– Зера! Ты вернулась! Ты сегодня заработала монеток? – спрашивает она.
– Монеток нет. Но я сделала несколько ужасных вещей, так что день прошел не зря. – Я с улыбкой убираю пальцем пылинку из уголка ее глаза. Пелигли протягивает ко мне ладошки, показывая, что «хочет на ручки», так что я подхватываю ее, сажаю на бедро и подхожу к оленю.
– Мне нравятся ужасные вещи, – заявляет она.
– Ничего подобного.
– Нет, нравятся! – настаивает она, вырываясь из объятий. Я отпускаю Пелигли и смотрю, как она мчится навстречу ужину. Пухленькими пальчиками девочка выковыривает оленьи глаза, закидывает их в рот, словно вишенки, и счастливо жует, повторяя: – Ужасные вещи – это интегесно!
– Интересно, – вяло поправляет Крав.
Она улыбается окровавленным ртом.
– Ага!
Полное имя Пелигли – Пелигли, ни много ни мало. Если нас с Кравом Ноктюрна обратила в Бессердечных, когда мы висели на волоске от смерти, то Пелигли пришла к ней по собственному желанию. Еще до Пасмурной войны она была сиротой, слонявшейся по улицам Ветриса. Повстречав Ноктюрну, Пелигли последовала за ней и с тех пор никогда ее не предавала. Хотя девочка выглядит младше нас обоих, она служит ведьме уже сорок лет. И настаивает, что именно Ноктюрна не позволила ей участвовать в Войне, а это ничтожное, но все же благословение. Сомневаюсь, что война хорошо отразилась бы на детском разуме – тем более что ей пришлось бы воевать.
Именно этим и занимались Бессердечные во времена Пасмурной войны – убивали. Такова наша стезя и причина, по которой нас создавали. Ведьмы ведь такие же люди, просто наделенные магической силой. Но, оказывается, если умеешь создавать из ничего гигантские огненные шары и превращаться в животных, легко можно нажить врагов. Или, по крайней мере, нагнать на других людей страха. Потому что люди, как правило, боятся всего на свете – а уж гигантских огненных шаров и подавно. Нытики, что с них взять.
Я разглядываю ряды потрепанных книг на полках Ноктюрны – колдовских манускриптов, повествующих об истории ведьм. Я перечитала каждую по тысяче раз, потому что разглядывать засохшую на корнях деревьев грязь наскучивает уже через месяц. В книгах говорится, что Бессердечные – воины ведьм. Их телохранители. Пушечное мясо, скажем так. Впрочем, пушки существуют лишь в Пендроне и известны своей чудовищной отдачей, так что… В сущности, мы лишь живые марионетки в руках ведьмы. Барьер между ней и ее врагами. Зачем убивать противника собственными руками, если у тебя есть для этого бессмертный магический раб?
Глядя на Крава и Пелигли, я понимаю, как близки они к тому, чтобы превратиться в убийц. Оба любят Ноктюрну куда сильнее, чем я, – и слишком юны, чтобы осознавать: добрый тюремщик не перестает быть тюремщиком. Они готовы на все ради нее – но я не могу позволить им пойти по моим стопам. Я не дам запятнать эти маленькие ручки кровью.
Я прогоняю любого наемника, напавшего на ведьмин след, и отпугиваю любопытных охотников, забредающих чересчур глубоко в лес, чтобы обезопасить Крава и Пелигли. И я продолжу так делать до тех пор, пока Ноктюрна не умрет, забрав нас с собой, или пока она не вернет мне сердце.
Да, это возможно – ведьма способна отдать сердца обратно своим Бессердечным, и тогда они возвратятся к обычной человеческой жизни. Вспомнят о том, кем были раньше, до Бессердечия. Вот только Ноктюрна говорит, что мы (на самом деле я, конечно) нужны ей для защиты от людей, которые охотятся на нее. Но это не мешает мне продолжать молить ее о свободе. Я ползала на коленях, удовлетворяла все ее прихоти, спрашивала, что может изменить ее решение, но она раз за разом лишь мягко отказывала.
И я смирилась. Может, я и не могу выбраться из леса, но зато слышу, как болтают торговцы и дворяне в каретах перед тем, как я обворовываю их до нитки. И я знаю, что люди ненавидят ведьм. В Пасмурной войне полегла большая их часть, а оставшиеся прячутся в лесах, пещерах, скрываясь во тьме от человеческих глаз.
Но даже если это невозможно – даже если кажется, что такое никогда не случится, я упрямо цепляюсь за крошечный осколок надежды, что когда-нибудь верну себе свою жизнь и опять стану себе хозяйкой. Я завидую убийце-келеону, сгораю от зависти к каждому, кто проезжает по Костяной дороге. Поглощенные собственными проблемами, они все же вольны делать что угодно, идти туда, куда хочется. Им бы замереть на мгновение и осознать, что перед ними целый мир, что они уже обладают самым драгоценным – властью над собственной судьбой.