Она мотнула головой, прогоняя это видение, и оглянулась. Это тоже стало неотъемлемой частью её утра: осматриваться по сторонам, пытаясь понять, где находится, и убеждая себя в том, что она жива и в безопасности. Первые несколько дней она обнаруживала себя на койке в больничной палате, многоместной, но предоставленной в единоличное пользование Благе и охраняемой возвышающимся сразу за дверью полицейским. Здесь она постепенно приходила в себя ментально, а тело интенсивно восстанавливали после острой интоксикации, возникшей в результате введенной ей дозы барбитуратов, тяжелого отравления угарным газом и ушиба внутренних органов.
Затем из повторяющегося ночного кошмара она прорывалась к реальности в квартире родителей, в комнате, служившей отцу кабинетом, но вмещающей оставшуюся с детства Анеты кровать. Тут её настигла основная масса электронных писем и телефонных звонков с приглашениями на интервью. Составленное на случай гибели или исчезновения письмо Анеты Благи было автоматически разослано десяткам указанных получателей спустя сутки после того, как её, едва живую, в охваченном пожаром заброшенном долгострое на обочине Праги нашел детектив Войтех. Указанная ей информация и уже какое-то время поступавшие в СМИ известия о случившемся с корреспонденткой газеты «Сегодня» вспыхнули в прессе — чешской и с однодневным опозданием европейской — оглушительно резонансными заголовками.
«Кровавый уголь», «Смертельные издержки энергетической промышленности» и «Убийственная топливная монополия» — вот лишь ярчайшие из названий, возмущенным жирным шрифтом бросавшихся на читателей с первых полос газет и журналов. «Восемь. Именно о таком предполагаемом количестве жертв сейчас говорят в криминальной полиции» — так открывались телевизионные выпуски вечерних новостей. Лондонская деловая газета «Файнэншл Таймс» 27 января вышла с занявшей два разворота статьей, — «Цена денег» — посвященной вспыхнувшему в Чехии скандалу. «По материалам покойной Гелены Марешовой и в соавторстве с пострадавшей Анетой Благой», — было указано в конце текста. А немецкая «Франкфуртер Альгемайне» разместила на первой странице траурно-темную мозаику из фотографий убитых и пострадавших; и в следующей за этой иллюстрацией статье копнула так глубоко, насколько это вообще было возможно, отыскав сведения о том, что уголовная деятельность Марцела Ржиги началась ещё осенью 2001 года. Тогда, чтобы утихомирить возмущение местной общины начавшейся — не смотря на полученные отказы от городского управления и департамента энергетики — разработкой месторождения, Марцел Ржига предположительно заказал нападение на семью главы городского совета. Инцидент состоял в пожаре — признанном соответствующими службами возгоранием неисправной электропроводки — в доме неуступчивого мэра, в результате которого серьезно пострадал его младший сын. Подросток был госпитализирован с 70% ожогов тела.
«Файненс Нью Юроп» в лице своего американского главного редактора упрямо воздерживалась от комментариев, в силу специфики публикации раз в два месяца журнал не появлялся на прилавках с сенсационным разоблачением, и даже на официальном Интернет-портале «Файненс» сдержанно молчал. Зато вне объективов камер и нацеленных в него микрофонов Эрик Фолькман был весьма разговорчив.
Он пришел в больницу к Анете одним из первых посетителей, — кроме полиции — которых начали пускать в палату только спустя 36 часов после госпитализации. Эрик принес цветы и корзину фруктов, скорбно сведя брови, невесело рассматривал спрятавшуюся за кислородной маской Анету и вежливо справлялся о её самочувствии. Он опустился на край её койки и начал с попыток осторожно выведать, отчего вдруг чешская и международная — в первую очередь — пресса так усилили своё внимание к смерти Гелены Марешовой, её последней работе, и почему — судя по вопросам — им было так много известно. Довольно быстро разговор пришел к тому, что Фолькман, брызжа слюной, злобно и не утруждая себя подбором выражений, орал, возмущался и грозился перетереть Благу и её журналистскую карьеру в пыль за то, что она пренебрегла подписанным ею отказом от права на публикацию. Но ещё через три дня был уволен с занимаемого им поста. По словам секретаря редакции «Файненс», руководство медийного холдинга, которому принадлежал журнал, было — «мягко скажем», — поджав губы и многозначительно округлив глаза, доверительным шепотом сказала секретарь — удивлено реакцией издания на происходящее и не согласно с проводимой американцем политикой.
Анета протерла лицо ладонями и свесила с кровати ноги. Спальня была заполнена серой тусклостью раннего утра. За окном приглушенной металлической капелью звучала оттепель, в Прагу после насквозь промерзшего января пришел контрастно теплый и дождливый февраль. Угол постели — привычное место сна Петрарки — пустовал, и Анета, обведя комнату взглядом и не обнаружив кота, встала.
Дома наконец торжествовали беспрецедентные чистота и порядок. После многодневной свалки оставленного проникшим в квартиру злоумышленником хаоса комнаты казались непривычно светлыми и просторными. Всё это было заслугой мамы Анеты, которая безапелляционно заявила, что поедет в Прагу с дочерью, когда та спустя почти неделю праздного существования собралась с силами и теми немногими вещами, которые оказались у неё с собой. Пока Блага младшая днями пропадала на следственных дознаниях, интервью и в редакции «Сегодня», Блага старшая занималась стиркой и уборкой, аккуратно складывала в шкафы ароматные стопки одежды, доставала из узких щелей и из-под диванов осколки фоторамок, обрывки или комки бумаги и — к глубочайшему смущению Анеты — надорванную упаковку презерватива. Она вымыла и натерла до скрипучего блеска посуду, разложив её в тумбы, и заполнила холодильник продуктами. А затем — после долгого и слезного прощания — уехала.
Теперь в квартире не было очевидных напоминаний о произошедшем, но Анета и без визуальных свидетельств помнила слишком много и слишком ярко. Её прошибал мороз у входной двери, на бугристой многослойной краске ей даже мерещились следы удара, а каждый сон был наполнен нетрезвым головокружением и запахом гари. Хотя врачи утверждали, что она почти полностью оправилась от повреждений, в моменты предельного нервного напряжения или бесконтрольного погружения в тяжелые воспоминания она отчетливо ощущала пекущую боль в обожженных горле и легких и тупую пульсацию в животе. Ей слышалось гулкое эхо шагов и скрипучий голос, угрожающий ей смертью, и отделаться от этих видений было непросто.
Когда-то в одной из первых статей Гелены Марешовой для журнала «Файненс» — о десятилетии чешских экономических реформ — Анета вычитала понятие принципа или закона Парето. Состоял он в том, что лишь 20% усилий в конечном итоге приводят к 80% результата, и в то же время 80% усилий дают всего 20% результата. С короткой невеселой усмешкой Анета решила, что этот термин был вполне применим к проводимому детективом Войтехом расследованию.
Ловля на живца привела к аресту и обвинению в покушении на убийство двух сотрудников охраны главного офиса компании «CNR Mining Group», но прокурор сменил формулировку на вооруженное нападение, а помимо этого улик, указывающих на участие задержанных в предыдущих относимых к деятельности Марцела Ржиги преступлениях, найдено не было. Тем временем похитивший Анету псевдо-патрульный был схвачен в окрестностях города Острава недалеко от чешско-польской границы при попытке угона автомобиля, ещё до того, как Милослав Войтех смог добиться от Анеты хоть сколько-нибудь внятного описания внешности. Козма Невен, оказавшийся сербом, ветераном Югославской войны, был задержан местной полицией и доставлен в участок для дознания, где снятые отпечатки пальцев совпали с проходимыми по делу об убийстве Гелены Марешовой. Так наемник Ржиги оказался в камере предварительного заключения криминального отдела пражской полиции меньше чем за 12 часов после нападения на Благу.