— Дешевле, чем на Пигаль, — заметил мой сосед, игриво подмигнув мне.
— Так ведь и работа другая, — ответила она и протянула мне свою карточку. — Если вдруг вдохновитесь… Могу прийти. Ладно, я пошла, Улисс просится домой. Он сейчас не в лучшей форме, терпеть не может дождь. Надолго не прощаюсь.
Я смотрел, как прихрамывающий лабрадор увлекает ее к улице Сен-Венсан. Он остановился, чтобы задрать ногу под фонарем, и резво рванул дальше, натянув поводок. Луиза ударилась о стойку строительных лесов. Я кинулся к ней посмотреть, сильно ли она ушиблась.
— Нет, спасибо, я привыкла. Старый он стал, реакция не та, забывает предупреждать о препятствиях. И обижать его мне не хочется. А если я скажу в ассоциации, у меня его заберут. Мы вместе уже одиннадцать лет.
Я предложил проводить ее.
— Только если вам в удовольствие. Терпеть не могу благотворительности.
— Тогда угостите меня стаканчиком.
— Лучше вы. Я никогда не работаю у себя дома.
— Идет, если вы любите водку. Ничего другого у меня нет.
— Это будет первая.
Она позировала для меня, когда бутылка опустела. Без всякого стеснения разделась перед моим столом, как в примерочной кабинке. В нескольких сантиметрах позади нее на стене красовалась эротическая фотография Полины, которую я приколол кнопками, отрезав Максима. Я занимался с ней любовью каждый вечер — по привычке, по лености. И вот другая обнаженная женщина появилась в этих стенах, настоящая. Я сам себя не узнавал. Мне было очень комфортно. Я находил это естественным. Ты видишь, а тебя нет. Не сравнивают, не судят, не сводят к образу.
Я писал ее тело. Я прочел ей четыре страницы сексуального предвидения, на которые она меня вдохновила. Она сказала:
— Ясное дело, это возбуждает. Но мне не понять: я девушка.
Я, как дурак, спросил почему.
— Не случилось. Художники, знаете ли, куда более абстрактны, чем о них думают. Но я обожаю видеть себя их глазами.
Я отложил листки, встал и обнял ее.
— Об этом мы не договаривались, — тихонько сказала она.
Я заметил, что это художникам нужна неподвижность, писатели же питаются движением.
— Я могу потанцевать, если хотите.
— Делайте, что вам хочется.
Она обхватила себя руками, напевая «Если твое имя меланхолия» Джо Дассена, томную и пронзительную мелодию. Я смотрел на нее.
Я воплотил ее хореографию во фразы. Она ударилась о шкаф. Я продезинфицировал ранку. Поцеловал ее. Через несколько секунд она ответила на поцелуй. Я почти не думал о Полине, занимаясь с ней любовью. Наших стонов не было слышно за отчаянным воем лабрадора, который перекрывали соседи, колотя в стены и потолок.
Она взяла с меня только за полчаса позирования.
Помимо проблем звукоизоляции, моя комнатушка была слишком мала для Луизы и ее собаки. Через неделю я съехал и поселился в ее двухкомнатной квартире на вилле Леандр, в дивном забытом тупичке на самой вершине Монмартра. Наши окна, затененные кустами сирени, освещали мягким светом лучшую осень в моей жизни. Мы расставались на рассвете после почти бессонных ночей, и у нас был целый день впереди, чтобы наши тела вновь набрались сил. Я отправлялся настилать ковры, она позировала, и мы встречались в сумерках, смывая под душем взгляды других мужчин с ее тела и следы клея с моей кожи. Это было похоже на счастье. Я даже почти заскучал.
С тех пор как мы стали жить вместе, ее лабрадор сильно сдал. Как будто позволил себе расслабиться, когда у хозяйки появился любовник. Он все хуже видел, и выводил его я. Я стал поводырем слепой собаки.
— Расскажи мне о телах женщин, которых ты больше всего любил.
Познав наслаждение, Луиза стала ненасытной. Но, помимо ее тела, я мог рассказать ей только об одном. Об одной ночи. О Полине. В остальном моя любовная жизнь была лишь набросками, бледными копиями и уступками. Ничто никогда не могло сравниться с этим коротким слиянием моих разрозненных фантазмов. Когда я рассказал ей под одеялом о дружбе-страсти, обломившейся мне в книжном магазине в Сен-Пьер-дез-Альп, Луиза спросила:
— И это все?
Чтобы избавить себя от ее разочарования, которое лишь бередило незавершенное воспоминание о Полине, я стал придумывать связи, пылкие, многочисленные и мимолетные, которые подпитывали ее возбуждение, а меня оставляли неутоленным в ее теле. Мне казалось, что все эти вымышленные любовницы предаются страсти с Луизой на моих глазах, и я чувствовал себя одиноким.
Максим вышел из тюрьмы в декабре 1998-го. Три строчки в рубрике «Коротко» в «Эко-дез-Альп»: приговор кассирован из-за процессуальных нарушений. Мадам Вуазен из дома престарелых в Армуаз-ан-Веркор прислала мне газетную вырезку с сопроводительной запиской: «Давно пора! Как вы поживаете?»