— Готовься. Мокей, скоро придет твой час выходить на арену!
Слова эти, а больше проглядывавшая сквозь их завесу волнительная неопределенность будущего, Серпухина пугали, но хода назад не было. Назвавшись груздем, он был обязан бросаться вниз головой в омут неизвестности. Крыся над его страхами подсмеивалась и частенько повторяла, что дорогу осилит идущий, а еще про черта, который, если верить народной пословице, в жизни много симпатичнее, чем его малюют. Веселость ее, как и небрежная легкость суждений, приводили Мокея в недоумение, но в остальном все было просто прекрасно. Отношения их, и раньше не ограничивавшиеся пространством постели, стали по-настоящему близкими, да и первые поступления из кассы Радужного движения внушали Серпухину нечто похожее на оптимизм.
Однако казавшиеся легкими немалые денежки приходилось в поте лица отрабатывать. После долгого трудового дня — а взялись за Мокея не по-детски — он приезжал домой полностью вымотанный и часто, не дожидаясь ужина, заваливался спать. Оно и понятно, занимались им сразу несколько групп нанятых Шепетухой специалистов. Обходительные и улыбчивые, они тем не менее относились к Серпухину, как к дорогой игрушке, которую в кратчайшие сроки требовалось довести до товарной кондиции и с помпой выкинуть на рынок.
Первыми в отведенной будущему гуру большой, скудно обставленной студии появились два нечесаных, обросших щетиной типа. Представившись имиджмейкерами, с Мокеем они больше не говорили, а общались лишь между собой, причем на каком-то птичьем, непонятном ему языке. Не прошло и трех часов, как на мониторе компьютера появился объемный портрет Серпухина в полный рост, над которым волосатая парочка и принялась колдовать. Действия ее, кроме как издевательством, ничем иным назвать было нельзя. Увидев себя обритым налысо и в грязно-оранжевой, переброшенной через плечо хламиде, Мокей попытался было протестовать, но успеха его выступление не имело. Не тратя времени на слова, бойкие парни усадили Серпухина на стул и принялись изучать и даже ощупывать его голову, после чего пришли к выводу, что она излишне шишковата, да и по иным причинам образ буддистского монаха решили исключить. Мокей встретил эту новость с облегчением, но оказалось, что радоваться поторопился. Его виртуальную копию на экране раздели до набедренной повязки и принялись украшать бледное тело татуировкой и ожерельями из акульих зубов. Получилось не очень, поэтому и аборигенов Австралии пришлось оставить в покое, а заодно уж и шаманов северных народов, поскольку их одежда и ритуалы выбивались из представлений о пророке и духовном лидере всероссийского масштаба.
Следующим в череде прототипов оказался образ индийского сикха. В чалме, с подкрученными усами и бородой Мокей себе понравился, но дизайнеры мнения его не разделяли.
— Кое-что из прибамбасов можно оставить, — заметил тот из парней, который поопрятнее, — но косить надо под национальный характер…
Закосили. Оставили короткую русую бороденку, прибавив к ней аккуратно подстриженные усы и вьющиеся до плеч волосы. Теперь в портрете Мокея просматривалось что-то ненавязчиво былинное, наводившее на мысли о русских богатырях, какими их изображали в старых фильмах для детей и не успевшего еще отвязаться юношества.
— Стремно, — кивнул лохматой головой второй имиджмейкер, — пипл ошпарит ноги, писая кипятком! Зенки только подгуляли, не хватает драйва…