– Я это сделаю, – в конце концов говорю я.
– Это будет трудно. И опасно.
– Неважно. – Я выпрямляю спину. – Если бы ты сказала мне спуститься под землю и убить сотню огнедышащих валкераксов ради моего сердца, я бы и это сделала. Но ты не сказала. Ты всего лишь попросила меня добыть чье-то надменное знатное сердце. А это куда проще.
Ноктюрна посылает мне улыбку, редкое и потому особенно приятное зрелище. Мы вместе спускаемся по лестнице. Крав вернулся и спит на овечьей шкуре рядом с Пелигли. Я начинаю собираться, но Ноктюрна шепотом меня останавливает.
– Леди И’шеннрия обеспечит тебя новой одеждой. Идем, я провожу тебя к ней.
Я смотрю на сонное личико Крава.
– Можно мне попрощаться?
Она кивает.
– Встретимся снаружи, когда будешь готова.
Я становлюсь рядом с ними на колени так тихо, как только возможно. Темные кудряшки Крава поблескивают у него на щеках. Веки мальчика слегка красноватые и припухшие, а ботинки грязные. Возможно, он бегал к истоку ручья. Там спокойно, а я знаю, что он плачет только когда остается один, прямо как я. Мы оба слишком гордые – не желаем, чтобы кто-то видел нас в минуту слабости.
– Не переживай, Ворчун. – Я глажу его по щеке. – Я верну твое сердце.
Если смотреть под определенным углом, они кажутся обычными человеческими детьми. Детьми, обладающими сердцами и свободой, растущими и меняющимися, а не застывшими в волшебной неподвижности. Глядя на их мирный сон, я начинаю верить, будто могу все исправить – отыграть назад совершенные убийства, освободив друзей. И неважно, что это не так.
Я покидаю коттедж лишь со старым отцовским мечом в руках – с ржавой рукоятью и выщербленным лезвием, но все еще сохраняющим подобие достоинства. Это все, что осталось у меня от отца и всей моей прежней жизни. Три мага обсуждают что-то, стоя в гуще наперстянки, пока вокруг них танцуют светлячки. Как только я подхожу, они замолкают.
– Решено. – Пламеней поправляет лацканы пиджака. – Если люди вычислят, кто ты такая на самом деле, они, скорее всего, попытаются пытками выбить из тебя информацию. Мы не можем допустить разглашения. Леди И’шеннрия пошлет весточку, если тебя обнаружат, и Ноктюрна осуществит твое «уничтожение».
Взглядом пронзаю Пламенея, словно острейшим кинжалом.
– Меня рвали на части дикие кошки, а люди протыкали насквозь. Я падала со скалы, и в моем теле не оставалось ни одной целой косточки. Забавно, что ты считаешь, будто какие-то пытки развяжут мне язык.
– Речь не о «каких-то» пытках, – усмехается он. – Мы не можем никого отправить в Ветрис, чтобы освободить тебя. Участь пойманного шпиона всегда незавидна. Годы боли, которой ты не в силах даже представить, – люди начнут заполнять твои вены белой ртутью, будут сжигать тебя изнутри вновь и вновь. Медленно. И это лучший из возможных сценариев.
Мое лицо цепенеет, но я стараюсь держаться, чтобы не доставить ему удовольствие. Даже не моргаю.
Ноктюрна шепчет, стараясь не встречаться со мной взглядом:
– Я бы предпочла, чтобы тебе не пришлось страдать больше, чем сейчас, Зера. Надеюсь, ты понимаешь, почему это необходимо.
Конечно, я понимаю. Понимаю, что моя жизнь в ее руках, и она вольна делать с ней что угодно. Что у меня нет прав настаивать, или решать, или даже изменить что-либо. Это судьба Бессердечной, цена нашей бессмертной жизни – цепи тяжелее свинцовых.
Но я могу разбить их. Наконец я знаю, как это сделать – с помощью маленького избалованного сердца принца Люсьена.
– Вы двое готовы? – спрашивает Пламеней. – Карета ждет.
Я бросаю на него быстрый взгляд. В лунном свете на лице Пламенея проступает страх, прячущийся за приказным тоном и гневом. Даже улыбка Мореш теперь кажется мне какой-то бумажной, ее губы дрожат, словно она старается удержать что-то внутри. Несмотря на всю их силу и могущество, они все равно боятся войны – и смерти. Быть стертыми из этого мира – страх всех живых существ. Страх, который я однажды обрету вновь.
– Да. – Я выпрямляюсь. – Я готова.
– Хорошо. – Наконец-то он выглядит довольным мной. – Тогда вставай в центр, между нами. Мы переправим тебя на место – это быстрее, чем идти пешком, а ты явно нуждаешься в форе.
Три мага формируют треугольник. Мореш обеспокоенно смотрит на Ноктюрну.
– Ты уверена, что помнишь заклинание, Нокти? Тебя так долго не было подле Древа…
– Я помню, – мгновенно отзывается Ноктюрна. Ведьмы стоят молча и неподвижно. В одно мгновение их глаза выглядят совершенно обычными, а в следующее уже заполняются чернотой, от одного уголка до другого. Кончики их пальцев чернеют, ногти вытягиваются и заостряются, как когти, тоже полностью черные. Сгущающаяся тьма неестественна – она холодная и пустая, намного чернее ночи, будто магия пожирает саму суть цвета. Она поглощает их кожу до самых запястий. Чем сильнее заклинание, тем выше чернота поднимается по конечностям ведьм… Раньше я видела у Ноктюрны лишь черные уголки глаз да кончики ногтей… Видимо, это заклинание весьма могущественное. Рты ведьм синхронно открываются, они произносят одинаковые слова, но я слышу лишь ревущую тишину леса. Они говорят на языке Старого Бога – возносят беззвучные молитвы. Наперстянки вокруг меня колышутся от внезапного порыва ветра, светлячки разлетаются в стороны.