. - Другие предложения есть? Колодин обвел взглядом присутствующих. - Все согласны. Хорошо. Пиши, Саша: произвести регистрацию инструкторов, преподающих карате, проверить их квалификацию, отобрать тех, кто по физическим качествам... - По физическим и морально-педагогическим качествам, - уточнил Серебренников, Крылов и Литинский его поддержали. - ...по физическим и морально-педагогическим качествам способен тренировать молодежь; организовать для них учебно-тренировочный сбор, постоянные занятия по совершенствованию мастерства. Что еще? - Осуществить контроль за их деятельностью, - подсказал Серебренников. - Правильно. Что еще? Все, закончили с первым вопросом. Какие есть проблемы, требующие решения федерации? Поднялся Крылов. - Учитывая специфику нового вида спорта, следует тщательно отбирать кандидатов в секции. Мы считаем, что они должны представлять характеристики-рекомендации с места работы или учебы и проходить испытательный срок, в течение которого им не будут демонстрироваться приемы боя. - К чему бюрократию разводить! И без бумажек разберемся. В зале человек как на ладони! - выкрикнул Габаев. - Верно, это уж слишком, - присоединился к нему Таиров. - Мы ни у кого справок не спрашиваем, хотя учим не детским забавам, положил на стол внушительные кулаки Литинский. - Карате - необычный вид спорта, и все присутствующие скоро в этом убедятся, - настаивал Крылов. - К сожалению, милиции в столице и других городах уже пришлось столкнуться с уродливыми формами, в которые иногда выливаются занятия, а также с явлениями, совершенно незнакомыми другим видам спортивного единоборства. Не хочу сейчас говорить об этом подробно, но строгий отбор тренеров и кандидатов в секции подсказан жизнью. Кстати, нашими органами на местах обобщен опыт развития карате, и в министерство направлены материалы, по которым перед Спорткомитетом СССР будет поставлен вопрос о единой аттестации тренеров и изучении личности поступающих в секции. Пока такое решение в центре не принято, мы должны обойтись своей властью. - Я согласен с товарищем капитаном, - сказал Серебренников. - Дельное предложение, вреда от него не будет, только польза, - поддержал Окладов. - Голосуем. Пятью голосами против четырех прошло предложение Крылова. - Я могу разработать специальную анкету для изучения личности кандидатов, - неожиданно вызвался Габаев. Колпакова такая активность удивила, но Колодин принял ее как должное - он верил в заинтересованность и инициативность членов федерации, не делая исключения даже для такого разгильдяя, как Гришка. Плотной гурьбой они вывалились из ДФК. Приятно ныли мышцы расслабленного тела, как всегда после тренировки, хотелось пить, и Колпаков мечтательно думал о горячем чае с медом - эту роскошь он позволял себе редко, довольствуясь кипяченой водой. Но сегодня обязательно позволит. Вечер был теплым, дурманяще пахла сирень, из парка тянуло свежестью. Поток прохожих поредел - город успокаивался, готовясь ко сну. Колпаков почувствовал пристальный взгляд и резко обернулся. На пестрой скамейке под фонарем, оперев руки на потертые костыли, сидел седой парень и рассматривал его в упор. Падающий сверху призрачный свет мертвенно высвечивал лоб, заострял нос, обтягивал скулы, оставляя в тени глазные впадины и подбородок. Посмертная маска, а не лицо! - Одуванчик ходит сюда как на работу, - сообщил Габаев. - Чего ему надо, как думаешь? - Ходит и ходит, его дело. Но в глубине души шевельнулось пока неосознанное беспокойство, которое усилилось, когда инвалид пошел следом. Передвигался он на удивление быстро - тонкое тело моталось между костылей будто на качелях, в такт развевалась волна белых волос. Точно - одуванчик. Дунь - осыплется. Почему же он вызывает тревогу? Гришка свернул в переулок, костыли продолжали стучать за спиной. Колпаков ускорил шаг, пересек улицу, оглянулся раз, другой, сдерживая желание побежать. В чем дело, черт побери? Проще всего остановиться и вытряхнуть из преследователя, чего он хочет. Нет, не проще. Как раз этого Колпаков, оказывается, сделать не мог. Поравнявшись с остановкой, Колпаков прыгнул в отходящий троллейбус и приник к заднему окну. Инвалид остановился и смотрел вслед, когда их взгляды встретились, он криво улыбнулся. Презрительной улыбкой превосходства. Колпаков метался во сне, стонал, разбудив мать, а потом вообще не смог заснуть, в голову лезли тревожные мысли. Утром он с трудом заставил себя выполнить обычную программу, с работы позвонил Крылову и попросил о встрече. - Вот, вызывают в суд. - Он протянул капитану повестку. - Сколько времени прошло, я уж и забыл. - Действительно странно. Срок следствия по таким делам до месяца. - Крылов повертел документ. - Я ведь только собрал первоначальный материал и передал в следственный отдел, так что подробностей не знаю. Может, за этим парнем целый хвост других грехов, пока раскрутили... Так бывает. - Скажите... - Колпаков постарался говорить безразлично. - Случается, что через много лет раскрывается забытое дело? - Случается, - остро глянул Крылов. - Четыре года назад в "штате Техас"... ну, в Зеленом парке, была драка... Может, остались раненые... Можно это узнать? Капитан молча вышел. Колпаков пытался сосредоточиться, усиленно дышал низом живота, но помогало плохо. Когда хозяин кабинета вернулся, он впился взглядом в непроницаемое лицо, и те секунды, которые понадобились Крылову, чтобы сесть на свое место, показались ему самыми томительными в жизни. - У нас такой факт не зарегистрирован. - Уф... Слава Богу! - Правда, иногда пострадавшие не обращаются в милицию и врачам не сообщают подлинной причины травмы. Упал с лестницы - и все. А почему вас это интересует? - Да так... Слышал всякие разговоры... Впрочем, ерунда. Я, собственно, хотел узнать - надо ли идти в суд? Я ведь все рассказал! - Показания следует дать непосредственно в суде. Видите, в повестке написано: явка обязательна. Очевидно, тень озабоченности, пробежавшую по лицу Колпакова, капитан отнес на счет своей последней фразы, потому что успокаивающе добавил: - Не волнуйтесь, процедура простая, не займет много времени и не доставит неприятных ощущений. Но он ошибся. До времени, указанного в повестке, оставалось полтора часа. Возвращаться в институт не имело смысла, и Колпаков свернул к реке. Дул ветер, народу на набережной было немного, старик в брезентовой куртке, перегнувшись через узорчатую чугунную решетку, азартно подтягивал леску. В последний момент добыча сорвалась. Колпаков пошел дальше, слыша за спиной ругательства незадачливого рыболова. Из шашлычной потянуло ароматным дымом, но есть ему не хотелось. На скамейке сидел человек, подойдя ближе, Колпаков узнал Рогова. Не считая мимолетной встречи в ресторане, он давно не видел бывшего чемпиона и знал о нем только то, что разносила досужая городская молва. Что тот здорово пил и было это то ли причиной, то ли следствием многочисленных измен жены, что на бракоразводном процессе красавица Стелла оттягала у него и щегольски разукрашенную "Волгу", и просторную квартиру в центре города, и все остальное, а медали, кубки и призы он распродал сам, что он лечился от алкоголизма и почти потерял слух. - Здравствуйте, Геннадий Иванович. Рогов вскинул голову, всмотрелся. - Ты, что ли, тезка? Стал против света, не разберешь. Лицо его обрюзгло, резко проявились застарелые рубцы, шрамы, следы переломов. Колпаков опустился на скамейку. - Как поживаете, Геннадий Иванович? - Да, такие вот дела... Читал про тебя в газетах, да и вообще ты стал известным... Сядь лучше с другой стороны, левое ухо у меня чего-то... Колпаков пересел. - Помню, не умел в лицо ударить, жалел... Небось научился? Геннадий неопределенно пожал плечами. Вопрос был ему неприятен. - Научиться легко... Отвыкнуть трудно. - Что вы здесь делаете? - Колпаков непроизвольно повысил голос. - Не кричи, этим я нормально... Жду вот одного... Вроде начальника своего. - Тофика-миллионера? - Все все знают. Многие осуждают. А за что? Есть личный шофер, секретарь, референт. И я вроде того. Тебе, вижу, тоже не нравится? Что поделать? Каждый занимается тем, что умеет. Он, может, и дерьмо... Только сколько отличных ребят меня коньяком да водкой угощали, порой отбиться не мог. А Тофик на лечение устроил, потом штуковину достал дефицитную - "эспераль", слышал небось? - Рогов похлопал себя по ягодице. - Без нее - кранты. Так что я человеку благодарен, защищаю его от хануриков всяких. Мне нетрудно, ему польза. А больше я ничему не научен. В школе сам помнишь, тогда я еще с вами жил... Потом институт на почете проехал. Ну и толку? Даже диплом затерялся. Может, правда, у Стеллы остался, да какая разница - я к ней не ходок. Она вроде с этим носатым парикмахером живет, не слышал? Колпаков подавленно покачал головой. Ему хотелось поскорей уйти, и он лихорадочно искал предлог прекратить тяготивший его разговор. - А что там это ваше карате? Чепуха! Я и кирпич разобью, и доску, была бы сила! Рогов вытянул перед собой руки, сжал огромные с деформированными суставами кулаки. Геннадий успел заметить дрожь мощных пальцев. - Только и сила уходит, тезка, вот что страшно. А если вся ставка на силу, а ее не станет - тогда что? Со стороны шашлычной раздался пронзительный свист. Рогов сорвался с места и, спотыкаясь, тяжело побежал, удерживая равновесие неловкими взмахами рук. Колпаков тоже вскочил, непонимающе глядел, как бывший чемпион пересек бульвар и влетел в двери банкетного зала, как через несколько минут вышел и пошел обратно, с усмешкой качая головой и отдуваясь. - Вот дуролом! Спички у них закончились, так он меня позвал. - Свистком? - Это у нас уговор такой. Чуть что - свисток, и я тут как тут. Свист я хорошо слышу. Рогов стоял вполоборота, тяжело дышал, вытирая несвежим платком вспотевшее лицо. - А у официантов тоже не было спичек? - Может, и были. Может, он показаться хотел - мол, сам Рогов у меня на свист прибегает. Дуролом! Он не был обижен, только раздосадован как человек, зря выполнивший необременительную работу. - Мне пора, Геннадий Иванович. - Ясное дело. Со мной сейчас подолгу не разговаривают. Гуляй, тезка! Рогов старательно сжал Колпакову кисть, демонстрируя, что есть еще порох в пороховницах. - Только вот что, тезка... Ты не болтай, что Рогов по свистку бегает как цепной пес. И так брешут кто во что горазд. Лады? Колпаков быстро шел прочь, чувствуя спиной тоскливый взгляд бывшего чемпиона и опасаясь, что он его окликнет. Но Рогов молча смотрел ему вслед. Настроение было испорчено окончательно. Откуда у блестящего чемпиона собачья покорность судьбе? И эта глупая отговорка - больше ничего не умею. Литинский тоже был чемпионом, он тоже жил боксом, а сейчас заслуженный тренер, уважаемый в городе человек. Представить его на побегушках у какого-то дельца совершенно невозможно! Что же случилось с Роговым? Алкогольная деградация, распад личности, усугубленный черепно-мозговыми травмами? Сколько раз он бывал в нокауте? А просто пропускал тяжелые удары? Литинский прошел через все это, но он никогда не пил. И никогда не делал ставку только на силу... В кармане шуршала повестка, и без того нервозное настроение усугубила случайная ненужная встреча. Колпаков нашел уединенную скамейку, сел, сконцентрировал внимание на выбранной точке асфальта и начал привычную формулу самосозерцания... В суде пахло мастикой, архивной пылью, лежалыми бумагами и человеческим горем. В комнате для свидетелей ждали вызова человек пятнадцать, обсуждая вполголоса перипетии уголовных и гражданских дел. - ...Забор всегда стоял на одном месте, это после ремонта они столбы переставили, но не два метра, врать не буду... - ...Сама виновата - гуляла с кем ни попадя, даже домой приводила, вот и доигралась... - ...Будет хорошо вести - раньше выпустят, а станет кочевряжиться - еще добавят. - ...Двадцать лет как родные, стала бы я с них расписку брать... - ...Какой-никакой, плохой, дурной, пьяный, рази можно руку рубить? Это только басурманы ворам оттяпывали по локоть, по плечо, а у нас рази есть такой закон? Пожилая морщинистая женщина в простецки повязанном платочке смахнула слезы. - Отсидит, поумнеет, дак куда потом-то без руки? Новая небось не вырастет! Ее не слушали - у каждого были свои заботы. - Свидетель Пинкина, просьба пройти в третий зал, - сказал женским голосом динамик внутренней связи. - Сейчас спрошу, есть такой закон - руки резать? Она поправила платочек и, скособочившись, прошмыгнула в высокую полированную дверь. Пинкина... И третий зал... Колпаков заглянул в повестку. Точно. Наверное, мать... Не в себе или со странностями, а может, от расстройства плела всякую несуразицу. И снова накатило дурное предчувствие, появилось напряжение под ложечкой, он расслабился, задышал низом живота и отрешенно сидел до тех пор, пока динамик не назвал его фамилию. И снова предчувствие не обмануло. Механически отвечая на вопросы о возрасте, семейном положении, месте жительства и работы, давая подписку, рассказывая о событиях давно забытого вечера, оглушенный Колпаков видел только скрюченного за массивным деревянным барьером ссохшегося человечка, которого ни в жизнь не узнал бы на улице, потому что у него была другая прическа, голос, а главное - сам он был другой, жалкий, со сморщенным лицом и уменьшившимся телом, ибо правый рукав пиджака, пустой и плоский, был зашпилен большой английской булавкой под мышкой. Ужас, охвативший Колпакова при виде искалеченного им парня, вызвал тошноту и головокружение, он вспотел, речь сделалась убогой и косноязычной, он с трудом выдавливал слова, начисто забыв о необходимости самоконтроля. - Не волнуйтесь, свидетель. - Судья сделал знак рукой, и миловидная девушка-секретарь поднесла Колпакову стакан воды. Проявление заботы удивило, потому что он чувствовал себя преступником и ожидал, что вот-вот на него наденут наручники. Напившись, Колпаков перевел дух, немного опомнился и включил механизм самоуспокоения. Хотя и с трудом, но удалось привести себя в норму, он закончил дачу показаний и, чтобы отвлечься, стал оглядывать почти пустой зал, избегая смотреть на скамью подсудимых. - Какие есть вопросы к свидетелю? У добродушного толстяка-прокурора вопросов не было, но адвокат - молодой человек, одетый подчеркнуто строго и старомодно, - уставил в Колпакова указательный палец. - Вы спортсмен, тренер по карате, об этом писали в газетах, физически вы сильнее подсудимого... - Палец описал полукруг и снова обличающе устремился на Колпакова. - Почему вы не избрали такого способа задержания, который не связан с причинением телесных повреждений? Колпаков вспомнил, что, поставив блок, подумал - все, дело сделано, но противника положено добивать, и он не смог остановиться... Или не захотел? - Видите ли... - промямлил он. - Все происходило очень быстро... И потом нож... - Но вы обладаете специальной подготовкой, отличаетесь завидным хладнокровием и отменной реакцией - об этом тоже писали, а мой подзащитный был нетрезв, заторможен и вряд ли представлял для вас серьезную опасность и мог напугать! - Правильно! Зачем калечить? - выкрикнула Пинкина, и судья сделал ей замечание, но она не успокоилась. - Нету такого закона, чтоб руки обламывать! - Скажите, вы могли обезоружить подсудимого другим способом? - продолжал адвокат. - Не причиняя существенного вреда? - Дал бы в зубы - и все дела! - процедил подсудимый, сверля Колпакова ненавидящим взглядом. - Я еле на ногах стоял! Судья постучал связкой ключей по столу. - Не знаю... Одно дело сейчас обсуждать, другое - там... - У подсудимого есть вопросы? - Чего спрашивать! Ну ладно, тут я виноват, сам с ножом бросился, а в больнице? Этот бородатый коновал нарочно напортачил, все бандитом обзывал и в землю грозил вогнать... Жаль, нету его здесь, вот кому охота вопрос задать! Да хрен с ним, руку все одно не вернешь! - Так пусть платят обе за инвалидность! - возмущенно вскочила Пинкина, и судья опять постучал по столу. Потом выступал прокурор. Он говорил об опасности хулиганства, о гражданском долге, о праве любого человека пресекать преступные проявления и заключил, что, обороняясь от вооруженного преступника, Колпаков вправе был причинить ему вред, тем более что травматическая ампутация руки вызвана медицинскими осложнениями и предвидеть такого результата Колпаков не мог. Логичные и правильные доводы прокурора Колпакова не успокоили - сам-то он знал: можно было использовать любой из десятка менее жестоких приемов, и рука Пинкина осталась бы на месте. Он не стал ждать оглашения приговора и, выходя из зала, чувствовал обжигающий спину взгляд. В коридоре Колпаков опустился на жесткую деревянную скамейку. Руки и ноги дрожали, так дрожала голова Гарандина после ошеломляющего удара. Он чувствовал, как прогибаются, хрустят, ломаясь, кости, рвутся с треском, словно плотная мешковина, связки, выворачиваются суставы, и почти осязаемо представил у себя в руках оторванную конечность. Его замутило, и он поспешно выбежал на улицу. Как же так... Он ведь не изверг, не злодей, мать растила его добрым, он не мучил животных, никогда не обижал слабых, не умел бить в лицо, никому не причинял вреда... Неужели только потому, что не мог причинить? Его любили товарищи, хорошо относились учителя в школе, уважали преподаватели в институте. О нем прекрасного мнения сослуживцы матери, соседи, общие знакомые. Кто поверит, что он способен мимоходом, для забавы искорежить жизнь совершенно незнакомому человеку?! Да он бы и сам этому не поверил! Не поверил? Колпаков прислушался к себе. Еще пять лет назад - пожалуй. Но потом... А ведь Гончаров прав - он действительно изменился! Сейчас идея добить противника, вывести его из строя любой ценой не вызывает внутренних возражений, напротив - кажется мудрой и правильной, поскольку воплощает основной принцип карате. И искалеченный Пинкин - результат его нового мировоззрения. В реальной действительности идея оказывается менее привлекательной, чем в постулатах Системы... Этот взгляд - беспомощный, ненавидящий взгляд искалеченного человека... Такой же, как у инвалида на костылях в ДФК... Колпакова прошиб холодный пот. Неужели всетаки Одуванчик - материализация его ночных кошмаров? Плод давних опасений, причина загнанного внутрь комплекса вины, не дававшего покоя несколько лет после того злополучного последнего их похода в "штат Техас"? Желтая майка с крупной цифрой 7 на спине... Крепкий быстрый парень, какого цвета были у него волосы? Перехлест пяткой в спину, чуть выше поясницы... Что может быть у Одуванчика? Он вспомнил, как тот качался между костылями, приволакивая ноги. Травма позвоночника?! Нет, не может быть, совпадение... А Пинкин? Пинкин преступник, у него был нож, и, окажись ты менее проворным, раз - и кишки наружу! Тогда бы твоя мать плакала сейчас в зале суда! Недаром прокурор сказал: "... обороняясь, имел право причинить вред..." Но прокурор не знает, что все было кончено, когда ты блокировал руку, этого не знает никто, кроме тебя! Почему же ты не остановился? К чему обманывать себя? Безрукий Пинкин, Одуванчик с поврежденным позвоночником, умерший Иван Фомич, которого все считают твоей жертвой, и надо сказать, ты видел своим опережающим зрением возможность инфаркта у полного, апоплексически красного проректора... Не много ли для доброго и вполне приличного молодого человека?! Что скажет мать? Что скажут другие люди? Впервые в жизни Колпаков находился в состоянии, близком к обморочному. И ничего не мог с собой поделать. Он даже не думал, что тут можно чтото сделать, ибо все связанное с Системой казалось страшным и отвратительным. Результаты регистрации инструкторов карате удивили членов федерации: на эту роль претендовали пятнадцать человек. Изучившие кустарные самоучители, когда-то где-то нахватавшие вершков, спешно переквалифицировавшиеся борцы, боксеры, а то и просто резкие спортивные ребята, умеющие высоко подбросить ногу или сильно ударить кулаком. Все они считали, что освоили новый спорт достаточно и могут тренировать других. Однако квалификационные занятия показали прямо противоположное: низкий уровень базовой техники, полное незнание методики проведения тренировок, у некоторых - недостаточность физической подготовки. Обычные плоды поспешности и самонадеянности. Встал вопрос: как с ними быть? Габаев, боящийся утратить исключительность и последовательно выступающий против увеличения числа инструкторов, предлагал разрешить тренерскую работу только Котову, который действительно выглядел лучше прочих. - А остальных разогнать к чертовой матери! - выразился он с обычной грубой прямолинейностью, но конкретных мер не предложил. Между тем каждый из новоявленных "инструкторов" имел группу преданных неофитов и вовсе не собирался сворачивать занятия, каким бы ни было решение федерации. С другой стороны, федерация не видела реальных возможностей закрыть самодеятельные секции. Поэтому было принято компромиссное решение: обеспечить контроль за деятельностью зарегистрированных секций и повышение мастерства их руководителей. "Сенсей" не возражали, правда, Котов сказал в кулуарах с кривой усмешкой: выучил, мол, их на свою голову, теперь они меня учить хотят! Ту же мысль, но в более обтекаемой форме он повторил и своим бывшим ученикам, доверительно сообщив, что все эти годы не стоял на месте, сейчас успешно работает в "контакт", поэтому не следует ставить его на одну доску с остальными. - Контактное карате запрещено, - ответил Колпаков, дав ясно понять, что не собирается прошлые заслуги Котова переносить в сегодняшний день. А Габаев держался с ним уважительно и, отозвав в сторону, долго о чем-то беседовал, стреляя по сторонам черными, блестящими, как маслины, глазами. Через некоторое время Колпаков, зайдя в зал после тренировки, увидел напряженную спину замершего в прямой стойке Габаева и услышал глухие удары - Кулаков мерно и методично, как в мешок с опилками, бил его в грудь и живот. Потом они поменялись ролями, бородач напрягся, а Григорий несколько раз вонзил в него кулак так, что в кимоно на уровне солнечного сплетения образовалась перекрученная вмятина. - С ума посходили? - Очень полезная штука. Гена. Во-первых, закаляет волю, учит переносить боль, держать удар. Во-вторых, развязывает руки в реальном бою: если удар не очень опасен, можно принимать его на корпус и контратаковать, не затрачивая времени на защиту. - В каком "реальном" бою? Ты где воевать собрался? Не знаешь, что правила запрещают настоящие удары? - Это не для правил, для себя. И ребят на тренировках приучать буду пригодится. И ничего страшного тут нет, смотри! Он сделал партнеру знак приготовиться, мощно ударил. В животе у Кулакова екнуло. - А головой об стенку не пробовал? Еще не хватало покалечить друг друга! - Не волнуйся, шеф, все будет в норме. Методика тренировок предполагает учет индивидуальных особенностей. Вовке ничего не сделается, да и мне тоже, мы ребята неслабые. Он изо всей силы начал бить себя в грудь, грудная клетка загудела, как барабан. - Так делают гориллы. Или орангутанги, - съязвил Колпаков, но у Гришки была толстая кожа. - Вот видишь, шеф, сама природа подсказывает... Кстати, почти во всех новых группах практикуют контакт. И ничего! - Ты меня удивляешь. С нарушениями правил нужно бороться, а не перенимать их! И можешь быть уверен - мы заставим всех тренироваться как положено! - Согласен, шеф, согласен. Но это будет трудно. Габаев оказался прав. Руководители самодеятельных секций без энтузиазма относились к заботам федерации. Распространенное заблуждение дилетантов они считают, что все знают и умеют, значит, учиться незачем. Котов открыто отказался посещать занятия по повышению мастерства, остальные избегали явных демонстраций, но тренировались без охоты, с явной ленцой избалованных чемпионов. Соответствующими были и результаты. Федерация решила проверить уровень возглавляемых ими групп, с этой целью на загородной спортивной базе организовали двухдневный сбор. Как и следовало ожидать, итоги его оказались удручающими. В довершение всего между секциями разгорелся спор о преимуществах различных школ и достоинствах "сенсеев", который вылился в грандиозную драку с вывихами, разрывами связок и переломами. Колодин схватился за голову, Стукалов кричал про плохую воспитательную работу, отсутствие контроля за секциями, неправильный подбор спортсменов. Сбывались его мрачные предсказания - карате становилось неуправляемым. Как раз в это время Всесоюзная федерация объявила об аттестации тренеров в масштабе всей страны. Посланцы местных федераций должны были пройти учебно-тренировочный сбор в столице, сдать экзамены, после чего им присваивалась квалификация "тренер-инструктор по карате". Лицам, не имеющим такого звания, тренировать кого-либо категорически запрещалось. Окладов поехать не смог: некому было заменить его на работе, к тому же надвигалась сессия - он учился на вечернем в технологическом. Николай болезненно переживал неудачу и просил Колпакова привезти подробные конспекты. Зимин тоже не собирался в дорогу, хотя он и сослался на необходимость завершения плановой темы, причина была в другом. - Честно говоря, не хочется, - пояснил он Колпакову. - Чувствую, что все идет как-то не так. - Что ты имеешь в виду? Зимин махнул рукой. - Нездоровый ажиотаж, просьбы, звонки, полуграмотные "сенсеи", драки... Это все так не похоже на то, о чем мы мечтали. Буду тренироваться у тебя в секции. Возьмешь? Колпаков грустно кивнул. Несостоявшееся братство разваливалось окончательно. Они поехали вдвоем с Габаевым. Петя Котов поехал тоже, но самостоятельно городская федерация не дала ему рекомендации как недостаточно подготовленному. И у Габаева, к его удивлению, не все прошло гладко: Серебренников спросил, почему он часто меняет места работы и до сих пор не обзавелся профессией, капитан Крылов к нему присоединился, заметив, что физической силы и техники тренеру мало, необходима четко определенная жизненная позиция. Гришке пришлось попотеть, пожаловаться на бытовую неустроенность и трудности с учебой, клятвенно заверить, что в следующем году закончит институт и начнет работать по специальности. Он понастоящему разволновался и облегченно вздохнул, когда проголосовали за, а так как обычно Гришке все было до лампочки, Колпаков понял, что ему очень нужно получить удостоверение тренера. И не только из тщеславия, очевидно, с этим фактом он связывал какие-то далеко идущие планы. Гришка умел заглядывать в будущее и в рационализме, пожалуй, превосходил кого бы то ни было. На учебно-тренировочный сбор съехались более ста человек из разных концов страны. Построенные строгими шеренгами, в одинаковых кимоно, выполняющие одни и те же упражнения, они составляли однородную массу, но за пределами зала обретали индивидуальность и становились совсем непохожими друг на друга. Уверенные спортивные мальчики со свободными манерами, знающие, чего они хотят, прагматики габаевского типа, энтузиасты карате с чистым взглядом и фанатичным блеском в глазах. Надо отметить, что последних было немного. Перед собравшимися выступил председатель Всесоюзной федерации - напористый человек с жестким лицом и романтичной, зовущей вперед фамилией. Он нарисовал блестящие перспективы развития карате и призвал хорошо учиться, так как каждый из присутствующих станет у себя в городе ведущим пропагандистом нового вида спорта. Месяц они слушали лекции, тренировались, практиковались в оказании первой медицинской помощи, сдавали зачеты и сложный выпускной экзамен. Котов пропускал занятия, нарушал дисциплину и был отчислен с середины сбора, они же успешно выдержали все испытания и возвращались победителями. Габаев часто доставал новенькое удостоверение, раскрывал, внимательно, словно в первый раз, читал и блаженно улыбался. - Представляешь, Гена, нас всего двое! Всего двое на огромный город! - Ну и что? - Как что? Представь - сколько у нас профессоров, писателей, заслуженных артистов? Двадцать, десять, пять! А нас всего двое, понимаешь! Колпаков отвлеченно улыбнулся - его занимали мысли о Лене. - Так ты что, важней профессора, что ли? - Почему важней... Не важней, а как бы лучше сказать... Дефицитней! Колпаков расхохотался. - Ай да Гришка! Теперь тебя под прилавок надо - и нужным людям по кусочку... Или в прокат... Ну насмешил! - Зря веселишься, - поджал губы Габаев. Обычно он не обижался, но сейчас его проняло. - Ты еще не понял того, что я. Но скоро поймешь. Колпаков не мог успокоиться до тех пор, пока самолет не пошел на посадку. Во время выруливания он напряженно смотрел в окно и в аэровокзале жадно перебирал десятки улыбающихся лиц. Напрасн