— Вниз, — скомандовал Целест, вновь пытаясь удержать, отпустил в каких-нибудь десяти сантиметрах, но Рони плюхнулся не изящнее тюка с мукой. Целест вздохнул: он слышал прежде, мол, мистики скверно владеют собственным телом.
— Ты в порядке? — не хватало, чтобы напарник вывихнул ногу, к примеру. Или сломал что-нибудь. Рони поднялся, подул на оцарапанные ладони, отряхнул влажную грязь с коленей:
— Да. Пойдем.
— Вперед! — просиял Целест ярче солнышка — даром, что вечер хмурился и сыпал первым мягким снегом, — Виндикар, столица Мира Восстановленного, ждет нас!
Дивен город Виндикар, сиятельная столица империи Эсколер. Точно из обломков помятой и опаленной скорлупы — разрухи, пожаров и наводнений, из мертвенного праха старой Европы, из мраморной крошки и битого стекла, вылупился он, отбросил грязную и неказистую скорлупу, расправил черно-алые крылья.
Отстроенный после эпидемии, Виндикар ныне напоминал лоскутное покрывало — люди всех наций и вероисповеданий стекались в оплот цивилизации, то отражалось в нарядах, говоре, архитектуре. Китайские пагоды соседствовали с викторианскими "колониальными" особняками, по соседству с вычурным барокко можно было наткнуться на поджарый хромированный хай-тек, и все они по стойке "смирно" вытянулись перед сооружениями не самыми высокими, но самыми значимыми: Сенатом, Цитаделью Гомеопатов и Лабораторией. Мелькали аляповатые вывески, пестрые рекламные щиты мелькали разноцветным неоном — специальные батареи подзаряжать нанимались за сходную плату Магниты-воины; Целест собственноручно постарался для господина Доррета, владельца табачной фабрики. Оплачивал Доррет заядлому курильщику половину — деньгами, половину — натурой.
— Моя работа, — не удержался и похвастался Целест, указывая спутнику на растянутую в пол-улицы рекламу. Реклама изображала роковую брюнетку, одетую практически исключительно в витки серебристого табачного дыма, коий попутно являлся для девушки главным источником наслаждения — во всяком случае, если судить по ее лицу.
Рони открыл рот, чтобы напомнить о запрете использовать ресурсы Магнита не по назначению, но промолчал, конечно.
Вдоль пасмурных улиц тянулись вереницы багряных огней, город казался залитым не то закатом, не то отблесками пламени. Красный считался цветом Виндикара, злые языки вспоминали старое значение — символ проституции, но вне кухонь — или приватных вечеринок с камином и сладким ликером, так шутить не рисковали даже аристократы. Злой язык и потерять недолго, а власть Сената — справедлива, но строга. У черно-багряного города имелись не только крылья, но и стальные когти, зоркий орлиный глаз и острый клюв.
Целест и Рони миновали Площадь Семи — Целест рассказал три легенды о непонятных "Семи", в каждой упоминались разные личности. То повешенные за крамольные стихи поэты, то бунтовщики, сожранные дикими зверями, то вообще одержимые.
Рони едва поспевал за длинноногим и быстрым Целестом, затем не выдержал и осторожно потянул за рукав. Целест сбавил ходу.
По площади и прилегающим улицам мелькали вытянутые, похожие на серебристых и золотых рыб, мобили. Рони, уроженец "скорлупы" — Северных Пределов, испугался их поначалу и закашлялся, когда одна из золотых рыбок обдала его зловонным бурым дымом.
А за задернутыми занавесями он ощутил причудливые галлюцинации и животную похоть — будто ударной волной оттолкнуло, он застыл, посреди площади с открытым ртом.
— Кто это, Целест? — не сразу развернулся к провожатому.
— Детки аристократии, — фыркнул тот, — обдолбались порошком и катятся куда-нибудь в дорогой клуб… а, извини, ты не в курсе, что такое наркота и клубы.
— Они подобны одержимым, — заметил мистик, — хотя вызвали болезнь сами.
— Не путай болезнь с кайфом, — и Целест закурил помятую и надорванную сигарету из истрепанной пачки; Рони поморщился, но послушно вдохнул терпкий табачный запах. Кайф… вроде настойки с мухоморами — в деревне готовили такую, на дно огромного жбана клался один-единственный гриб цвета огней Виндикара, а потом заливался ржаной брагой.
Целест уже опередил его, рассекая разномастную толпу, торопился в Пестрый Квартал. Мимо оперного театра — тоже Восстановленного; мраморные атланты блестели словно смазанными жиром гладкими телами, у входа рыкали родонитовые львы и застыли, немногим отличаясь от статуй, привилегированные стражи. Мимо рынка — Целест поставил мысленную галочку сводить туда Рони, но в другой раз, днем, ночной рынок скучен и мертв — а его темный собрат пробуждается как раз в Пестром Квартале. Мимо строгого здания Сената, похожего на грозный перст, мимо богатых домов — и постепенно сворачивая на все более узкие и грязные переулки, асфальт сменился булыжниками, дыхание прохлады и сочных пушистых пионов на клумбах — смрадом гнили в канавах, переполненных мусорных баков; ухоженные палисадники и расписные витражи — неприличными граффити на стенах.
— Хватай меня за руку, — предупредил Целест. Сюда добропорядочные граждане носу не казали — велик риск нарваться на кого угодно, от банальных грабителей до маньяков; конечно, и десять человек не сладят с мистиком — а уж с мистиком и воином подавно, но Рони мог просто заблудиться…
Трущобы напоминали многократно сломанную и неправильно сросшуюся кость. Кое-где серые дома смыкались тупиками, скалясь выбитыми окнами и облупленной облицовкой, похожей на трупные пятна. Кое-где красовались заборы, увенчанные колючей проволокой. То и дело раздавались далекие крики, ругань и звон битого стекла, несколько раз Рони послышалось, будто за их преследует нечто огромное и сопящее, как медведь-шатун, отчего он вцеплялся в ладонь Целеста до спазма в собственных пальцах.
— Не бойся ты так, — не выдержал тот. — Мы же Магниты, забыл?
Забыл. Рони приняли в Цитадель без теста — еще бы, нейтрализовал настоящего, не связанного, одержимого, однако оставался семнадцатилетним мальчишкой из вычеркнутых самими Гомеопатами Пределов, где в черных кошек и домовых верят куда крепче, чем в Магнитов…
— Скоро придем, — утешил Целест. — В Пестром Квартале не страшно. Там… пестро.
И лучшего определения не сумел бы подобрать он. Очередной поворот, и словно вынырнули из глубокого колодца, да не куда-нибудь, а на карнавал. Вечный карнавал царил в Пестром Квартале. Гротескная пародия на "официальные" площади и проспекты Виндикара. Чадно дымили подожженные мусорные баки, и пламя их ничуть не отличалось от драгоценного пурпура фонарей; подкрашенные фосфором вывески имитировали дорогие бутики, кое-где торчали чахлые кустики или даже общипанные деревья, и они передразнивали ухоженные скверы. А многочисленные притоны — чем они хуже дорогих клубов, где развлекается богатая молодежь? Разве, наркотики там дороже да вместо оборванных, замотанных в грязные тряпки, вышибал — секьюрити в строгих костюмах.
Но суть одна. Целесту доводилось бывать и там, и здесь, и он давно уверился: Пестрый Квартал, прибежище воров, наемников, бродяг, шлюх — а порой и порядочных отцов семейств из тех, кто хочет отдохнуть свободно и без присмотра соседей, — его стихия. Словно родился он не от семени благородного Альена, но был зачат под забором, какой-нибудь проституткой и наркоторговцем.
Целест с наслаждением нырнул в разномастную толпу — Пестрый Квартал к ночи пробуждался, здесь обитали те, кто днем предпочитал скрываться в потаенных нишах безглазых домов, а то и в канализации. Привлеченные яркой внешностью, к Целесту тут же прилипли две девицы неопределенного возраста — от пятнадцати до сорока, макияж и розовые парики прятали истину надежнее масок. Одна выдохнула пряный дым наркотической сигареты прямо в лицо, томно протянула: