Целест подхватил Вербену за талию. В очередном па они шагнули с подоконника, зависнув между небом и землей, в холоде ливня и под гроздьями лиловых молний. Кто кого удерживал? Тоже неважно.
Мы не упадем, обещал Целест. Доверяй, мы не упадем.
Он прижался остатками губ к смуглым губам Вербены.
А затем она подтолкнула его обратно к окну, где захлебывалась собственной бесцветной кровью последняя свеча.
— Спасибо, Целест. Но мое время почти закончилось, — она высвободилась из объятий, словно меж пальцев скользнула лунно-светлая речная вода. Целест тупо воззрился на пальцы и на Вербену:
— Постой. Ты про… Магнитов? Черт. Что-нибудь придумаем. Их мало осталось, — он осекся, потому что звучало обвинением, — но… нет. Я не хочу, чтобы тебя призывали. Придумаем другое. Вылечим.
Вербена приложила палец к его рту — там, где спазматично подергивался за вскрытой челюстью язык:
— Время. Закончилось, — секунду ее лицо было сплошным страхом, карнавальной маской ужаса. — Я…
Он успел подхватить ее, кукольно улыбающуюся и мертвую.
*
Последняя свеча погасла.
Целест стоял посреди комнаты, держа на руках Вербену — светлые глаза заволокло расширенным зрачком. Целест хватал оскаленной челюстью воздух.
— Я не призывал, — простонал он, встряхнув труп, словно кукла из костей и мяса способна ответить. — Я не убивал тебя.
Нарушил клятву, отступил, предал — но не убивал. За спиной скрипнула дверь, но Целест не обернулся; он положил Вербену на пол, пытаясь делать искусственное дыхание и массаж сердца. С тем же успехом мог пытаться оживить стол.
— Не ты. Я сделал это.
Целест тупо и заторможено обернулся. В темноте фигура оставалась узнаваемой, все равно, что самого себя в зеркале увидеть.
Все равно, что болтать с собственной тенью.
— Рони.
Перед тем, как раствориться в защитном поле, Рони смахивал на привидение. Целест точно помнил. И рассеялся тоже на манер блуждающего огонька, какие по болотам в его родных Пределах мечутся. Зачем-то он явился из царства мертвых, такой же, как был при жизни — бледный, растрепанный и… живой.
— Ты жив.
Из комнаты Элоизы ссыпалась земля и камни.
— Телепорт, — пояснил он. Не то, чтобы Целеста интересовали подробности. Он уставился на Вербену, в чьих пустых зрачках отражался потолок и дождь. Рони жив, а Вербена мертва. Но со смертью первого Целест ведь уже смирился… это нечестно!
— Я знаю. Нечестно.
Рони сел на корточки и аккуратно смежил Вербене веки.
— Поэтому она и позвала меня… то есть, первым, понимаешь? Ты бы не смог.
Целест кивнул. Не смог — что? Не хотел знать, совсем нет. Он ничего не ощущал, бессмысленный, как остановленное время. Закончилось у Вербены — у него тоже. Рони легонько потрепал Целеста по плечу, а потом протянул прямоугольный предмет.
Пачка сигарет. Призраки с того света возвращаются, убивают и платят сигаретами.
— Рассказала мне тоже. Про пожирателей и про… средство.
Первую сигарету Целест смял, поломал, а табак рассыпал терпко пахнущей горстью. Вторую удалось прикурить, и он затягивался терпкой отравой, удивляясь, — почему горькая? Почему вообще чувствую что-либо? Разве я не должен умереть — Вербена мертва, я следом. Так всегда было в старых книгах.
— Ты убил ее, — сказал он.
Рони выпрямился. Целест наблюдал, как черты лица его сделались жесткими, будто затвердел расплывчатый бесцветный туман в лед, а то и мрамор. Сигаретный огонек отсвечивает, что ли.
— Забрал силу, — он пожал плечами, потерянным жестом: кто здесь? Он, Рони, — просто мальчишка из Пределов, из рыбацкого поселка, вдалеке от Виндикара, Гомеопатов, легенд и пророчеств. Напуганный мальчишка, который прятался в подполе от обезумевшего старосты, и которого много лет преследует кошмар: родная мать пожирает сестру. А сестру Целеста он превратил в мерно дышащее тело и добровольно принес себя в жертву Амбиваленту, стоило той назвать цену.
Все так. Все правильно.
— Ее просьба, — Целест не спрашивал. Утверждал. Окурок жег пальцы, шрамом больше — незаметно.
— Да. На самом-то деле Вербена выбрала тебя.
Целест кивнул. Его мутило. Желудок подтягивало к горлу, а еще он боялся встать — не удержат ноги-ходули. Он чувствовал Рони как никогда явственно: Рони дрожал, Рони сглатывал пульс.
Рони был готов.
— Это обычный призыв, Целест, — сказал он, указывая на свое горло. Целест опять мотнул головой. Лезвия по-прежнему торчали из правой руки, пять костлявых пальцев и два костяных выроста. Без яда.
— Ее хватило на то, чтобы продержаться, но я слабее. Пожалуйста, — Рони взял его руку и приложил лезвия к мягкому горлу.
"Мне так страшно", — не сказал он, а Целест услышал. Напарники — вместе до смертного часа, почти как любовники. Обманули дважды. Рони шмыгал носом.
— Пожалуйста, — это была мольба.
Целест подчинился.
Тихо хрупнули хрящи, трахея и что-то гулкое, вроде остатка воздуха в дыхательном горле. Целеста затопило силой — чистой, рафинированной силой, от которой гудело в полуобнаженном черепе, выламывало каждую кость и выкручивало мускулы. Поток казался нескончаемым, солнце, луна, звезды — тлен и прах, вроде догорелой сигареты, по сравнению с этим могуществом.
Призыв.
"Навеки единое целое".
Исцеление.
"Подобное подобным".
Пробуждение.
"Истинный Амбивалент".
Целест был песком и комьями земли возле двери, самой дверью, стеклом, домом, мрамором, садом — лепестками гниющих цветов, пеплом и дождем; плоть его — каждый из живущих людей, кости его — камни земные, разум его — души живых и мертвых, и сам он — вечность.
Магниты призывали сотни лет, но на призыв Целеста откликнулась целая Вселенная, а принцип подобия превратил его в абсолют, в каждую молекулу и атом, в первоматерию и в конец времен. И это было восхитительно. Он запрокинул голову, поднял руки — правая мокрая от ярко-багряной влаги, и закричал.
Принцип подобия, кричал он.
Принцип подобия — это я.
Мгновение спустя оборвалось. Все, кроме силы. Сила осталась с ним, заполняя полость костей, костный мозг, черепную жидкость, не говоря уж о крови и душе.
— Пробуждающий. Истинный Амбивалент, — проговорил Целест, разглядывая окровавленные лезвия. Мертвецов — улыбающуюся Вербену и Рони с разорванным горлом, последний лежал лицом вниз и скреб ногтями пол, будто в последний момент передумал и решил убежать.
Целест заставил лезвия исчезнуть. На их месте тут же закрылись ранки. Он поискал наощупь пачку сигарет, и зажег новую, отмечая, что ресурс не расходуется — вообще, его хватило бы на миллиард сигарет, на целую галактику.
— Истинный Амбивалент. Пробуждающий.
Сгорбившись, как древний старец, он добрел до подоконника, и закурил.
Предстоял долгий путь: пробуждение и изменение самой человеческой расы, и что-то нужно делать с остатками Магнитов — пожирателей, которые теперь будут вместо одержимых охотиться на людей. Людей, в свою очередь, придется обучать пользоваться силой, но они научатся, как некогда эволюционировали из обезьян в разумных существ.
На останках Виндикара родится новый мир, уже не Восстановленный, а… наверное, Пробужденный. Имя найдется, каждой сущности всегда отыскивается имя. А сам он станет правителем, или божеством, или то и другое вместе.
Целест Полуликий — титул или обращение в молитвах?
Неважно. Становясь Амбивалентом, пробуждающим, проникая в суть древней истины гомеопатов, позаимствованной Орденом, — нельзя остаться собой. Вербена и Рони могли бы подтвердить. Элоиза, Тао и Авис, и все остальные — тоже.
До рассвета далеко.
А в комнате два трупа, которые Целест похоронит в фамильном склепе Альена. Еще — пустота вместо правого глаза, лица и где-то глубоко под ребрами. Плюс недокуренная сигарета.
Целест сложил дым колечками и отпустил в дождливую темноту.
"Все будет хорошо", — шептали Вербена и Рони. Целест слышал обоих.
Он верил.
Кто знает, вдруг ему удастся остаться человеком.
Август 2009 — Июль 2010