Стражи хмуро поводили бритыми головами. Целесту почудилось, что они скалятся.
— Приказ выполнен, — гаркнул один из них.
— Да мать вашу, вы хоть знаете куда затащили ваши здоровенные задницы!? — в подобные моменты с Элоизы слетало луковой шелухой все воспитание и аристократизм. "Кое-чему я сестричку научил", невольно подумалось Целесту. Стражи неуверенно переглянулись.
— Приказ выполнен, — повторил другой, замечательный красными оттопыренными ушами.
Повисла пауза, а потом Целест кинулся бы — обязательно, если уж Элоиза не струсила, так ему и вовсе надлежит грызть глотки этим бугаям. Но из полутьмы за выбитой дверью появился еще один. Не страж — высокий пожилой мужчина, несмотря на возраст сохранивший горделивую осанку, из-за длинных волос более всего напоминал он престарелого поэта или художника; Рони тряхнул головой, невольно подмечая сходство уже троих.
— Отец! — подтвердили догадку Целест и Элоиза. Элоиза сориентировалась первой, метнулась к отцу — стражи только дернулись за ней, но с места не тронулись.
— Что происходит? Приходишь среди ночи с какими-то головорезами…
— Твой брат нарушил правила, дочь, — Адриан Альена смотрел сквозь Элоизу, словно девушка превратилась в стеклянную статуэтку. — Он и его товарищ виновны в преступлениях: самовольное отлучение из Цитадели, контакт с преступными элементами, несанкционированное воздействие на посторонних…
Элоиза повисла на пурпурной мантии отца. Та немного вздернулась, обнаружив, что под сенаторским одеянием — обыкновенная ночная пижама. Он тоже человек, почему-то подумал Рони, и улыбнулся.
Адриан Альена, всемогущий Верховный Сенатор… пожертвует сыном?
— Я не намерен перечить Гомеопатам. Они ждут вас снаружи. А ее, — кивок в сторону сжавшейся в комок Вербены, — следует уничтожить. Такова воля Гомеопатов, а я, Верховный Сенатор Адриан Альена, подтверждаю…
— Нет!
Рыжей молнией мелькнул Целест. Отвесил удар ногой одному стражу, второму достался тычок в глаз, отчего тот просел, подобно рухнувшей колонне. Третьему, красноухому, за шиворот влетел совсем чахлый, но пульсар; стражи хрипло ругались, но не смели атаковать сына Сенатора. Целест кувыркнулся через кровать, схватил Вербену и попятился к окну:
— Рони, иди сюда. Бежим.
— Поздно, сын, — Адриан Альена наблюдал за действом, словно за представлением в Опере. Недоставало инкрустированного жемчугом бинокля. — Тебя ждут на улице. Лучше сдайся, так будет проще. Взять их.
— Отец, — Элоиза едва не сдернула сенаторский пурпур, но Адриан мягко отстранил ее от себя. Жестом, подразумевающим: я объясню тебе все позже, малышка. Элоиза оставалась "любимой девочкой", а сын… что ж, говорят Магниты — нелюди, вот и Целест изменился.
Адриан тяжко вздохнул. На пальцах его, изуродованных артритом, мерцали рубиновые перстни, их он рассматривал, пока стражи скручивали отчаянно вопившего Целеста и его молчаливого напарника. Красноухий "достался" Вербене, и держал девочку за горло, готовый придушить по первому сигналу.
— Отец! Пожалуйста, нет, не надо!..
"Неужели так закончится? Вот так… просто… Вербену убьют, нас будут судить… плевать…"
Мелькнул и погас спичкой под дождем плазменный комок.
"Не могу. Не могу ничего сделать — ресурс исчерпан, а если бы и нет… не могу воевать против собственного отца", — опутанный блеклой платиной шокеров, Целест все еще вырывался. Бесполезно. Стражам не совладать с воином, но с девятнадцатилетним мальчишкой — сущая ерунда.
Рони не сопротивлялся. Только вскрикнул коротко, когда хрупнул, стянутый цепью, плечевой сустав. Пока Целест ругался и выбивался, он сумел-таки высунуться на долю секунды в окно, оценить ситуацию: да, ждут. Наручники из нейтрасети и традиционная пара Магнитов. Даже мобиль — графитово-серый, его очертания только угадывались благодаря мерному свету фонарей.
Можно попробовать.
— Нас здесь трое. Элоиза. Целест. Я, — голос мистика звучал бесстрастно, будто вокодером модулировали, — Больше никого.
Страж, душивший Вербену, разжал массивные пальцы. Вербена, негромко вякнув, повалилась на пол. Дрожа, отползла в дальний угол.
Целест открыл рот. Истеричный смех вспыхнул в диафрагме и рассеялся. Молчать. Нужно молчать и не мешать мистику.
Воевать не придется. Он надеялся.
— Адриан Альена, помните: Вербена — ваша дальняя родственница. Ее родители погибли в… катастрофе, и поэтому она живет у вас. Сегодня ночью мы с Целестом нарушили правила и явились сюда, но Вербена живет у вас уже несколько дней. Вы ее любите… как приемную дочь.
— Приемную дочь, — повторил Сенатор.
— Черт… Мозгожор, — невольно пискнула Элоиза. Рони дернулся, как от пощечины, на долю секунды будто рябь пробежала по невозмутимому лицу, однако продолжил.
— Когда ваша жена спросит, кто такая Вербена, расскажете эту историю. Сейчас вы отдадите нас с Целестом Гомеопатам, затем отпустите стражей и ляжете спать. А вы, — Рони обвел немигающим взором каждого из преданных охранников; гиганты зачарованно повторяли каждый жест "крысенка". Цепи негромко звякнули об пол. — Ничего не будете помнить, кроме того, что задание выполнили и успешно. Все.
…Перед тем, как наручниками сомкнулась нейтрасеть, и хмурые невыспавшиеся Магниты подзатыльником подтолкнули обоих в мобиль, Целест успел показать Рони большой палец.
*
В камере три на четыре сидели уже дня два. Или три, или неделю, время запуталось в зеленоватых, цвета плесени, витках нейтрасети. Утешало, что нейтрасетью обили стены, словно войлоком — изолятор для душевнобольных, однако руки-ноги не связали. Целест раз сорок повторил, мол, добрый знак: значит, не собираются изгонять или казнить. Их сила пригодится.
Когда-нибудь. Возможно.
— Лучше бы выпороли там, или… — в который раз описал "круг почета" Целест. Рони невольно сравнивал его с пресловутой белкой, посаженная в деревянную конструкцию-круг, она надеется вырваться из клетки и бежит, бежит… бесполезно. Он прислонил голову к скользкой стене и отдернулся: обожгло ядовитыми лепестками.
Рони свернулся на полу в позе зародыша, дрожа от волглого холода.
— Небось, ждут, пока мы тут мхом порастем, — Целест пнул бронированную дверь, припечатал ее колючей молнией, и сеть хищным растением поглотила корм. Искры взметнулись до потолка. — Дерьмо! Ненавижу!..
Решетка на двери приоткрылась. В проем втолкнули поднос: по плошке похлебки, куску хлеба и вода в жестяной кружке. Еду приносили "отключенные" — некогда одержимые-"психи", а ныне безмозглые зомби, бледнокожие с сухими бесслезными стекляшками-склерами и черной змеей — тавро Гомеопатов, на лбу. Отключенных использовали как рабов-тюремщиков в том числе потому, что им никакой мистик не прикажет отпереть дверь или деактивировать системы безопасности. На простые приказы "подай-унеси-вымой" их хватало, как и на приказ "охранять пленников". Отключенные копошились в Цитадели, подобно опарышам в гнилом куске мяса, изредка попадались на улицах Виндикара, а избегали их и впрямь, как ходячих мертвецов.
Целест пронаблюдал, как долговязая фигура заторможено ковыляет по полутемному коридору, едва не задевая макушкой низкий бурый потолок.
— Уроды, — сказал он. Поднял миску с похлебкой, понюхал и поморщился: сущими помоями кормят. Тоже, что ли, наказание? Додумались же!
Он подцепил и выудил картофельную шелуху.
— По-моему, даже ты это есть не будешь, а, Рони?
Реакции не последовало. Целест сравнил напарника с медленно бредущим "отключенным" — полуоткрытый рот и расслабленные лицевые мышцы коматозника; его передернуло. Что происходит? И без того молчаливый, Рони окончательно замкнулся в себе; равнодушный к клетке, к отвратительной кормежке, к… к нему, Целесту. Они ведь друзья. Что случилось?