Изможденная осуждением мама отправляется пополнять биомагнитные и энергетические запасы. В семь утра у нас теперь по расписанию занятия цигуном в парке. Шумит листва, журчит искусственный фонтанчик и щебечут птицы. Оглушительно, словно согнали их со всей округи в угол нашего парка. В каком-то смысле так оно и есть. По крайне мере так происходит в маминых мыслях. Клетки с певцами висячим забором ограждают центральную дорожку парка. По две, по три – на каждом кусте и деревце. Владельцы клеток обмениваются утренними новостями, размеренно поплевывая и покуривая. С птичьим гомоном соревнуются китайские народные напевы, раздающиеся со всех площадок парка. Здесь – группа, танцующая с веерами. Там – машут мечами. У каждой группы свой звуконоситель и учитель.
Мы пристраиваемся неподалеку от занимающихся тайчи. Пожилые мужчины и женщины, плавно покачиваясь, описывают круги полусогнутыми руками. На лице покой и отсутствие мыслей. Глаза зомбированно следят за лидером. Мама глаза закрывает. Полуприседает, расставив ноги на ширине плеч. Выпрямляет спину. Поднимает подбородок. Чуть сгибает руки в локтях и начинает выписывать круги. По-своему, как мастер учил. Вращение руками, шаг вперед, замерли. Вращение в противоположную сторону, шаг другой ногой, замерли. И обратно. На полусогнутых и очень медленно. Мама открывает глаза и привычно встречает любопытные взгляды группы тайчи. Большинство улыбаются и одобрительно качают головами. Мама закрывает глаза, и мы продолжаем. Реализуем полученный в горах потенциал. Заряжаемся энергией.
Я сочувствую надувным шарам. Меня также раздувает все сильнее каждую минуту. Кажется, еще чуть-чуть, и лопнешь. Нет, растягиваешься дальше. Не от сомнений и знания, не от самомнения и мотивации.
Расту под чутким руководством генов и мозга, обретаю форму. Полости моего живота и груди разделяются, появляется шея, диафрагма начинает отделяться от сердца, а легкие от желудка. Легкие разрастаются в разные стороны в форме множества трубочек. Мои нетерпеливо и непредсказуемо дергающиеся руки удлиняются и укрепляются. Запястья, локти, пальцы – все это в наличии и их уже ни с чем не перепутаешь. У меня даже есть индивидуальные отпечатки пальцев. Оставлять их, правда, пока негде, но имеются. Базовая конструкция – хрящевая. Не стройная, зато гибкая. Посередине – нервная трубка, превратившаяся из гусеницы в основу зародышевого позвоночника, ключевое передаточное звено между моим мозговым центром и периферией. Все идет по плану. Я управляю ситуацией и могу расслабиться. Выдохнуть!
Мой нос! В меня что-то суют. Впихивают через носовые проходы. Такого в моем плане развития нет. Как избавиться? Это что-то проникает все глубже. Я не могу это остановить! Пробирается под едва начавшие формироваться лобные полухрящи-полукости. Этого не должно быть. Прямо в мозг! Это насилие. Перебирается в тело. Это аборт! Заполняет меня всего. Но мы же договаривались? Кровь пульсирует со страшной скоростью. Мне же было дано время доказать свою полноценность. Это ошибка! Мне еще не двенадцать недель. Сосуды сейчас лопнут, и мое бедное сердце разорвется. Я же уже столько успело. У меня все под контролем. Нечестно! Предатели!
Конечности и голова судорожно дергаются. Погибаю! Грудная клетка раздвигается. Ну пожалуйста! Грудь сдавливает. Из меня выходит дух. Я так и не увидело мир. Не увидело себя в зеркало. Не узнало цвета своих глаз. Не попробовало вкуса «Шато Марго» 1985 года. Прощайте и простите.
Мне вдруг четко представляется наш дом. Так, как его любит мама. Просторная овальная комната. Розовато-бежевые стены, сверкающий пол кремового гранита, белый двухуровневый потолок. И окна, окна, окна. От потолка до пола. На три стороны света. Свет, простор, свежесть. Голые пятки нежно ласкает пушистый ковер. Аромат кофе с корицей. И так, как его любит папа. Черный телевизионный экран – словно еще одно окно. Метровые динамики КЕФ. Лиловая бархатная софа с мягкими подушками. Бокалы, рюмки и стаканы разнообразных форм и оттенков теснятся за стеклянными дверями шкафа. Звуки саксофона, переливы джаза. Оба дома гармонично складываются в единую мозаику. Комфорт и наслаждение. А в центре Я. Любимое, желанное и боготворимое. Смех, радость, нежность. Моя паника затихает.