"Как же ее имя?" - остановилась мысль.
Его руки невольно ослабили хватку, но голова Лейлы уже начала опускаться на бок. Следы от нескольких слезинок теперь стали наклонными, а новые упали вниз, но уже не вдоль побледневшей щеки.
Может, еще и можно было бы отпустить совсем петлю и вернуть Лейлу, но косые следы слез вызвали в памяти другие воспоминания: поезд, дождь, струйки воды бегут поперек стекла, снова желтые с прочернью лучи, вновь ласковые слова матери, нежное прикосновение ее руки к его волосам, цветы, улыбка с челкой на глазах, и имя... Эвелина.
"Да ее звали Эвелина!" - вспомнил Герман и не смог удержать на руках полностью ослабшее тело Лейлы.
Но он не смог обратить на это внимание.
Его мысли накладывались одна на другую: "Поезд, куда он ехал? Куда я ехал? Почему я ехал? Почему ехал я? Кто я?" "Ты ведь человек", как ответ прозвучали слова Лейлы. "Что сейчас происходит в моей мастерской? У меня есть мастерская!?" - закрепился восстановленный факт. - ...
Зелено-белая деревянная вывеска над ней, раскачиваемая сильным ветром, вылетающий из-за угла черный гриф, которого он смог увидеть только одним глазом, едва освободившись от накрывшей его...
"А что это вообще было?" - возникла и растаяла неясность.
Он не смог вспомнить. Потом снова поезд. Встреча. Поезд. Другая... Задание. Против них. Наивысшая степень... И что он сейчас сделал?
Герман стоял в оцепенении, руки внезапно задрожали, клещи жестокости отпустили, в висках словно прорвало дамбу, разум оценивал происходящее. Часть мыслей были, как наблюдение со стороны, часть были от первого лица, своего лица.
"Ты ведь человек" - било в голове.
"Я ведь человек! - отвечалось там же. - Против них... - Он посмотрел вниз и увидел Лейлу, сразу вспомнил искаженные лица Дины и Ллеу. - Это не против Лейлы! Восемь! Теперь уже минус..., минус три".
Кровь снова хлынула к голове, отразившись на некоторое время в глазах белой пеленой ужаса от совершенной ошибки.
"Не может быть, чтобы все было кончено" - пробивалась через плотный туман оцепенения надежда.
Логическая цепочка уже начинала разворачиваться от фактов к необходимому при сложившихся обстоятельствах.
"Дина, ей в Вааль через неделю, потом далеко ехать не нужно. У нее Европа. Ллеу, ему в конце августа, мне в начале сентября. Ллеу в Австралию. Лейла свой трансфонатор уже получила, поэтому и не смогла с ним от меня убежать. - Он нашел ее конверт с заданием. - Тоже не уничтожен! - Он даже улыбнулся этому факту. - Как конверты с пин-кодом у любителей старомодных банковских карт. Хранятся даже после истечения срока действия карты. Ладно, - вернулся Герман к главному. - Лейла должна была попасть в Южную Америку.
А дату мы выбрали первое января. Осталось четыре месяца и четыре трансфонатора, которые мы, включая меня, должны были установить. Три из них теперь включать некому.
Допустим, включить его можно не обязательно рукой человека, я без труда придумаю, как это сделать. Самое сложное, значит, найти безопасное место, где его можно разместить, чтобы его не обнаружили".
***
- Чего окно буравишь? - подбежала Милена. - Давай, выходи из тыла. Всегда на передовой, а как праздник, так отсиживаешься где-то в грустных пещерах.
- Ты знаешь, - повернулся к ней Глеб. - Я в последнее время все больше замечаю, что в этот день мне не хватает тех, с кем мы отмечали Новый год в детстве. Пелы, Эви, родителей, тети Ви, ну, их ты не знаешь... Пять лет, с момента, как провели канал, мы хотя бы в штабах на прямой связи были в это время, а последние годы в штабе только по необходимости... - Глеб немного задумался. - С Акимом хотя бы по прежнему вместе.
Милена помахала ему рукой перед глазами.
- Алё! С Новым годом! Ты где?
- Да, вот, вспомнил тетю Ви и вспомнил сразу дядю Авдея. Представляешь, исчез человек, а мы ведь так и не знаем, что с ним произошло! Абсолютно никакого даже глупого объяснения. Хотя нет. Одно глупое было у моего отца. Но это, если не бред, то, как минимум, не доказано.
- Да, я слышала, кажется, эту историю, - припомнила с трудом Милена и тоже изменилась в лице, глядя на Глеба.
- Он был лучшим другом отца, - Глеб снова немного задумался, теперь над словом "друг". - Отец говорил, что вообще это слово может связать только с двумя людьми. Представляешь, - медленно вслух думал он, - сколько смысла он вкладывал в это слово? И что для него означало потерять друга?
Милена прищурилась, глядя в глаза Глебу, потом приблизилась к его лицу, дунула слегка в бровь.
- Мм... Все понятно, - констатировала она.
- Что тебе стало понятно?
- Да, я подумала, тебе снегом что ли через стекло брови присыпало, или ты прислонился к стеклу и намерзло? - она вздохнула.
- А оказалось что? - удивился Глеб.
- Нет. Это не снег. Это она самая! Ты, как твой отец, поседел быстро, буквально за три года.
- Угу, так же сразу же после полтинника, - согласился Глеб. - Мать все время говорила: "Порода!".
Но все-таки Милене удалось вытащить из себя Глеба, они прошли в большую комнату, где находились все остальные, где традиционно играла музыка и надрывался напрасно телевизор, горели свечи и был включен свет, где кричали дети и тостовали взрослые, где закусывали и запивали резвящими напитками съеденное.
- По-твоему это настолько разные вещи? - ни в какую не унимался Захар.
- Конечно разные! Я бы сказал принципиально разные! - настаивал Тим.
- Давай тогда обосновывай.
- Вот, я тебя вовремя вызволила, - обрадовалась Милена услышанному, когда они с Глебом подошли к спорщикам. - Тут сейчас будут что-то обосновывать, ты такие темы любишь.
- Ага, давайте, давайте, подключайтесь. Сейчас мы еще и ваши соображения заслушаем! - поддержал Захар.
- Легко! Например, родине я обязан, а государству нет. Принципиальная разница? Как считаешь? - пояснил Тим свою позицию.
- Это ты считаешь, что не обязан государству! - парировал Захар.
- Если государство считает иначе, то ему от этого не сытнее! Вот если бы оно хотело, чтобы я считал иначе...!
Захар переосмыслил эти слова и продолжил:
- Ты говоришь об этом, как будто это не связанные вещи, но это просто две стороны одной медали.
- Ничего подобного! Родина - это люди, которые тебя родили, с которыми ты рос, которые тебя учили, а государство - это машина, которая тебя использует, просто потому, что ты ее часть, которая в случае необходимости просто выплюнет тебя, прожевав. Или еще лучше даже не дожевав. Которая вот так вот тупо улыбается тебе с экрана, - Тим указал на замеченную краем глаза девицу, застывшую в улыбке на телеэкране.
- А тебе хотелось бы, чтобы оно скалилось на тебя с экрана? - предложил альтернативу Глеб.
- Ага, это ты бы назвал заботой о тебе? - поддержал хохму Захар.
Просмеялись и хотели было вернуться к спору, но Милена обратила внимание обратно на телевизор:
- А чего она так старательно лыбится-то?
Тим, Глеб и Захар посмотрели на экран. Ведущая новостного канала, который так и остался включенным после торжественных поздравлений президента Земли, действительно уже с момента, как их заметили дискуссанты, то есть как минимум с полминуты, не меняла выражения лица.
- И долго она уже так? - спросил Захар.
- Она так долго уже мучается? - каскадно поинтересовалась Милена у остальных, кто был в комнате.
- А кто его смотрит? - ответил Аким, оказавшийся из танцующих в данный момент ближе всего к Милене и услышавший вопрос.
- Так, понятно! - многозначительно потянул Глеб и явно активизировался на этой нетипичной ситуации. - Или не очень понятно?
- Это ты думаешь об этом, или я? - загадочно посмотрел на него Захар.
Глеб многозначительно поднял палец вверх.