— Нажмешь — боли нет.
"Навсегда", подумал Рони, но сейчас это не имело значения. Они ведь… пришли умирать. Умирать, но не страдать. Тао уже страдал, за них всех.
— Щелк.
Секунду спустя, Авис глянул осмысленно.
"Спасибо", — телепатия, конечно. В отличие от Целеста, единственный способ общаться. Но для мистика — не имеет значения, верно?
— Отлично, — Рони хлопнул его по плечу, и вновь перевел взгляд на ворота — камень и решетки казались прохладными, так и тянуло прижаться разгоряченным лбом. Он взлохматил волосы и прикусил палец.
— Теперь я могу идти.
Он ожидал — вновь набросятся, уже втроем. Целест со своими "когтями" (щеку гадко саднило), Декстра и Авис. Миллион раз — не делай этого. Зачем, если Амбивалент объявила приговор?
— Я должен, — Рони отступил, глядя исподлобья. Несколько отросших серовато-русых прядей закрыли глаза.
"Они понимают. Именно поэтому пытались остановить".
Декстра не меняла позы. Авис трогал шею, но смотрел куда-то наискось — на Целеста, быть может.
Тот молчал.
Молчал по-настоящему, Рони украдкой прикоснулся к сознанию напарника, теперь открытого ему постоянно — прочитанная книга, вроде так говорят, когда знаешь каждую мысль, эмоцию и каждый натянутый звенящей струной нерв.
Целест молчал, как молчат отключенные, пусто и мертво. Темнотой.
Из здорового глаза выкатилась слеза, неуместно крупная и блестящая, повисла на подбородке, и растаяла где-то на грязном воротнике. Вторая пробиралась по неровным впадинам коллоидных шрамов, и Рони зачарованно следил за ней.
— Я не хочу. Отпускать. Тебя, — сказал Целест.
Рони улыбнулся.
— Знаю. Спасибо. Но… — он неловко дернул плечом. Неуклюжий пухлый коротышка, похожий на собственную размазанную в полдень, тень.
Страшно? Нет. Страшно — это когда Цитадель рушилась, когда Декстра хлюпала лицом Целеста, когда Вербена танцевала и пела свою песенку. Невыносимо — когда Элоиза, обезумев, разорвала в клочья Винсента, а потом отрубила пальцы Тао; и когда потом дышала, прекрасная и нечеловеческая, как цветок, а Рони тянуло зажать ей рот и нос — всего на пару минут.
Теперь — ничуть.
"Дезинте…", — он не запомнил длиннющее Декстрино слово. Зато помнил, что камни и песок просто исчезали. Им не было ведь больно. И ему не будет.
Он еще раз улыбнулся Целесту.
— …Но Вербена и правда зовет и ждет тебя, — и Рони шагнул к увенчанным гербом воротам, а растворился мгновенно, точно всю жизнь был призраком.
*
Теплым пухом шелохнулся ветер. Где-то шуршал пепел, перекатывались камни, еще дальше — гудели останки зданий, проржавелые или свежие сваи, бетонные плиты; между ними — разбрызганный сок вытоптанной травы, но она вырастет вновь, на каждой подошве по семени. И еще дальше — река, море, лазурная прохлада, ласковая смерть.
Ласковая.
Смерть.
"Рони ушел", — Целест шагнул следом, и остановился.
— Рони, — произнес имя напарника. Теплой пушной лапой гладил перегорелый ветер, но Целеста морозило, от острых плеч до пяток в рваной обуви — содрогался от дрожи. Отрубили. Отрезали. Словно второй раз — Печать, собственное лицо он перестал чувствовать как две половинки целого, кусок Целеста давно сгнил где-то в развалинах Цитадели.
Но Рони-то был рядом. А теперь…
"Его нет", — мысль зияла. Целест взмахнул руками, будто пытаясь схватить кого-то невидимого, заставить рассеянного призрака воплотиться вновь.
— Рони.
Он закрыл ладонями лицо — гладкую кожу и волглые скелетные выемки. Полуликий. Половины не хватает. Магнит без напарника — такой же урод, как отмеченный Печатью, а Целест — вдвойне.
— Он ушел, — сказал Целест, а потом обернулся на замолкшего навсегда Ависа и Декстру. Первый трогал шею, шарик кадыка, морщился. Он не чувствует боли, знал Целест, однако жить недолго. Некротизация болевого центра — только начало, Декстра и Рони предложили ему экстремальное "лечение"… но они все пришли умирать.
Все.
Рони тоже.
Когда Целест отнял руки от лица, на правой ладони расплылось слизистое пятно, светловатое для крови: слюна и немного сукровицы. За воротами по-прежнему тихонько бродили тени от фруктовых деревьев, переглядывались и кокетничали каменные изваяния, равнодушные и обнаженные, как Адам и Ева до грехопадения, и тускло подрагивало рыжим, оттенка волос Целеста, пламенем — в окнах. Вербена наблюдает? Она ведь любила Рони, хотя и подшучивала над ним. Почему она убила его?