Она существовала, как эти миры, — параллельно. Слушала и запоминала советы эльфа, смотрела, как он готовит лекарство, — и усиленно (и безрезультатно) думала о другом. Впрочем, это было совершенно непринципиально, жили ли в эпоху трилобитов эльфы, или их придумали древние саксы, чтоб деткам на ночь красивые сказки рассказывать… К тому же фольклорные эльфы вообще с цветочка на цветочек перепархивали в поисках пыльцы и нектара… Сколько ж цветочков надо, чтоб Милита прокормить? Эльфы в здешнем понимании — это уже Толкиен и иже с ним.
На прощание он подарил ей амулет, помогающий при заживлении небольших ран. Лена спросила, может ли она показать его одному юноше, занимающемуся амулетами, и получила разрешение. Если юноша эльф, конечно.
* * *Лиасс сразу обнял ее, и Лена испугалась:
— Меня долго не было?
— Почти четыре часа. Я начал волноваться. Нет, не из-за целителя, из-за братьев Умо. Мало ли…
— Разве твой амулет разрядился? То есть ты больше не чувствуешь, что со мной все в порядке?
— Чувствую, — улыбнулся Лиасс, — но это почему-то не мешает мне волноваться за тебя. Ты нездорова, Аиллена, и тебе может быть очень трудно.
— Даже не заметила Шага. Лиасс, может, я совершенствуюсь?
— Бесспорно. Ты меня портишь. Я волнуюсь там, где не нужно. И все же я рад, что ты вернулась благополучно. Гарвин спит. Полукровка спит. Маркус спит. Милит наорал на меня и теперь дергается. Он дежурит возле полукровки.
— Милит? На тебя? Наорал?
— Причем громко. За то, что я отпустил тебя одну.
— Лиасс, ты можешь быть со мной абсолютно честным? Один только вопрос?
— Я очень постараюсь, — серьезно пообещал он.
— Ты действительно простил Милита?
Не хотелось ему быть честным. Так не хотелось, что он даже не постеснялся это показать. Но пожал плечами:
— Насколько мог. Наверное, простил. Только забыть не смогу. Это всегда будет стоять между ним и мной. Никто не давал ему права рисковать тобой. Тем более что никакой необходимости в этом не было. Я не терял магии. Милит слишком быстр. Он решил, что я стал слаб, но это не так. Я не был слаб. Он не знал, что самая сильная магия — магия разрушения, но незнание не оправдывает.
— Но все кончилось хорошо, Лиасс, — жалобно проговорила Лена, привычно укладывая голову на его широкое плечо. — Возможно, если бы не это чувство вины, он не отдал бы шуту свою жизнь. А теперь они стали друзьями.
— Потому что шут великодушен. Аиллена, я сделал с собой все, что смог. В этом могу поклясться.
— Между тобой и Милитом стоит это. Между тобой и Гарвином стоит его некромантия. Ты слишком требователен к своим близким.
— Иначе быть не может, — удивился он. — Но некромантия Гарвина не мешает мне любить его. И проступок Милита не лишил его моей привязанности. Мои чувства не изменились. Это — разум, Аиллена. По-другому нельзя. Я — Владыка эльфов.
— Ты холодный и бесчувственный. Только я тебя все равно люблю.
— И даже нашу первую встречу простила?
— А у меня наоборот. Разум прощает, а вот сердце не очень.
— Вот видишь, — совершенно удовлетворенно произнес он, — то же самое. Ты любишь меня, хотя я и поступил с тобой очень некрасиво, а я люблю Милита, хотя он поступил очень некрасиво с тобой. Только неужели тебе со мной было так уж отвратительно?
— Было. Душе было отвратительно. Но я понимаю… сейчас я верю, что у тебя действительно не было другого выхода, кроме как умереть… и следствием этого была бы гибель всех эльфов Трехмирья.