Виолетта помогла дочери привести одежду в порядок.
– Где-то ты испачкалась, – суетливо сказала она, увидев следы на шарфе. – Чем это? – она принялась разглядывать.
– А что там такое? – Старательно укладывая шарф, Пелагея все-таки не заметила ничего необычного. Она тоже посмотрела на шарф. – Наверное, помада, – равнодушно произнесла она.
– Как это? – удивилась мать.
– Глаза слезились, – ответила Пелагея.
– До подбородка?
– Просто… Да и ветер сегодня сильный и прохладный, – прервала первую мысль Пелагея.
– Пел, ты устала, – поинтересовалась Виолетта, глядя на бледную, хотя и только что с улицы, дочь.
– Не столько устала, сколько… – они прошли в комнату. – Садись, мам, расскажу, – предложила Виолетта. – Сегодня разговаривала с Глебом. Дядя Ярик умер.
Виолетта на какое-то мгновение замерла, не дышала, не моргала, даже не думала. Только взгляд медленно сполз с лица дочери и остановился на окне, вчитываясь в толщу воздуха перед ним. Ничего за окном она сейчас не видела. Потом она так же медленно вдохнула, словно делая это потяжелевшими глазами, и спокойно выдохнула.
– Ну, вот, – сорвалось с губ. И через паузу: – Таких людей единицы.
Виолетта почему-то мгновенно припомнила себе все, что мог бы припомнить ей Ярик, но так и не сделал этого. Её память вдруг озвучила ей слова Ярика: «Меня можно обидеть, но, наверное, нужно хотеть это сделать». И она подумала: «Он действительно не обращал внимания на житейские мелочи и перепады настроения. Хотя нет. Он обращал. И отличал их. Но не придавал им значения. А напротив, всегда старался сгладить, поддержать, помочь словом, делом. Беспокоился…».
Пелагея подошла к матери и прислонила ее голову к себе.
– Ты расстроилась? – спросила она.
– Мы так и не успели сходить к тебе в Чашу, чтобы еще раз увидеть друг друга, – ответила мать. – Ты передавала ли им привет, дочь?
– Конечно, мам, – тихонько сказала Пелагея.
– Да я знаю, что передавала, – ответила чуть погодя Виолетта. – Так. Спросила. Чтоб себя, наверное, успокоить.
– Все будет хорошо, мам. Так должно было быть, – попыталась утешить ее дочь.
Обе немного помолчали.
– Конечно, – прервала тишину Виолетта. – Но чем ближе это самое «должно», тем страшнее становится.
– Ты боишься? Ты же всегда говорила, что это глупо бояться того, что неминуемо случится.
– Говорила. Я же не смерти боюсь.
– А чего тогда? – осторожно поинтересовалась Пела, боясь глубже расстроить мать.
– За вас. За тебя и Эви, – откуда-то из прострации отвечала Виолетта. – Даже не зная, жива она или нет, я по-прежнему за нее боюсь. А со страхом ничего нельзя поделать. Можно привыкнуть к старости, к холоду, к боли. Можно делать вид, что не замечаешь их. Можно даже действительно не замечать их. Но нельзя привыкнуть к страху. Времена-то вон какие непонятные настали.
Они поговорили еще некоторое время, потом снова немного помолчали, пока Виолетта не предложила помянуть ушедшего друга.
***
Суета все еще не рассасывалась, несмотря на довольно позднее время. Глеб тоже задерживался в штабе. Он вызвал соединение с третьим штабом.
– Чаша на связи. Как нас слышите? – ответили шаблонно на вызов.
– Слышим отлично. Привет Орест.
– Привет Глеб. Есть новости?
– Да, не то чтобы новости… так, просто, революция маленькая. Лаша там есть поблизости?
– Что еще за революция? – встрепенулся Орест.
– Расслабься! Все нормально! Минут через десять собери народ, пожалуйста, у моста. Ладно?
– ОК, – медленно сказал Орест, так и не поняв хорошие или плохие новости их ждут.
Он позвал Пелагею и остальных.
– Что у вас там? – прибежала озадаченная Пелагея.
«Орест, похоже, не смог просто позвать людей и уже нарассказывал разных глупостей», – подумал Глеб, увидев обеспокоенную Пелагею.
– Пока еще ничего, минут через десять только. У вас как?
– Разгребаем документацию в лаборатории.
– В лаборатории? В какой? – не понял Глеб.
– Ага! В какой, ему! Только после вашей революции!
– Хм. Вот вы, значит, какие стали? – улыбнулся Глеб. – Ну, ладно.
– Мать передавала тебе и семье соболезнования. Когда похоронили? – перешла на спокойную интонацию Пелагея, вспомнив, что мать очень просила передать Глебу и Нонне, что она переживает утрату вместе с ними.
– На прошлой неделе. Позавчера вот девять дней было. На кладбище были. Холодно, ветер, снег срывался. Но мама тоже была, – ответил Глеб.