"…существо", — человеком назвать Вербену Целест не осмелился. Вербена не более человек, чем он сам. Объединение — ложь. Кроме могилы, конечно.
Он аккуратно умылся — присохшая корка слюны на правом плече, к этому нелегко привыкнуть, как и соблюдать осторожность, и вливать в обнаженный глаз травяной отвар "жидкие слезы", Целест утешил себя тем, что привыкать ему не нужно. От него немного осталось, но и ненадолго ведь.
Он не любил тянуть. Сегодня — почему бы и нет? Потом он… передумает. Просто лопнет решимость, сдуется, как дырявый воздушный шарик.
Выглянул на улицу и обнаружил сумерки. Предутренние или вечерние? Сколько проспал — несколько часов или около суток? Судя по тому, как захлебывалось на западе солнце, — второе.
— Добрый вечер, — Декстра курила, сидя на пороге. Остальные — Тао, Авис, Кассиус и Рони расположились прямо в пыли, чуть поодаль. Аида морщилась, когда слабый ветер доносил до нее табачный дым, а у Целеста уж зубы свело. — Хочешь? — Декстра протянула ему сигареты, и Целест выхватил дрожащими пальцами сразу две.
— Спасибо.
Он закурил. Он думал, что избавился от дурной привычки, но ошибся. А никотин отгонял вечную тянущую боль, хотя удерживать край сигареты половинкой губы было нелегко.
— Я готов, — сказал Целест. — В смысле… я пойду. Один.
Целест сосредоточенно наблюдал, как тлеет сигарета от каждого его вдоха. Отрава разливалась по крови, сердце колотилось где-то в ранах, в выпученном правом глазу, у кромки лба, переходящей в рыжие, подернутые ранней сединой, волосы.
— Нет, — покачала головой Декстра. Она выпрямилась, но глядела куда-то в сторону Виндикара — "развалин Виндикара", уточнил Целест мысленно: ни Цитадель, ни дом-без-теней не возвышались более над городом. Смерть — это котлован. Пропасть. — Мы все пойдем с тобой. Амбивалент окружил себя охраной — одержимыми, которые достаточно разумны, чтобы не убивать друг друга, а действовать осмысленно. Проще говоря, рабами. Каждый из таких рабов десять раз сильнее любого обычного "больного", но…
— Если она завет меня, зачем вы? — Целест обнаружил, что говорить нетрудно. Рони открывает рот — "переводить", но Целест справляется самостоятельно.
— Нас тоже, — Декстра уставилась на собственные грязные ботинки.
— Вы можете погибнуть, — сообщил Целест, и почувствовал себя идиотом. Какая, мать ее, новость.
— Неправильно. Мы _скорее всего_ погибнем, — пересеченная шрамом бровь вздернулась, но лицо бывшей Главы воинов (бывших не бывает?) осталось невозмутимым. Зато Кассиус, зажавшийся в углу, за Тао и Ависом, протяжно всхлипнул. Маленький аристократ до сих пор не привык к бесконечной агонии. В клубах-то веселее было… и безопаснее.
— У нас нет выбора.
"Мне надоела до чертиков эта гребаная фраза про выбор", — и Целест проглотил кисловатую от табака слюну.
Авис сдавил запястье Кассиуса. Целест уставился на врага, который во сне молил о прощении, а теперь молчал и дрожал — пухлым телом, покатыми плечами, набрякшими влагой глазами. Убивать легче, чем умирать. Наверное — Целест тоже пробовал только первое.
Рони обнимал Аиду. Это было скорее дружеское объятие, чем любовное, и еще он будто пытался закрыть ее собой — знакомый жест; почти как в "Вельвете". Только Элоиза не оценила — жаль.
У Рони короткопалые руки, под ногтями запеклась кровь. Аида гладит его искалеченной — вместо мизинца рваная культя, — ладонью по щеке, словно пытаясь сомкнуть края свежей ссадины на подбородке.
Рони готов умереть, знает Целест. Он хотел бы пойти один, но один не пробьется в любом случае. Хотя, единожды Вербена пощадила их, может быть, позволит и второй…
"Простите. И я вас прощаю", — вспомнил он слова матери, собственные слова. Одни — на всех.
И поежился. На него смотрели, как на жертвенного… кого? "Агнца", подсказала память о чем-то давно прочитанном, а еще вспомнился тот самый старый бог, который принес себя в жертву. Бессмысленную, конечно — все жертвы во имя людей бессмысленны.
Целеста, по крайней мере, не прибивали гвоздями. Но он и богом не был, всего-навсего рядовой Магнит. Без половины лица. Целест Полуликий.
И кое-что он мог решить. Не для себя, не для Вербены, и даже не для Рони… но мог.
Он раздавил окурок. Из-под подошвы курился сизый дым.
— Простите, госпо… Декстра, — сказал Целест. — Но решать буду я.
Глава будто ожидала этого. Расслабленная поза сменилась на более строгую — Целест мог поклясться, что она вытянулась перед ним по стойке "смирно".