Я привлекаю ее к себе в объятия, чтобы успокоить.
— Ты представляешь, какой путь ему пришлось пройти? Меня он просто морочит. Ничего не показывает. И говорит, что классно провел каникулы, это, я думаю, правда. Он все время был у соседей, русских, у них дочка, его ровесница. Только по утрам проводил час с Максимом в «Даймлере». Но в это меня не посвящали.
— Чего ты ждешь от меня, Полина?
Она тяжело вздыхает и высвобождается.
— У него своя жизнь, учеба, друзья в Швейцарии… Я не могу требовать большего. Чудо уже то, что он хочет снова приехать на Рождество…
Я повторяю свой вопрос. Она смотрит через заднее стекло на пассажира, который не двинулся с места, как будто уже забыл о нашем присутствии.
— Ты мне нужен, Куинси. Судья меня торопит, я не могу больше тянуть, я должна решить, беру на себя опеку или нет. Я не могу бросить Максима. У него никого не осталось, никакой родни. Но управляться с ним в одиночку… Это слишком тяжело для меня. У меня нет ни времени, ни средств. У меня Оксфорд, студенты, любимая работа… А ты…
Она умолкает, но я и так знаю продолжение. Очевидность моей роли. Я не спешу, после долгой паузы отвечаю с нежностью:
— А я свободен. Ты хочешь… хочешь, чтобы мы разделили опеку?
— Я бы хотела, чтобы ты взял его на себя.
Горькая пилюля. Сжав губы, я выдерживаю ее взгляд. Предложение руки и сердца, которое подразумевал мой вопрос, растворяется в потоке противоречивых чувств. Я осознанно покидаю вслед за ней территорию эмоций.
— Постой… У тебя нет средств, но я-то вообще разорен. И ты не выдоишь Министерство финансов своим смартфоном, чтобы поправить мои дела.
— У него они есть. Средства. Но их нет без тебя.
Она косится на возвращающуюся к нам медсестру. Я снова ловлю ее взгляд.
— Как это — нет без меня?
— Ты его единственный наследник. И он назначил тебя преемником морального права[43] на его творчество. Ввиду его нынешнего состояния все средства заморожены и ни одного решения принять нельзя. Без нас. Адвокат и нотариус высказались категорично.
Я без сил присаживаюсь на багажник.
— Пора кушать, — нараспев произносит сестра, открывая дверцу Максима. — Вам приготовили вкусную куриную ножку с рисом.
Она берет его за руку, чтобы вытащить из «Даймлера». Едва его тапок касается гравия, он отчаянно кричит и, плюхнувшись обратно на сиденье, захлопывает дверцу. Сестра рывком открывает ее:
— Довольно капризничать! За стол, кому сказано!
— Оставьте его, — вмешивается Полина.
Она садится за руль, поворачивает ключ. Крики Максима стихают, как только он слышит мотор. Двенадцатицилиндровый тихонько урчит под помятым капотом. Дымок выхлопов, однородно белый, без синевы, говорит о проблеме с головкой цилиндра. Я как могу цепляюсь за детали. За то, в чем разбираюсь. Что, в случае Максима, означает «преемник морального права»? Получать за него своднические проценты, темные комиссионные, подвергнуться преследованию за нарушение государственной тайны?
— Нет, у него же должны быть ориентиры, мадам! — протестует сестра. — В полдень садятся за стол и кушают! Он никогда не выздоровеет, если потакать всем его капризам!
Я перебиваю ее, спрашиваю, где тут кухня. Она с ворчанием ведет меня туда. Я наполняю две тарелки и несу их на подносе в «Даймлер».
Это все, на что я сейчас способен. Мое видение будущего останавливается на обеде в разбитой машине с уцелевшим салоном, тем самым, в котором моя судьба уже третий раз делает крутой поворот. Темные делишки царька из Генерального совета, кома Полины, 180 на автостраде и моя мольба пощадить жизнь человека, который попытается меня убить.
Полина закрывает за мной дверцу и идет выкурить электронную сигарету за бельевой веревкой.
— Президент — это что-то, — доверительно сообщает мне Максим, вгрызаясь в куриную ножку. — Он не позволяет мне водить. Говорит, сначала закончи книгу. — Поспешно проглотив две ложки риса, он отдает мне поднос. — Скажи ему, что я все равно хочу за руль.
Я переадресую просьбу водительскому сиденью. И передаю Максиму ответ:
— Закончишь книгу — тогда пожалуйста.
С разочарованным вздохом он говорит, что ему осталось еще километров на четыреста. Я собираю разбросанные листки, кладу ему на колени страницы, покрытые детскими рисунками. Желаю вдохновенной работы и выхожу. Полина берет у меня из рук поднос. Я говорю ей, что не могу ничего решить вот так сразу. Я должен подумать. Мне нужно время.
43
Во Франции в конце XIX века возникает дуалистическая концепция авторского права — признание у автора творческого произведения двух категорий прав: имущественных, или прав на коммерческую эксплуатацию произведения, и неимущественных, выражающих интересы автора как личности — создателя произведения. Последние получили название моральных прав. Виды моральных прав: право авторства, право на имя, право на защиту репутации автора и т. д.