“Тетя Рейла, ты помнишь меня? Ты знаешь, что случилось за этими стенами? Ты знаешь, зачем я здесь, кто послал меня?”.
За стеной громыхнул гром. “Разберись с драконьим отродьем”.
– Обещай мне, Стеффон, – плакала Рейла Таргариен, глядя на Дейнерис и повитуху, забравшую ее. – Защищай ее, и моего Визериса, о, сир Уиллем, где мой милый мальчик? Он должен увидеть свою сестру.
Станнис смотрел, как старый рыцарь помялся и вышел, предупреждающе посмотрев на него. Он знает, подумал Станнис. “Он знает, зачем я здесь. Знает, что я собираюсь сделать”
– У нее немного осталось времени, – сказала ему повитуха, как будто это что-то значило. Для него это только означало, что меньше будет Таргариенов, с которыми придется разбираться.
Он помнил другую женщину, с серебряными волосами и фиолетовыми глазами. “Бабушка, – подумал он, – ты знаешь, что я должен сделать?” За стенами бушевала буря. “Что бы ты сделал, отец?”.
– Обещай мне, Стеффон, – вскрикнула королева. – Защити их, пожалуйста.
“От кого мне их защитить? От себя? От моего брата, нового короля?”
Когда вошел мальчик, с глазами, полными слез, Станнису стало еще неуютнее. “Я не должен быть здесь”.
– Визерис, – позвала Рейла Таргариен. – Сын мой, познакомься со своей сестрой. Дейнерис.
Повитуха кивнула мальчику, и он подошел, протянув руку к ребенку. Станнис вспомнил, как однажды было такое же, когда его мать родила Ренли. Сир Уиллем нахмурился, глядя на его ошеломление с стороны от королевы. Осуждение. Отвращение. Омерзение.
– Ты должен быть ей хорошим братом, – говорила королева Рейла сыну. Сын рыдал.
– Матушка! Нет! Вы должны остаться! Вы не можете нас оставить! Нет, матушка!
“Плакал ли я так?”, – подумал Станнис. “Плакал ли я, когда потонула Горделивая, унося из этого мира моих родителей?”.
Он не помнил. Он смотрел перед собой и повторял молитвы, которым учил его септон. Он молил Отца, Мать, Кузнеца, Старицу, Деву, Воина, Неведомого. Он молил их отпустить его родителей. Но они этого не сделали, и Стеффон и Кассана Баратеон утонули вместе с кораблем.
Он больше никогда не молился. И никогда не плакал.
От мыслей Станниса снова оторвал голос кузины его отца.
– Кузен, ты должен их защитить. Визериса и мою дочь. Ты ведь защитишь их, правда? Не позволяй, чтобы с ними случилась беда. Обещай мне, милый кузен. Обещай мне.
“Я не твой кузен”, – хотел закричать Станнис. “Я его сын. Я не Стеффон, я Станнис”.
Эта женщина потеряла слишком много крови. Ее конец был близок. Он посмотрел на детей, на новорожденную Дейнерис и семилетнего Визериса. “Дети Безумного короля”, – произнес голос в его голове, очень похожий на голос Роберта. “Твои кузены”, – сказал другой. “Разберись с драконьим отродьем”, – вспомнил он. “С матерью этого шлюхиного сына Рейгара и ее мерзким сыном”.
“Разберись с ними”, а не “убей их”. Для Роберта это значило одно и то же. Станнис подумал об отце, о том, как он рассказывал об этой женщине перед ним, вспоминал, как они детьми вместе играли при дворе короля Эйгона Пятого. “Ты можешь звать меня тетя Рейла”, – сказала она, когда правил ее муж. Теперь ее муж был мертв, а старший сын ее кузена сидел на троне.
“Ты знаешь, о чем ты попросил меня, Роберт?” – потребовал он у образа брата в его голове.
Мальчик, младенец и женщина, они смотрели на него, ожидая ответа. Сир Уиллем хмурился в углу, а повитуха о чем-то хлопотала.
“Они твои родичи”, – прошептал голос в его голове.
“Они должны умереть”, – прошептал другой.
– Защити их, кузен, – сказала Рейла Таргариен.
– Обещай мне, кузен, – повторила она.
“Я не твой кузен”, – хотел он сказать. “Меня послали с тобой разобраться. Чтобы защитить династию моего брата, чтобы убедиться, что никто не восстанет за твоего сына. Я не Стеффон. Я не мой отец”.
Но он не был и его братом.
“Разберись с драконьим отродьем”, сказал Роберт. “Разберись с ними”. Не “убей их”.
Не в этом состоит долг, отчитал он себя. Не в том, чтобы искать увертки.
Станнис видел перед собой свою мать, разговаривающую с королевой, они обе прижимали к себе своих новорожденных сыновей. Это было за месяц до их поездки в Вольные Города. Ренли Баратеон и Визерис Таргариен, троюродные братья, королева Рейла думала, что в будущем они смогут расти вместе. Леди Кассана сомневалась уже тогда. Двор был опасным местом, особенно после Сумеречного Дола. И все же она улыбнулась и кивнула. “Как наши мужья”, – сказала она. “Как наши мужья”, – согласилась королева.
Невинные постоянно погибают в войнах, он знал это. Женщины, дети, все они гибли, когда резня приходила в королевство. Так существовал этот мир. Он узнал это тяжелым способом, на год оказавшись запертым в Штормовом Пределе, умирающим от голода, в то время, как люди Безумного короля пировали под стенами. Люди замка по одному умирали, но он никогда не думал о сдаче. Ренли плакал, требуя, чтобы он попросил еду у людей снаружи, но Станнис никогда даже не думал об этом. Роберт приказал ему держать для него его дом, не сметь его терять. И он сделал это, пока чертов Нед Старк не снял осаду.
– Стеффон, – позвала его королева Рейла. О чем он думал, вот так просто войдя в замок.
Они были его родней, он знал это. И они были угрозой правлению его брата, он знал и это.
Но смерть – не единственный способ, которым можно убрать угрозу.
– Ты защитишь его, ведь так? – спросила другая женщина давным давно. В гавани, у самого корабля. Ренли был тогда всего лишь младенцем, но Станнис пообещал матери.
– Защищу, – твердо сказал он. – Защищу.
Умирающая женщина, плачущий мальчик, новорожденный младенец. Они никогда не принимали участия в войне. Они не совершали преступлений – похищений и убийств.
За что они должны были умереть? За то, что родились с именем Таргариен? За то, что были семьей безумцам?
Станнис подумал о контрабандисте, которого оставил на своем корабле, которому отрубил пальцы за его беззаконные поступки, которого сделал рыцарем за спасение Штормового Предела. “Ты жесток”, – с отвращением сказал Роберт, узнав об этом. Станнис заскрипел зубами. “Нет, я справедлив”, – ответил он.
“Разве может так поступать справедливый человек”.
“Разберись с драконьим отродьем”, вот были слова Роберта. “Разберись с ними”. Не “убей их”.
Рейла Таргариен смотрела на него.
“Прости меня, брат”, – подумал он.
– Пообещай мне, кузен, – попросила она. Он знал, что надо сделать.
– Я обещаю, – ответил Станнис.
========== Джон ==========
Ворон прилетел в Королевскую Гавань через несколько недель после того, как новопостроенный флот отправился в путь под руководством наследника нового правителя. Один из гвардейцев Аррена стоял на посту у воронятни, и он сразу же предупредил Джона, за что получил приличную награду. Великий мейстер Пицель оказался человеком Ланнистеров, и потому Аррен радовался, что узнал новости первым – не следовало Тайвину Ланнистеру и его людям узнать, что случилось в крепости последних Таргариенов до него.
Что удивило при первом взгляде, так это то, что Станнис Баратеон, предполагаемый лорд Штормового Предела, адресовал письмо самому Джону вместо своего брата-короля. Но опять же, не было секретом, что между двумя братьями не было любви. “Черт побери, Нед”, – злился однажды Роберт во время обеда в Орлином Гнезде. Это было после визита лорда Стеффона и его второго сына, которому мало что там понравилось, в том числе встреча с братом. “Это ты должен был быть моим братом, не Станнис”.
Иногда Джон задумывался, не потому ли его бывший воспитанник был так помешан на Лианне Старк, потому что надеялся, что так его брат по воспитанию станет его братом по закону. “Так отвергать собственных родственников, мальчик мой…”
Роберт всегда был упрямым, своевольным юношей. Уверенным, даже самоуверенным, больше, чем собственный племянник Джона Элберт. Всех ошеломило, когда в восемь лет он подружился с тихим, сдержанным сыном лорда Рикарда Старка. Конечно, это была одной из причин, почему их воспитывали вместе, но когда он впервые увидел их вместе, он засомневался, что они смогут подружиться. Тем не менее, скоро Роберт стал считать Неда большим братом, чем юношу, правившего вместо него Штормовым Пределом, и ребенка, не помнившего своих родителей. Возможно, это было понятно, потому что Роберт вырос вдали от Станниса и юного Ренли, но Джону казалось, что тут было что-то еще. Просто для Роберта совместно пролитая кровь казалась роднее, чем воды общего чрева.