- Это ты у наших спроси. У Гриши Партизана, если он оклемается - ему башку свинчаткой пробили. У Зеленого, у Рысенка. Спроси, Глебыч, они тебе ответят. В сторонке стоим, да?! Да грамотность для этих "граммар-наци" только повод, что бы власть взять. Они даже доносы не писали, вдруг какую запятую в спорном месте поставишь - свои сожрут. Глеб, ты же не дурак, ты же не сволочь. Ты что простых вещей-то не понимаешь!? Человеку нужна свобода. Сво-бо-да, слышишь меня?
Я слушал, а в голову лезла всякая фигня. Грише пробили голову. Какая сука это сделала?
И тут же, другая, неважная мысль - кого в кабинетах повесят вместо Пушкина. Дантеса, что ли?
Я снова был там, на набережной, и ухмыляющийся гранец каблуком ломал мне пальцы.
Но почему-то рядом со Спицей меня не было.
И кто-то сказал моим голосом:
- Свежая мысль. А как быть с внесением отличников по русскому в черный список? Ваша идея, нет?
Спица сплюнул и промолчал. Я чувствовал, как ему хреново от моих слов.
Странное дело. Неужели я и правда такой урод, что всегда буду в оппозиции. Всегда против власти. А понятно ведь, почему. Это так легко - быть в оппозиции. Потому что власть творит херню, и оппозиция тоже - но херня власти всегда заметней, потому что за этой херней стоят конкретные дела, а не только болтовня идиотская, за которую никто не отвечает.
Свои, чужие...
- Ладно, Витя, перебор, - сказал я, впервые за долгое время называя Спицу по имени. - Может мне и правда мозги отбили. И это... Давай потом поговорим, а?
Спица кивнул. Как-то вдруг он стал меньше ростом, на секунду мне захотелось схватить его за плечи, заорать; "Спица, мы вместе, мы сделаем так, как надо".
- Я пойду, - сказал я, глотая несказанное. - А ты поосторожней будь, лады? Не нравятся мне эти твои юноши. С горящими глазами. Смотри, брат, что бы они тебя за какие-нибудь деепричастные обороты не списали. На боевые потери - как предавшего идеалы революции.
Спица, хмыкнул, хлопнул меня по плечу. Улыбнулся уголком рта.
- Давай, брат. Я с тобой и всегда буду. За меня не парься.
***
Город снова менялся. Встречные парни уже не выбрасывали руку растопыренной пятерней, имитирующей при прежнем режиме оценку "пять", теперь жест изображал тройку, "самую демократичную оценку" - как гласил плакат на бывшем здании "Абсолютной Грамотности".
Я дошел до своей конторы. Старую вывеску - "Центр бытовых услуг "Город мастеров" - гранцы не тронули. Двое пареньков лет шестнадцати щурились и колоритно матерились.
- Грамотеи, - сказал один. - Когда уже наши подъедут?
Грамотеи. Действительно, грамотеи. Как исправлять-то будут? "Город мостеров"?
- Глеб.
Зоя как никуда не уходила - стояла в тех же джинсах и свитере, как тогда, на набережной. Улыбалась.
- Меня вчера выпустили. А тебя?
- Тоже, - я понял, что обрадовался. - Как ты?
- Да нормально. Следак унылый, диктант написала, он мне выписал два месяца исправительно-грамматических работ. Фигня, отсидела бы. А что у тебя с рукой?
С рукой? Я поднял забинтованную ладонь к лицу - как бы проверяя. Вот ведь черт, забываю уже.
- Да так. Заживет.
Зоя подошла ближе. Неловко дернула за рукав.
- Ты просто супер, правда. За меня в жизни так не дрались. Виктор Петрович сказал, что про нас в ихней газете напишут. Про то, как ты меня от гранцев защищал.
Ага, Спица еще и Петрович.
- Газета это круто, - почти серьезно сказал я. - Ты куда сейчас?
- На митинг. "Троечники тоже люди", называется. Пошли со мной, вон и наши идут.
Я оглянулся. Рядом шла группа людей с "троешными" повязками на рукаве. Крайним слева шел Гоша Вторник с восторженной, абсолютно искренней улыбкой на лице.
Вот они, победители. "Гоши". Гоши всегда победители. Слышишь, Спица? Мир так устроен, только "гоши" и побеждают.
- Глеб, ты идешь?
- На митинг? - переспросил я. - Нет, Зой, не иду. Пусть они сами идут. А я... Слушай, а давай, ко мне пойдем. Соку выпьем виноградного. Трехлетней выдержки.
Зоя смотрела мне в глаза. Долго, пару секунд, не меньше.
А потом засмеялась и кивнула.