Некоторых трудно изменить. Но можно попробовать.
Вербена двигалась медленно-медленно; приглядевшись, Целест понял, что идет она босиком. Притихшие люди и синхронное дыхание; часть Магнитов скептически гримасничает — особенно, мистики; реальность расползалась в пыль, как иссхошая глина.
По той пыли и шла Вербена.
У Вербены розовые ногти и пятки. Узкие голени — на правой серебристый браслет в виде змеи. Змея — символ Гомеопатов.
Целест едва сдержался, чтобы не прокричать ее имя. По лбу сползла и затекла в уголок глаза капля пота, он сморгнул ее, как смаргивают слезу. Тем временем, Альена и сенаторы покидали трибуну — сцену, добровольно уступая место истинной владычице — хорошо, что она просто девчонка, которая не предъявляет прав и не пытается диктовать волю. Вербена поднималась по грубо обтесанным фанерным ступеням; по-прежнему босая и перламутровая.
Она начала танец.
Пять лет осыпались обгорелой шелухой. Целест снова был там, в приземистом мокротно-сером подвале, пропахшем сивухой и застарелой грязью; и околдованный, взирал он на лунную нимфу — Дафну.
Все равно, что снять кожу — вместе с возрастом, чертами лица, обидами, памятью и запекшейся под ногтями кровью, и шагать босиком — совсем как Вербена; вместо невинных круглых пяток — красно-белые полосы заголенных сухожилий, мышц. Пешком в рай. Босиком в рай.
Целест не дышал. Все, кто присутствовал на Площади, Большая Собака Виндикар, — тоже.
На "галерке" ругнулись — кому-то полезли на голову, и тут же умолкло — тонкой нитью стрельнула со сцены лента легкой ткани, лента и взгляд, словно вспышка в кромешной тьме. Вербена запрещала дышать. Вербена запрещала чувствовать что-либо, кроме своего танца.
Рони подумал, что власть всякого бога — или богини — жестока; но тоже протянул руку, пытаясь осязать разогретый плотный воздух. Замедленная ритуальная музыка с нотами жести, вгоняла в транс, толпа повторяла за Вербеной каждое движение, пусть и получались вместо гибких фигур (ее позвоночник из проволоки, что ли, как-то удивлялся Тао) неуклюжие выпады. Вербена запрокинула голову назад, закрутилась, расстреливая пространство шелковой паутиной — знакомый трюк, перламутровые ленты разматываются, обнажая сердцевину. Упала на колени, изогнулась — казалось, можно различить, как бьется под выступающими ребрами сердце; легко взмыла в воздух, описывая двойное сальто.
На занозистую поверхность сцены опадали ленты.
Вербена все-таки срывала с Виндикара кожу. В первую очередь — с себя и Целеста. Швами наружу — Рони знает, каково это. Прозрачность амебы, состояние первичной протоплазмы — ни мыслей, ни слов, ни личности; цельность.
Это… страшно?
Или прекрасно?
Толпа покачивалась в унисон.
Взъерошенные гуляки, выгадавшие себе неплохое местечко — рядом с Магнитами, правда, но близко от сцены, замерли с открытыми ртами. На вывернутых губах вязко повисла нить слюны. Поодаль аристократичные дамы водили своими веерами, в такт движениям Вербены, и в глазах их не было ревности к более молодой и красивой женщине.
Была вечность. Огонь или вода. Вербена — танец огня и воды.
Ленты, бронзово-смуглая сердцевина, веретено жизни. Вербена была паркой целого города — или же всего Мира Восстановленного? Прикажи она сейчас совершить коллективное самоубийство — Площадь Семи стала бы гекатомбой.
"Почему бы и нет?" — Рони улыбался. Вместе со всеми. В первую очередь, вместе с Целестом — он не солгал, когда заявил, что "питается" чужим счастьем, экстаз напарника-лучшего друга пах летними травами, коноплянно дурманил. Рони тоже был счастлив.
Оглянулся на Магнитов — воины не лучше обычных людей, мистики изредка смаргивают и усмехаются. Воплощенная, мог прочитать Рони. Особый… как это называется? — кайф для тех, чей мир заткан туманами и отражениями. Вербена показывала мистикам — жителям Зазеркалья — плотные предметы и яркие краски. "Смотри своими глазами, не чужими".
Воплощенная.
Воплотившая.
Ему почудилось (да, вот именно, просто чудится) — Главы недовольны; вернее Флоренц и Гораций — в толпе, затерялись и смешались, колба с реактивом в океане и клочок бумаги в библиотеке. Винсент и Декстра хмурились. Кажется.
"Наверное, им не нравится, что… ну…" — Рони не сумел подобрать объяснения. Он вновь уставился на Вербену, одновременно слизывая "пенки" — восторг и надрывное, какое-то запредельное наслаждение Целеста.
В Зазеркалье всегда холодно, а он любил тепло. Он придвинулся, притиснулся ближе, и сжал длиннопалую ладонь, чуть влажную от пота и горячечную там, где стучал пульс. Целест не стал вырываться.
Вербена остановилась. Оборвала танец; музыканты растянули вопрос в фальшивую ноту, единым выдохом пронеслось — "Что?" Пальцы Целеста свело спазмом, чужую руку он сжал до боли.
Несколько лент по-прежнему искрились на груди и бедрах Вербены. С того выступления в баре, она не позволяла себе обнажаться. Может быть, учитывая вкусы покровителя — Адриана Альены. Может быть, потому что…
"Ну, Целесту бы не понравилось".
Вербена сморгнула, будто только очнувшись от транса. Того гляди спросит — кто вы, где я? Взрыв бара, запах пепла или персиковый мед ароматизированной ванной.
"Где мы все?"
Дыхание Вербены только чуть-чуть сбилось, подрагивали ключицы и прилипла прядь волос ко лбу. Пользуясь замешательством, она подхватила отодвинутый с глаз долой, микрофон, повисла на нем, словно на партнере.
"Вербена никогда не танцевала в паре, только соло", почему-то отметил Рони. Он разжал ладонь: из костяшек Целеста (непроизвольно?) проступили шипы, мог нечаянно поранить напарника.
— Я молчала пять лет, — сказала Вербена. Голос сорвался на полувзвизг. Она волновалась. Вербена кашлянула, мгновенно смутившись и спрятав за ресницами ярко-лунный взгляд, но продолжала:
— Я молчала пять лет, потому что говорила движениями, ну нечего было добавить. А сейчас есть. И я хочу сказать…
Она запнулась, выискивая кого-то в толпе. Целест попрыгнул, размахнулся, едва не заехав в глаз Авису — тот отшатнулся с тихим ворчанием.
Вербена кивнула то ли самой себе, то ли Целесту.
— Нашему миру грозит опасность. Да, целому Миру Восстановленному. И не надо думать, что эта опасность касается только Магнитов — в конце концов, они ведь вас всех, да-да, вас всех защищают! А вы к ним относитесь, будто к выродкам и уродам! Это же не-спра-ве-дли-во!
Длинное слово — выговорила по слогам, и опять "дала петуха". Голосовые связки — тоже мышцы, только слушаются хуже голеностопа и плечевого пояса.
— Несправедливо, — повторила Вербена увереннее.
Толпа дрогнула.
Большая Собака Виндикар высунула язык и виляла хвостом, а хозяйка — хлестнула плеткой. Люди переглядывались. Магниты, заметил Рони, — тоже.
— А вы, Гомеопаты… да-да, я сейчас и про ученых, и про теоретиков, и про воинов с мистиками — про всех! Вы закрылись в своей Цитадели, ворчите в тряпочку, мол, никто вас не любит… как маленькие дети, честное слово!
Кто-то хихикнул, наверное, оценил "ворчание в тряпочку" — в мантию Гомеопата, именно так. Переглядывались рядомстоящие и через всю Площадь. Недоумение поднималось над людским скопищем, словно пар над тарелкой горячего супа.
— Гомеопаты — не враги! Магниты — не палачи, и не эти… инх… инв… инквизиторы, вот! — на очередной звонкой "ноте" микрофон накрыло мерзким визгом — резонансом. Никто не поморщился.
Вербена вправе говорить, что угодно — и как угодно.
Целест смотрел на своего отца. Адриан Альена сжал губы — и без того тонкие, они слились с лицом; того гляди погрозит кулаком или "я высеку тебя дома, скверная девчонка".
Нет. Он не осмелится. Даже Верховный Сенатор не осмелится перечить Вербене.
Целест ухмыльнулся.
— Мы все должны быть вместе! Помогать Магнитам бороться с одержимыми, и не бояться их, а вы, господа Гомеопаты, — тонкий палец с кораллово-розовым ногтем уткнулся в левый фланг, — Не сидите сычами в своей Цитадели, а популярно объясняйте… Вот я! Я тоже боялась Магнитов…