Детектив выглядел предельно уставшим: покрасневшие опухшие глаза, темные круги под ними оттенялись налившимся на скуле синяком, кожа бледная и болезненно воспалившаяся вокруг носа и на веках. Левую щеку прямой багровой линией рассекал высохший подтек крови. Анета подхватила с держателя полотенце.
— Давайте вытрем Ваши кровавые слезы, — предложила она, открывая кран и подставляя под струю теплой воды махровую ткань. Милослав сдержано хохотнул. Он протянул руку к полотенцу с тихим искренним «Спасибо!», но Блага предпочла этого не заметить. Она подошла и наклонилась к нему, подхватив под резко очерченную, колючую от темной щетины челюсть, и мягко провела влажной тканью по щеке. Войтех в замешательстве коротко свел брови; и наблюдая за тем, как на его переносице запала морщина, Анета и сама в недоумении задалась вопросом: какого черта она делает?
То же она читала в его глазах. Они насторожено смотрели на неё вблизи и от того немного косили. Блага могла различить до мельчайших вкраплений неравномерный узор его радужной оболочки, могла уловить малейшее движение зрачков. Она видела в них блики света и искаженное отражение себя. Сзади пискнула, сообщая о готовности, кофемашинка, и Милослав моргнул, взмахнув длинными спутанными ресницами. Анета торопливо отвела взгляд, перевернула полотенце чистой стороной и снова провела по кровоподтеку.
— Я вызову патрульного, — тихо и хрипло заговорил детектив. — Пока дело не закончено, Вы будете под постоянной охраной.
Она коротко кивнула. На щеке Войтеха осталось несколько едва различимых красноватых разводов, и утерев их, Блага ещё пару раз бесцельно провела полотенцем, просто чтобы не убирать руку от его горячей кожи, под которой невнятно ощущалась ритмичная пульсация. В полой и глухой пустоте, образовавшейся внутри её черепа, из ниоткуда возникла и беспрепятственно захватывала власть ядовитая идея. Повинуясь ей, Анета скосила взгляд на губы детектива. Бледные, сухие, плотно сжатые, с несколькими тонкими трещинами и крохотным белым лоскутком отмершей кожи. Она резко выпрямилась и отступила назад. Это находилось за границами всего разумного.
Не поднимая на Войтеха глаз, она подала ему парующую чашку кофе и отвернулась.
— Рану нужно продезинфицировать, — сообщила она и под этим предлогом вышла из кухни.
========== Глава 12. ==========
Это было бесконечно несвоевременно и неправильно, но отравляющие её разум и отменяющие самоконтроль мысли заполонили голову. Она ничего не замечала — ни того, как спотыкается о многодневный бардак, ни того, что бездумно пялится в открытую тумбу аптечки в ванной — и ничего не понимала, кроме того, как рельефно тонкая ткань кофты обхватывала поджарое тело Милослава Войтеха, и каким удивленным, но открытым взглядом он смотрел ей прямо в глаза. Побочное действие стресса и спровоцированного им всплеска адреналина, своеобразная истерика или проявление безумия — Анета затруднялась с определением причин, но отчетливо понимала: она хотела детектива. И это было совершенно неожиданно. Желание возникло в исключительно неподходящий момент, оно никак не совпадало с сегодняшней ситуацией в частности и событиями последних дней в целом, не координировалось с поводом их знакомства, и потому было основательно ненормальным, но здравый смысл не имел права голоса.
Блага не могла об этом не думать, но прятаться в ванной было не выходом, а потому она подхватила с полки бутылку антисептика и упаковку пластыря и вернулась на кухню. Войтех сидел всё так же, раскинувшись на стуле, он отставил чашку на стол и задумчиво её прокручивал. По темной пенистой жидкости внутри шла рябь. Милослав поднял взгляд и склонил голову набок. Перед глазами Анеты с оглушительным щелчком резко сменилась яркая картинка калейдоскопа: вот утром тринадцатого января детектив криминальной полиции с таким же выражением и повернутым в сторону лицом сообщает ей об убийстве её подруги, Гелены Марешовой; а вот он вечером восемнадцатого разглядывает её с лихим прищуром, словно может видеть насквозь, как рентген. Всё на той же кухне, у того же стола, с тем же ярко заполонившим комнату ароматом кофе. Войтех тем её и напугал, что смотрел будто внутрь и отыскивал там самое потаенное. Теперь Анета надеялась, что он и в самом деле это умел и понимал, — мог объяснить — что с ней происходило.
Она стояла к нему спиной, пытаясь открутить бутылку, но крышка упрямо прокручивалась вокруг горлышка вместе с пластмассовым кольцом крепления и отказывалась открываться. У Анеты уже жгло ладонь от усилий и трения, в горле, сбивая дыхание, неспокойно колотилось сердце, а в голове настойчиво тягучей и липкой жижей расползалось возбуждение. Оно ещё не отдавалось в теле, но заполонило собой весь — ещё несколько минут назад функционирующий относительно корректно — механизм её мозга. Черт бы побрал это всё: бардак, Петрарку, царапину на щеке и всего Милослава Войтеха с его темным пронзительным взглядом, неподатливую бутылку и её собственные мысли! Сейчас ей было не до этого, не спустя менее чем неделю после смерти Гелены, не на следующий день после её похорон, не так и не с тем. Анете не нужно было это противоборство сопротивляющегося разума — бесстыдность, кощунство, дикость! — и неугомонного инстинкта, ей нужен был кофе, душ и сон. Она злобно чертыхнулась своим напрасным потугам справиться с антисептиком и громко обрушила его на стол, резко от себя отталкивая.
— Госпожа Блага, — послышалось настороженное сзади. Она закрыла глаза и сжала кулаки, повторяя в уме, словно заклинание: замолчи, замолчи! — Вы как, в порядке?
— Нет! — крутнувшись на пятках, выпалила Анета. Детектив в недоумении нахмурился, его рука замерла возле прекратившей вращение чашки. — Я не в порядке.
Почему они все — детектив, Эрик Фолькман, её родители — продолжали задавать один и тот же бессмысленный вопрос? Как она вообще сейчас могла быть в порядке? В полном непорядке было абсолютно всё и в первую очередь её собственная голова. Анета никогда не была человеком строгого режима, но сон и прием пищи нарушились недопустимо даже для неё, а вместе с ними, похоже, нарушился и рассудок. За эти несколько дней Блага исхудала настолько, что выпадала из самой тесной пары джинсов и перестала себя воспринимать отдельно от мигрени. Она почти безостановочно бежала от принятия правды — прямой и неопровержимой — и в конечном итоге прибежала куда-то не туда. Анета предполагала, что в определенный момент окажется в глубочайшей депрессии, в трусливом побеге в родительский дом или в объятиях главреда журнала «Файненс», — с этой привычкой она научилась сосуществовать мирно и без лишних переживаний — но никак не ожидала обнаружить себя жадно поедающей взглядом мало — и однобоко — знакомого ей мужчину.
— Не в порядке, — тихо повторила она. Милослав Войтех склонил голову на другую сторону, и Благе вдруг захотелось выкрикнуть ему в узкое бледное лицо: ну что, что ты там видишь? Чего ты так уставился?!
Она оттолкнулась от столешницы и подошла к нему — от угла кухонного гарнитура до широко раскинутых, согнутых в коленях ног детектива был ровно шаг. Он следил за ней пытливым взглядом, и в нём Анете мерещился игривый блеск. Она понимала, что, вероятно, выдает желаемое за действительное и это лишь отражение люстры, но не могла себя заставить остановиться. Наклонившись, Блага уперлась руками в обтянутую шероховатостью джинсов твердость его бедер, и от этого прикосновения Милослав резко дернулся — под ним жалобно скрипнули по полу ножки стула. Его глаза — в пронизывающем холоде морской глубины невозможно было разглядеть ничего кроме редких изумрудных бликов — были широко распахнуты и неотрывно наблюдали за Анетой. На переносице запали две глубоких вертикальных морщины. В коридоре под крадущимся Петраркой скрипнул паркет. Поздно, кот, подумала Блага, слишком поздно.
Она, едва касаясь, провела носом по щеке Войтеха, призывая его запрокинуть голову, и он, продолжая насторожено вглядываться, послушно подставил лицо. Так близко, что на коже ощущались теплота и шевеление его ровного дыхания, Анета вдохнула напугавший её в утро их знакомства аромат: смесь сигаретного дыма, почти выветрившегося одеколона или дезодоранта и усталости. Когда она прижалась к его крепко сомкнутым губам, глаза детектива всё ещё были открыты, и их темнота перетекала в неё, затапливала мозг, отменяя последние напрасные попытки мыслить и действовать адекватно, беспощадно сметая неловкость и стеснение. Голова Благи пьяно потяжелела и пошла кругом, она опустила веки и мягко, но настойчиво обхватила сухие губы Милослава.