— Ты почему такой мрачный? И бледный… Неужели перепил вчера? Странно — крепкий парень. Что там у нас было!
Лена удивлялась искренне — сама она выглядела бодрой и свежей.
— Ну да я знаю хорошее лекарство: чашка крепкого кофе — ты будешь как огурчик.
Колпаков не пил кофе, но отказаться постеснялся. Да и после того, как нарушил более серьезный запрет на алкоголь, это было бы смешно.
«Самая опасная уступка собственным слабостям — первая, ибо за ней неизбежно идут все остальные. И каждая последующая дается легче». Когда это знаешь, наблюдать свой путь вниз даже забавно.
Лена привычно приготовила завтрак на двоих, сварила ароматный кофе, с аппетитом ела. Колпаков не притронулся к еде, но с удовольствием выпил две чашки.
— Не знал, что ты живешь отдельно.
— Я уже достаточно взрослая. С маман мы долго не уживаемся, а тут подвернулась квартирка — хозяева в командировке за границей. Дороговато, но зато сама себе хозяйка! К матери я бы тебя не смогла пригласить…
— Действительно, — сумрачно согласился Колпаков.
— Что с тобой?
Он пожал плечами.
— Сейчас тебе станет лучше. Можешь отдохнуть, пока я соберусь.
— Куда? Только семь пятнадцать…
— К Зверевой. Знаешь, кто это? Ну, ты даешь!
Лена быстро и ловко перемыла посуду, стряхнула с рук капли воды, аккуратно промокнула полотенцем и старательно втерла в кожу несколько капель питательного желе из полупрозрачной розовой баночки с затейливо выписанным золотыми буквами названием.
— Ее все знают. Косметичка экстра-класса, волшебница! Весь город гудит, очередь на три года вперед, пробиться невозможно!
Лена прошла к трюмо и отгородилась от Колпакова широкой дверью полированного шкафа, но в стекло открытой оконной рамы он видел, как она села на кожаный пуфик и, распустив волосы, стала расчесывать их густой щеткой на длинной ручке.
— …Моя заведующая — постоянная клиентка, так говорит: помолодела на десять лет! Я просила замолвить словечко — бесполезно!
Лена порылась в шкафу и, сбросив халатик, извиваясь, втиснулась в узкое платье.
— И вот наконец благодаря тебе я записана на первый сеанс…
— Благодаря мне? — изумился Колпаков.
— Ну да. — Лена подошла к нему, повернулась спиной. — Застегни «молнию». Спасибо. Ты взял в секцию Мишу Зверева, а его мама — меня. Мне назначено к восьми, поэтому я ничего не делала с лицом. Посмотри — терпимо?
— Ну и ну! Это тот, третий? Услуга за услугу, как в фельетоне?
— Нет, Генчик, как в жизни. Ну, как я смотрюсь?
— Отлично. Не понимаю, зачем тебе вообще эта Зверева?
— Как зачем? Массаж, маски, травные умывания — кожа будет молодой и красивой! А если сейчас не следить за собой, скоро начнут появляться морщинки, крохотные, незаметные, легко скрываемые дермаколом, они будут прибавляться, углубляться, а потом глянешь в зеркало — все, поезд ушел!
— Однако ты заглядываешь далеко вперед!
— Без этого нельзя. Пойдем, Генчик, я не хочу опаздывать.
Из подъезда они вышли отдельно — так предложила Лена, встретились на углу у фонтанчика с питьевой водой, прошли два квартала до стоянки такси.
Рассветный туман рассеялся, ярко светило солнце, блестели краской и никелем новенькие автоматы газированной воды, в облаке водяной пыли вокруг поливальной машины переливалась радуга, каблучки Лены бодро цокали по умытому асфальту. Она всегда носила туфли на высоченной «шпильке».
Настроение у Колпакова резко изменилось, происходящее перестало казаться будничным и повседневным, а недавнее упадническое мироощущение он отнес на счет скверного самочувствия. И все же какая-то неудовлетворенность осталась…
— А мы неплохо провели время! Ты доволен? Давай в субботу сходим в Бирюзовый зал!
— Давай.
Колпаков вспомнил, что вчера он потратил сорок рублей — треть своей месячной зарплаты.
— Ты такой печальный, мне тебя жаль. Тебе надо отдохнуть.
Забота была приятна.
Подошли к стоянке такси, Лена скользнула на переднее сиденье, водитель щелкнул счетчиком.
— Чао! — Она с улыбкой махнула рукой.
Колпаков смотрел вслед, пока машина не скрылась за углом.
После квартиры Лены пропахшая кухней коммуналка производила тягостное впечатление. В конце коридора визгливо кричала Алевтина, муж отрывисто огрызался — у Петуховых шла очередная ссора.
Мать собиралась уходить, с трудом втискивала в потертый коленкоровый футляр тугой рулон чертежей. По воспаленным глазам и измученному лицу было видно, что она работала всю ночь.
Когда похмельный, невыспавшийся Колпаков зашел в комнату, она посмотрела на него как на привидение и с жалкой улыбкой опустилась на стул.
— Слава Богу!
— Не сердись, мам. Так получилось.
— Я не сержусь.
Она покачала головой и расслабленно закрыла глаза.
— Алевтина постоянно твердит своему оболтусу: «Только плохой сын понапрасну волнует родителей, бери пример с Геннадия!» Завидует. Ты у меня точный, правильный, аккуратный. А ночью я ей позавидовала. Не придет Лешка ночевать, все ясно — запил, загулял, с бабами связался, днем заявится. А что могло с тобой случиться? Под машину попал, убили, искалечили?
Мать пристально посмотрела на Геннадия, губы дрожали — она была волевой женщиной, и никогда прежде он не видел ее в таком состоянии.
— И тогда я подумала: хоть бы он оказался плохим сыном, разгильдяем, но пусть будет целым и невредимым.
Колпакову стало мучительно стыдно.
— Знаешь, Геннаша, я поверила, что ты загулял, как Леха, может, удалось обмануть себя, чтобы успокоиться, но поверила… И, оказывается, не ошиблась.
— Так получилось, — промямлил Колпаков, никакого другого оправдания в голову не приходило. Собираясь с Леной в ресторан, он действительно не думал, что останется у нее ночевать.
Мать взяла себя в руки, глянула на часы, встала.
— Как бы не опоздать, автобус опять плохо ходит. Завтрак разогрей сам.
И, уже приоткрыв дверь, обернулась.
— Хорошо, что ты живой и здоровый. Но сейчас мне не хочется, чтобы мой сын был разгильдяем и пьяницей.
Она помедлила, будто собираясь сказать что-то еще, но не сказала. Колпаков сам все додумал. Через несколько лет после женитьбы его отец начал выпивать и быстро покатился под гору — спился, бросил семью, менял места работы, перекатываясь в поисках счастья из города в город, да так и сгинул неизвестно где.
Нет, к черту! Первое и последнее нарушение режима! Колпаков хотел тут же начать тренировку, наверстывая упущенное, но почувствовал, что сил для этого нет. Вчерашний «отдых» вымотал больше, чем самые напряженные сборы в спортивном лагере.
А Гришка Габаев рассказывал о кутежах по неделе подряд. Интересно, врал или нет? Кстати, надо отдать ему деньги… И раздобыть еще на расходы. Но где?
С этой непривычной заботой Колпаков заснул. Его сразу окружил зловещий клубящийся туман над тревожно застывшей черной водой. Он метался по угрюмому страшноватому острову, безмолвно кричал в давящей тишине — искал кого-то и не мог найти.
На третьем стенде сгорел трансформатор. Из-за этого у Колпакова произошла размолвка с новым завкафедрой. Собственно, трансформатор послужил лишь поводом.
— Вот наглядный результат твоих идиотских увлечений! — с нескрываемым раздражением говорил Гончаров. — Схема горит, а ты сидишь в лаборантской и созерцаешь свой пуп! Хотя про неисправность знал давно и должен был ее устранить!
— Не спорю, Вениамин Борисович, виноват! Но при чем здесь мои увлечения? Просто забыл…
— Да нет… Ты никогда ничего не забываешь. Колпаков известен как образец точности и аккуратности! Дело в другом — тебе интереснее впадать в прострацию, отрешаясь от действительности, чем заниматься рутинными делами в этой самой действительности! Ты пытаешься соединить несовместимое: научно-педагогическую работу в советском вузе и буддизм!
Колпаков пожал плечами.
— Зачем так примитивно толковать мои увлечения? Система совершенствования физической и духовной организации человека…
— Знаю, слышал! Ты научился разбивать доски и кирпичи, что приводит в восторг несмышленых пацанов да экзальтированных девиц, но ты и внутренне изменился! Стал чуть суше, равнодушнее к окружающим, чуть замкнутей… И до предела расчетливым! Ведь ты обдумываешь последствия каждого своего шага, разве не так?
Колпаков снова пожал плечами.
— Если хочешь меня обидеть — что же… Продолжай в том же духе.
Он действительно был спокоен, отстраненно видел взвинченного Гончарова и контрастно невозмутимого себя, контролировал пульс и озабоченно думал, что с Леной теряет свое выработанное долгими упражнениями великолепное самообладание, а значит, до совершенства еще, далеко… Впрочем, так и должно быть, что ни говори, а он на стадии ученичества, да еще без опытного наставника…