--Папа, ты ничего не понимаешь!
--Алекс! - крикнул отец.
Кажется, я кусалась и пыталась разбить очки доктора Бентона... Когда предплечье кольнула острая игла шприца, я все еще пыталась выкрикивать:
--Мика со мной, я его люблю! Он не при чем...
А потом тьма сгустилась. Посмотрела на меня добрыми глазами нашего семейного доктора и я исчезла.
***
Я очнулся все в том же кресле, к которому меня пристегнули полицейские. Голова была пустой и гулкой, сердце колотилось, но временами страшно замирало, самое стыдное, что в брюках тоже было тесно, будто я не в участке нахожусь, а рядом с Каролинкой... Память вернулась следом. Лавиной - образы накладывались один на другой, скакали, смешивались: черная машина, которая едва не смела меня с тротуара возле трамвайной остановки, удары тяжелым ботинком, ругань, пластик браслетов на больших пальцах рук выкрученных за спину... Бронестекло "обезьянника", фру Свеннсон брезгливо кривящая ярко-накрашенный рот... И высокий парень в синем мундире военного флота - так похожий на Каролинку, только в глазах у него ненависть и смерть... Свет лампы в глаза, это кресло... Укол и собственный голос. Сейчас он хрипел из маленькой коробочки диктофона:
"Я подбил вездеход из подствольника.
Мы шли вдоль замусоренной набережной. От баррикад, сметенных королевскими танками в первые дни революции, почти ничего не осталось. Я хорошо помнил те дни - тогда всем казалось, что восставшие проиграли, а теперь... Теперь была война, - шестой месяц люди охотились друг за другом, копошась на растерзанном трупе погибшей Столицы.
Вот и сейчас мы - квартет вконец озверевших бывших людей, а ныне разведка четвертой отдельной мотострелковой роты дивизии имени Революции - устало топали вдоль разрушенных бомбежками домов. Брели, выискивая местечко для наших парней, которые сейчас выгружались с баржи в бывшем речном порту.
Джип выскочил неожиданно, откуда бы ему взяться здесь, в нашем глубоком тылу? Этот район зачищали штрафники, бывшие уголовники, - за три дня в округе не должно было остаться ничего живого. Аристократики отброшены далеко, сейчас они отчаянно сражались где-то в пригородах. И уж, конечно, здесь, на разбитой еще в начале революции набережной, их быть не могло, но... Вот он: угловатый, несущийся по обломкам навстречу нашей группке, раскрашенный бело-синими разводами камуфляжа вездеход Королевских ВС. Как во сне: катит по центру проспекта, будто призрак из прошлого. Преодолевая легкое обалдение, вскидываю автомат, благодаря неведомого мне изобретателя подствольных гранатометов. Сколько жизней спасли или отняли эти небольшие трубочки со спусковым крючком и предохранительной скобой... Щелчок. Вездеход несется юзом и втыкается в огромную бетонную плиту, отломанную взрывом авиабомбы от модерновой в недалеком прошлом высотки. Смотрю на эту картинку, ощущая себя деревенским дурачком на ярмарке - откуда здесь взяться аристократам, да еще на этом глупом вездеходике, он похоже даже не бронирован...
--Ложись, дурак! - орет мне кто-то в ухо, сшибая плечом прямо в кучу битого кирпича и какого-то хлама.
Падаю, но вижу, как распахиваются дверцы машины и оттуда выкатываются две фигуры в размалеванных белым и голубым комбезах. Не различаю лиц. Только смазанные темные пятна глаз и бледный цветок пламени, бьющийся в руках одного из врагов. Убивающего пламени. Они знают, что обречены. Вернее обречен этот, стреляющий с колена скупыми очередями. Прикрывающий отход товарища...
Хлопок, пыль, уши закладывает... Граната. Пит? Я не смотрю на то, что стало с врагом. Сейчас мир для меня сжался до размера темного силуэта. Тени бегущей к развалинам. Фигурки, что несется прочь, забавно раскачивая корпусом. Цели. Плавно тяну спуск. А он все бежит... Бежит долго и мне начинает казаться, что перекосило патрон и аристократ скроется в развалинах. Автомат в руках оживает - на напряженной спине брызгами расцветают бурые цветы, а изломанная фигурка заваливается в пыль, вздрагивая в последней агонии, у самого подножия полуразрушенной жилой башни... Первый. Мой первый.
Питер, пнув останки автоматчика, довольно хмыкнул:
--Учишься, студент! Поздравляю. Только одно замечание - со ста шагов надо не колесико у керосинки ломать, а коптить эту хрень намертво! - он протягивает огромную лапу, но я поднимаюсь сам.
Поднимаюсь, стараясь отвести взгляд от оскаленного в последней усмешке лица, присыпанного пылью... Темная пыль набухает влагой... В голове шум от грохота или от адреналина, хорошо представилось, что было бы, не сшиби меня Шип - "кирасы" на такой жаре мы надевать не стали, зачем они в тылу... А людей с нашпигованными свинцом животами мне приходилось видеть... Встряхиваю головой, пытаясь напомнить себе, что идет война, а там, под палящим солнцем, лежит мой первый. Во рту пересохло - показалось, что все звуки проходят сквозь тяжелое зимнее одеяло, которые нам, бывало, выдавали в общаге, где первокурсников частенько морозил экономный декан с ласковым прозвищем "му-му".
Злобный мат отвлек меня от воспоминаний, Шип первым подошедший к вездеходу, рыча, тащил из него сопротивляющуюся девчонку, одетую в форму королевской гвардии. Сутулый, похожий на седую гориллу Шип, грязно выругался и сообщил:
--Эта дрянь какие-то бумаги сжигала... - и отвесил девчонке подзатыльник.
Растрепанная рыжеватая худышка неудачно шлепнулась на пыльную мостовую, вскочила, мне показалось, что хотела броситься прочь...
--Не балуй, - хрипло предупредил я, хлопнув ладонью по своему автомату.
--Подержи, - неприятно осклабился Питер и навесил мне на плечо свой пулемет, аккуратно положил на обломок бетонной плиты "джин-трубу", которую всегда таскал с собой "на всякий случай", и вразвалочку двинулся к девчонке.
Сделав какой-то знак хмурому Шипу, он успокаивающе заметил:
--Девочка-аристократочка - лучшее лекарство от спермотоксикоза! - и ласковым голосом, от которого даже у меня побежали мурашки озноба, несмотря на палящее солнце, продолжил:
--Стоящая бабенка! - и ущипнул девушку за грудь.
--Убери руки, негодяй! -- пискнула девчонка и, ойкнув, скорчилась - Питер ударил без замаха, жестко, выбивая дыхание из хрупкого тела.
Потом пнул скорчившуюся у его ног девушку по лицу огромным пыльным башмаком. Девушка взвыла, голова ее мотнулась в сторону.
--Мразь! - зло выкрикнула она, -- Всех перевеша...
Договорить ей не удалось, - подскочивший к ней Шип одним рывком за волосы дернул ее на ноги, выкручивая руки за спину. Пит ловко заткнул ей рот черным беретом, вытащенным из-под погончика форменной синей рубашки девушки и быстро закрепил берет сорванной со своего потного лба банданой.
--Ты зачем? -- возмутился было Шип, удерживающий брыкающуюся
пленницу.
--Чтоб не материлась, - сосредоточено отозвался Пит.
--А в рот? -- недовольно осведомился Шип.
Отчего-то вспомнилось, что погоняло свое он получил за на редкость противный голос: тихий, шипящий, будто радиопомеха из передатчика.
--Поглядим, - успокоил его Пит, затягивая на лице рыженькой косынку банданы.
Кричать девушка больше не могла, лишь издавала тихое рычание.
Мне было не по себе. Вроде всякого навидался за эти месяцы, но вот привыкнуть к такому не мог. Я хотел отвернуться, но...
--Студент, тебе, как герою дня, первое слово, -- великодушно предложил Шип.
Я только молча помотал головой и процедил извиняясь:
--Глушануло что-то, надо дух перевести, - и, подтверждая свои слова, тяжело оперся о пулемет Пита, как о костыль.
--Бывает...
Воспользовавшись тем, что Пит отвлекся на разговор со мной, девчонка попыталась лягнуть Шипа, держащего ее со спины. Звонкий хлопок очередной затрещины отвешенной непокорной Питом заставил ее бессильно обвиснуть.