Геннадий вспомнил абсолютно безразличное лицо оперативника, ненадолго оживившееся только тогда, когда он «сдал» своего сокамерника. А ведь достаточно было сделать всего один телефонный звонок тому же Егорову из главка, и стало бы ясно, что он, Толстых, говорит правду…
Вечером начался новый виток «тюремной романтики». Карточный проигрыш вызвал у Бивня досаду. В такие минуты он всегда начинал куражиться над теми, кого поставил на нижнюю ступеньку камерной иерархии.
Бросив карты на колени улыбавшемуся Хряку, он с хрустом потянулся и произнес:
— Что-то мы радио давно не слушали. Сейчас же концерт по заявам. Где пульт?..
Раскрашенный кусок картона, служивший пультом дистанционного управления, ждал своего часа, лежа на тумбочке. Толстых и Корнилов, как по команде, вылезли из-под шконок и встали навытяжку перед паханом.
— Та-а-ак, где тут у нас «пуск»?.. — Он нацелил «пульт» на Корнилова и нажал «кнопку».
Подражая голосу диктора, тот произнес:
— Радио «Колыма» продолжает свою работу в прямом эфире!.. Для прекрасного человека Валентина Клычкова, который отдыхает сейчас в солнечной Ницце, мы передаем, по просьбе его друзей, песенку Крокодила Гены из одноименной оперы… Приятного вам, как говорится, прослушивания, Валентин Николаевич!..
Толстых с отрешенным видом подошел к столу, откинул скатерть, положил пальцы на нарисованную клавиатуру. Корнилов, словно дрессированная обезьянка, начал отбивать ритм, используя в качестве ударных комбинацию: хлопок ладонями у открытого рта. «Подыгрывая» себе на «синтезаторе», Толстых жалостливо затянул:
— Стоп! Очень плохо. Невесело как-то, скучно… — прервал выступление Бивень. — Такой шоу-бизнес нам не нужен!
— Перематываем назад… Дубль два!.. — Он нажал на «кнопку».
Не меняя выражения лица, Корнилов ускорил ритмическое сопровождение. Толстых запел быстрее, по его лицу текли слезы.
…Его выпустили с опозданием на девять дней.
Егоров корпел над квартальным отчетом. К каждой цифре, проставленной собственной рукою в расчерченные графы, он относился, как курица-наседка к высиженному цыпленку, — то есть заботливо, нежно и ревностно. Это был важный элемент «штабной культуры», которую подполковник любил с юношеской страстностью. Процесс был таким же интимным, как соитие с желанной женщиной. Поэтому Сергей Аркадьевич недовольно поморщился, когда в дверь робко постучали.
— Войдите…
В кабинет вошел изможденный Толстых в слегка помятом костюме. На этот раз Егоров улыбнулся от души. Свою часть договора он выполнил, теперь настала очередь шведской сантехники.
— Геннадий Ефимыч, ну наконец-то!.. Я все подготовил, а вас нет… Ну как, подняли авторитет?..
Бизнесмен тяжело опустился на стул. Подполковник успел заметить, как сильно он изменился: лицо осунулось и пожелтело, под глазами фиолетовые круги, руки дрожат, в шевелюре появились седые пряди… Егорову показалось, что за полторы недели «сиделец» постарел лет на пять.
— Лучше б не поднимал… — Толстых мрачно взглянул на хозяина кабинета.
— Я же предупреждал, что у нас не Швеция… Ну, мы свои условия выполнили, теперь ваша очередь.
— Извините, Сергей Аркадьевич, но… — В эту минуту Тостых выглядел как олицетворение мировой скорби.
Улыбка сползла с лица Егорова, радость сменилась недоумением:
— Что «но»?…
Толстых поднялся со стула и, глядя куда-то в пространство, произнес:
— Закрыл я фирму…
Челюсть начальника поехала вниз.
— Как «закрыл»?!
— Не хочу иметь с ними ничего общего…
Толстых поднялся, аккуратно задвинул стул и направился к двери. На пороге он обернулся:
— Вы были правы. Не стоит с ними связываться…
Егорову понадобилось несколько минут, чтобы выйти из ступора. Он с ужасом вспомнил, что на этаже остался всего один мужской унитаз.
Каких-то семь цифр на клочке бумаги — и многое изменилось. Такие события лежат за гранью предсказуемости, находятся во временных точках, где сходятся линии людских судеб, а потому воспринимаются как нечто привнесенное извне. Одни называют их случаем, другие — фатальной предопределенностью, но, как ни назови, суть остается неизменной.
Получив добро у начальника, Рогов и Плахов тут же, оседлав маршрутное такси, помчались на квартиру к отставной любовнице Корнилова. Та с большой неохотой выложила на стол его давнишний подарок — старинную икону в серебряном окладе. С тех пор как она рассталась с Корниловым, Ира не раз переживала трудные времена, но реликвию так и не продала, даже не закладывала в ломбард, чтобы выручить немного денег. Женщина верила, что ей помогла Святая Ирина, изображенная на иконе… И вот теперь, когда в жизни все наладилось, явились двое мужчин, показали удостоверения сотрудников уголовного розыска и унесли «образ» с собой. Как вещественное доказательство.