— Я и не считаю — я угадываю. Хочешь?
— Попробуй.
— Двадцать четыре.
Перевернувшись на спину, Глеб счастливо раскинул руки.
Недоверчиво поглядывая на него, Джой приподнялась, села, прикрывая грудь простыней, расстегнула браслет, поднесла его близко к глазам. Ничего подробно не рассмотрев, включила маленький настенный светильник.
— Ты обманщик! Ты уже все сосчитал!
— Поэта может обидеть каждый! Чтобы даже как следует полюбоваться на своих драгоценных рыбок, тебе понадобился электрический свет. Как же мог в полной темноте их пересчитать я? И когда? Извиняйся!
Глеб грозно опрокинул Джой на спину и вдавил ее плечи в подушку.
— Сдаюсь! Расскажи, о, волшебник, как ты достиг такого великого мастерства!
Они лежали рядом, Глеб перебирал пальцами светящиеся в темноте волосы Джой.
— С самого детства все цифры и числа для меня были цветными. Тройка и восьмерка были голубовато-зелеными, восьмерка, правда, немного темнее. Цифра пять — всегда красная! Шесть — коричневая, девять — серая, единица — черная такая, строгая. Все родные говорили, что я очень рано усвоил таблицу умножения, думаю, наверное, еще и потому, что при взаимодействии простых цифр их оттенки в моем воображении каким-то, одному мне понятным, способом смешивались и при этом получались новые, странные цвета. Почему-то и тогда для меня было, и на всю жизнь осталось, что пятьдесят шесть — это красно-коричневое число, сорок девять — черно-серое, сорок два — белое с голубым, холодное.
Пятью пять — двадцать пять. И в моих глазах вспыхивал ярко-оранжевый цвет, как огонь костра. Все, что образовывалось с участием цифры девять, было для меня далеким, темным, непонятным, особенно число восемьдесят один… А когда сливались тройка и восьмерка, то получалось нежно-изумрудное изображение — двадцать четыре. Мое любимое. Я всегда чувствую присутствие этого числа.
— А почему ты выбрал именно его?
— Потому что всю жизнь хотел жить в Изумрудном городе…
— Дай я еще немного посмотрю, как ты улыбаешься, — Джой тронула маленькой рукой закрытые глаза Глеба.
К ночному пирсу, где была назначена встреча, Глеб и Джой подъехали, уже не рассчитывая ни на что.
Черное небо и черная вода залива не имели общей границы. Крошки ярких звезд сливались с огнями многочисленных яхт, рассыпанных на тихой воде бухты Инглиш-Харбор, и все вместе они были очень похожи на уютные домашние огни гостевых домиков на противоположном берегу.
Тихо смеясь, Джой хотела кому-то позвонить.
— Кто-то может нам помочь?
— Только дядюшка Эппл, хозяин всех водных такси на острове. Если он сейчас не спит…
— Русский?
Из темноты у самого пирса зажурчал мотор маленькой лодки. Мигнула точка яркого света внизу, у воды.
— Это вас нужно отвезти на вечеринку?
Мужчина в шортах, не привязывая крохотную «динги» к причалу, схватился за высокие доски настила, лучик диодного фонарика скудно осветил ближний борт лодочки. Капитан Глеб с готовностью протянул руку Джой, но тут же растерялся, рассмотрев рядом с мужчиной мальчика лет пяти и женщину.
— А мы все тут у вас поместимся?
— Если ты не слон, то через пять минут будешь есть жареное мясо на том берегу!
Лучезарный лодочник неприлично громко засмеялся, ничуть не смущаясь присутствия жены и сына.
— Ну?
— Только вместе с тобой…
Джой первая ловко спрыгнула с причала в лодку.
На свободное место на правом борту, которое заботливо осветил ему неожиданный паромщик, Глеб бросил сумку, потом перебрался туда и сам.
…Форштевень отважной посудинки ровно вреза́лся в легкую зыбь невидимых морских волн и в звездную пыль, рассыпанную вокруг них. Глеб Никитин громко пел, но никто, кроме Джой, его восторженной песни не слышал.
Мерно переваливаясь с борта на борт, лодочка пересекала бухту.
Справа и слева возникали силуэты стоящих на якорях яхт. Слышались музыка, женский смех, крики не совсем трезвых мужчин.
В двух метрах от них прояснился высокий черно-белый борт. Луч налобного фонарика их рулевого мимолетно скользнул по нему.
«Тикондерога Нуово».
— Стой! Приятель, остановись-ка на минуту! Здесь у меня важное дело, наше мясо подождет… Извините, мэм, это действительно очень, очень важное дело. Я быстро.
Насколько это у него получилось на волнах, Глеб поклонился незнакомой женщине в лодке.
Вскочить по скобам кормового трапа на палубу «Тикондероги» для капитана Глеба было достаточно привычным делом. Качественный деревянный настил яхты подрагивал, передавая корпусу и рангоуту вибрацию работающего двигателя.