Увидев, что гуру отдыхает, Семен Аркадьевич замер в нерешительности.
— Мокей, слышь, Мокей… — произнес он почти робко, — ты сегодня, я тебе скажу, превзошел себя!
Никакой реакции на эти его слова не последовало. Шепетуха скроил недовольную гримасу, но продолжал:
— Эти, которые политические деятели, от удовольствия писали спиралькой! Жаждут с тобой поговорить. Как думаешь, взять с них вперед и наличными? Я этих ребят знаю, потом могут и не заплатить… — Поскольку и на этот раз ответом ему было молчание, генеральный секретарь изменил тон на откровенно просительный. — Пойдем, а? Я их по соседству у администратора оставил…
Лицо Великого Мокея сморщилось, словно от зубной боли, он открыл глаза:
— А, это ты, Семен! Шел бы отсюда, дал мне отдохнуть…
— А думские деятели, — растерялся Шепетуха, — с ними-то как?..
— А никак! — Серпухин сладко потянулся. — Гони их в шею, больше будут уважать. Скажи, занят гуру, общается с высшими силами…
— Ксафонов тебя не поймет! — покачал головой Семен Аркадьевич. — Там такие люди, их каждый день по телевизору показывают…
— А я уже насмотрелся, — хмыкнул Мокей, — меня, как и всю страну, от их самодовольных рож тошнит! А Ксафона от моего имени пошли… Ты знаешь, куда послать! Знаешь?.. Вот и действуй! А потом, сделай одолжение, изловчись и дай самому себе хорошего пинка под зад!
На цвета бетона лысине Шепетухи выступили мелкие капельки пота. Он промокнул их носовым платком.
— Ты вот что, Мокей, ты особенно-то не заносись! Мы, как-никак, партнеры…
На лице Серпухина не дрогнул ни один мускул.
— Тамбовский волк тебе партнер! — произнес он холодно, презрительно кривя губы. — С сегодняшнего дня, Сема, ты у меня шестеришь на процентах. Н-ну, чего глазенками лупаешь, иди исполняй!..
Подождав, пока согбенная спина генерального секретаря исчезнет за дверью, Серпухин поднялся на ноги и пошел снимать грим и переодеваться. Вымыл голову, высушил волосы феном. Забрал длинные пряди в хвостик на затылке. В зеркале отразилось бледное лицо с мешками под глазами, однако собственный вид Мокея никоим образом не огорчил. С некоторых пор в нем поселилось безразличие ко всему на свете и к себе. Люди и события перестали вызывать в его душе отклик, он как бы признавал их существование, но не более того. Пил, ел, говорил, но лишь в силу привычки. Так должен чувствовать себя уставший от жизни старик, покорно ожидающий, когда смерть наконец сподобится вычеркнуть его имя из списка живущих.
Натянув тонкий свитер и джинсы, Серпухин вернулся в кабинет. Как всегда после выступления, надо было выждать часа полтора, пока разойдется большинство поклонниц и служба безопасности сможет усадить его в поджидавший у подъезда автомобиль. Впрочем, он никуда и не спешил. Со стаканом в руке Мокей подошел к окну и отодвинул в сторону занавеску. Грозивший близкими дождями Гидрометеоцентр ошибался: осень стояла на редкость сухая. По ночам на ясное небо высыпали во множестве звезды. Казалось, это заслуга людей, день за днем вымаливающих у природы еще немного прощального тепла. Пусто было на душе у Мокея, пусто и тоскливо…
Дверь скрипнула. Серпухин не обернулся. Ничто новое уже не могло войти в его жизнь. Голос Крыси показался ему чужим и далеким:
— Здравствуй, это я!
Он ее не ждал. Видеть не хотел. Все происходившее не по его воле вызывало у Мокея приступ слепого раздражения, скрывать которое он не считал нужным. Злоба вспыхивала пожаром, разом захватывала все его существо. А тут еще и интуиция подсказывала, что ничего хорошего от появления Крыси ему ждать не стоит.
— Зачем ты пришла?
— Мне надо с тобой поговорить!
Он отлично знал эту ее интонацию. Вроде бы все как всегда, но в голосе начинала звучать жесткая, отдающая железом нотка. Она появлялась у Крыси, когда та принимала решение, от которого уже не отступала ни на йоту.
— Оставим разговор до дома…
Если, конечно, этим словом можно назвать выкупленный у Алиски за бешеные деньги пентхаус. Его полупустые со светлыми стенами пространства вызывали у Мокея непроходящее ощущение холода. Крысе мысль не понравилась:
— Пойдем, как бывало, посидим в нашем ресторанчике, выпьем вина…
Серпухин повернулся, посмотрел на замершую у дверей девушку:
— Я устал.
На лице мадемуазель Брыськи появилась ироничная улыбка.
— В таком случае присядь, разговор будет долгим…
— Ты сегодня удивительно заботлива! — усмехнулся Серпухин, но с места не сдвинулся. — Уж не собралась ли меня бросить?..