Закрывая за оперативниками дверь, Ира испытывала тяжелые чувства. Дело не в том, что ее лишили дорогой вещи, и даже не в том, что икона проходила по уголовному делу. Ей показалось, что она расстается со своей покровительницей навсегда…
Через час икона лежала в кабинете оперов. Мужчины разглядывали реликвию, лежащую на столе, оценивая ее как предполагаемый вещдок по делу о контролере-убийце.
— Она с ним уже лет шесть не живет. И не видится, — заметил Плахов.
— А икона?.. — Виригин взглянул на коллегу.
— Давно подарил. На именины.
— И что ж, она все это время не знала?.. — По лицу Макса скользнула тень недоверия.
— Говорит, нет. — Плахов вспомнил растерянное лицо женщины.
— С трудом верится…
Попытка «обкатать» версию сговора поддержки не встретила. Плахов пожал плечами:
— На вид вроде ничего. Портнихой работает.
— Чего с камикадзе-то этим будем делать?.. — сменил тему Рогов. — Который телефон дал?.. Отпустим?..
— Да выпустили его уже, — отмахнулся Игорь. — Он свою миссию выполнил. И впечатлений набрался. До конца жизни хватит.
В дверях кабинета появился Любимов, его лицо сияло, как начищенная солдатская бляха. Он извлек из кармана блокнот.
— Есть контакт, мужики! Икона «паленая»!.. Стоит на учете. Похищена девять лет назад из частной квартиры на канале Грибоедова. Святая Ирина в серебряном окладе, — прочел он выписку из блокнота.
— Отлично!
— Дальше еще лучше, — продолжил Любимов. — Хозяйка, Борисова А.С., пенсионерка, убита ударами молотка. Квартира ограблена.
— Здорово! — обрадовался Плахов.
— Мужики, вас бы кто со стороны слышал!.. — Рогов укоризненно взглянул на коллег.
Замечание отскочило от Плахова, как целлулоидный шарик от теннисного стола.
— Спокойно!.. — Жора повернулся к Рогову. — Но дальше — самое интересное. Убийство это раскрыто.
— Не понял?.. — На лице Виригина отразилось неподдельное удивление.
Любимов снова уткнулся в блокнот:
— Обвиняемый — Григорьев Валентин Андреевич, пятьдесят седьмого года рождения, зять потерпевшей.
Рогов издал звук, похожий на свист. Плахов нетерпеливо спросил:
— И где он?
— Приговорен по статье сто второй, пункту «е» старого кодекса к высшей мере наказания, расстрелу. Скончался в камере, не дожидаясь исполнения приговора. От сердца, наверное.
В кабинете повисло тяжелое молчание. Первым его нарушил Рогов:
— Почему же тогда икона до сих пор на учете?..
— Обычный, Вась, наш бардак! — усмехнулся Любимов. — Поставить поставили, а снять — забыли. Такое бывает. Ты сам хоть раз снимал что-нибудь с учета?
— Нет. Не до того.
— Вот видишь.
Плахов с этой версией не согласился:
— Бывает, у девушки муж умирает, а у вдовы живет!.. Нет, тут что-то не то… Надо разобраться. Давайте, я в тюрьму к Корнилову съезжу, а вы узнайте, кто делом занимался.
— Уже узнал. Даже дело в суде полистал. — Любимов не без удовольствия продемонстрировал профессионализм. — Старший опер Мухин. Нынче охраной в банке заведует.
Направляясь в СИЗО, Плахов думал не о том, как будет беседовать с Корниловым. Это уже не интересно, так же как доигрывать заранее выигранную партию. Он размышлял о том человеке, который погиб по ложному обвинению. Принять смерть во цвете лет за то, чего не совершал. Что может быть страшнее?..
Корнилов испытывал совсем другие чувства. Проходя по тюремным коридорам, Александр переживал предчувствие страшной неизбежности. В кабинете следственного изолятора сидел его злой гений, его упорный могильщик, который с усердием рыл яму, чтобы похоронить его, Корнилова, на долгие годы, а может, и навсегда.
На этот раз они беседовали с глазу на глаз, хотя Корнилов опять потребовал адвоката. Плахов не стал ходить вокруг да около — он сразу выложил перед заключенным фотографию иконы.
— Узнаешь?.. Бывшая подруга все подтвердила. Все тот же почерк.
— Чего уж тут темнить, раз накопали. — Корнилов мрачно взглянул на снимок. — Да, моя работа.
— Я же предупреждал… — глядя на поникшую фигуру собеседника, почти ласково произнес Плахов.