В голове вроде своя, но как будто чужая появилась другая картинка, похожая, как он тоже смотрит в закрапанное окно и уговаривает маму все-таки пойти. Но мама отвечала, что были бы мы у себя дома, то обязательно бы пошли на праздник, а здесь, в чужом городе… Но они все-таки пошли, и дождя в тот день почти не было.
Иногда своими запахами, звуками, реже членораздельными, еще реже несущими информацию, Германа вынимал из себя его попутчик. Глядя на него, можно было подумать, будто поезд – это место специально придуманное, чтобы в нем есть. Но Герман сейчас не был способен поддержать своего попутчика. И даже несмотря на все его попытки обнаружить свое присутствие, Герман словно был один не то, чтобы в своем купе, а в целом вагоне.
Он вспомнил как последние несколько недель не находил себе дома места, задаваясь одним вопросом: «Зачем? Зачем он занимается этим ремонтом? Жена умерла три года назад, не выдержав болезни. Обидней всего было то, что мы с ней смогли пройти два самых трудных года после начала столкновения. Казалось, что страшнее уже быть не может. Потом я открыл мастерскую, и через три года ее не стало.
Детей пришлось отдать в школу с постоянным проживанием. И тоже, зачем они учатся? И вообще, зачем просыпаться утром? – мысли разбавила небольшая пауза, вслед за которой как ответ пробежал новый вопрос. – А, надо на работу? Зачем на работу? Карьера? В моем-то случае? Да и зачем? Деньги? Зачем деньги? – дальше мысли не пошли в тупиковую, но очевидную, сторону, и согласились с собой, хотя и не успокоились: – Пускай будут деньги. А зачем бабочка летит на огонь?»
О бабочке он подумал, увидев ее туманное стилизованное изображение, эмблему производителя, в толще дверного стекла своего купе.
«В чем смысл лететь на огонь? – бесконтрольно ветвились мысли. – Ведь этого никто не оценит из тех, кто даже увидит! А может, ей просто нет нужды знать, видит ли кто-то смысл в ее гибели? Она просто верит в то, что нужно сгореть, чем ярче, тем лучше. Поэтому выбирает самый яркий огонь. А может, даже не знает, что сгорит? Бабочки ведь не ходя в школы. Человек тоже имеет веру… но, тем не менее, всегда ищет смысл. При этом чтобы другие этот смысл тоже видели. Вот она, наверное, разница!»
Потом Герман вспомнил, как закрыл лавку, взял билет на поезд, потом пересел на другой, третий. И вот теперь он разглядывал горизонтальный дождь на стекле.
*
«Какая-то дыра, скучнее нашей, – подумал Герман, оказавшись, наконец, в пункте назначения. – Почему-то из всех городов, куда шли поезда, я выбрал именно этот».
Он осознавал странность ситуации не только для себя, но и нетипичность вообще для людей: путешествовать, выбирая пункт назначения из того, что есть в ближайшем расписании. Но на этот раз следующий город выбирать не хотелось.
Он посмотрел на привокзальное табло: день, время. Появилось странное ощущение, что он успел добраться досюда вовремя, но времени, чтобы найти торговый центр, почему-то именно «Прайм», промелькнул невнятно вопрос в голове у Германа, осталось не так много.
Первое желание спросить у прохожего, как туда попасть, прервалось мыслью: «Это может показаться подозрительным». Пришлось действовать самостоятельно.
– Карта города с транспортными схемами у Вас есть? – спросил Герман в газетном киоске.
– Только вместе с газетой. Четырнадцать, – ответила обитательница киоска безапелляционным тоном, не на секунду не отвлекаясь от семечек.
– Мне газета вообще-то не нужна, – попытался выразить свое мнение Герман.
– По отдельности не продаем, – последовал ответ.
– Хорошо, давайте, – согласился Герман, видя, что переспорить газетчицу, которая выглядит как единое целое со своим киоском, ему не удастся.
«Бывает же такое идеальное сочетание человека и профессии» – подумал он.
– С вас тридцать два, – молниеносно сообщила газетчица.
Герман представил, как лет тридцать назад она так же молниеносно называла цену любой газеты или журнала из пары сотен наименований у себя на полке. Но сейчас их было меньше десятка.
– Вы же сказали четырнадцать?! – смутился он.
– Это карта.
– А дешевле газеты нет?
– Одинаковые.
Нулевая заинтересованность газетчицы в происходящем процессе все-таки начала возмущать Германа.
– А карта хорошая? Подробная?
– Одна. Других нет.
Газетчица, конечно, раздражала и своим тоном, и многословностью, но бороться с негодным обслуживанием означало повысить шансы запомниться ей. А Герману хотелось избежать этого. Поэтому он закончил торги.