С полчаса они просто обнимались, страшно радуясь встрече, обмениваясь только невнятными возгласами. Лене передалось общее настроение. Для нее тоже прошло тридцать восемь лет, восемь месяцев и шесть… нет, уже семь дней. Когда она уводила Корина, все было иначе. Значит, эти годы прошли и для нее, только очень-очень быстро. Слишком быстро, чтобы она успела почувствовать горечь расставания и боль потери.
Посмотрев на двоих подростков, Лена спросила:
— Твои ученики?
— Ну… пока не знаю, — лукаво улыбнулась Ариана. — Скорее, ученики Владыки. Ладно, не буду темнить. Это мои дети, Аиллена. Представляешь? У меня — дети! Я уже лет полтораста даже и не мечтала, даже и во сне не видела, что смогу иметь детей! Но Маркус уж так старался, так старался…
Лена повернулась к Маркусу, и тот с невинным видом уставился в небо. Ага, опять птичку увидел. Ариана взяла его под руку и звонко поцеловала.
— Можешь себе представить, как я благодарна мужчине, который сделал мне такой роскошный подарок?
— Нет, Лена, как тут не зазнаться, а? — засмеялся Маркус, обнимая Ариану. Дети во все глаза таращились на Лену. Юные полукровки. Красивые до невозможности. Те же черные волосы, те же фиалковые глаза и явная лукавинка Маркуса во взглядах. Что там говорил Лиасс: больше не будет у него наследников, род угаснет и прочие ля-ля? Фигушки тебе, Владыка. Пришел тут, понимаешь, обыкновенный человек — и вот оно, продолжение твоего рода. Будущие великие маги.
Стоп. А с чего она это взяла? Вот уж отличать великого мага от невеликого ей не было дано.
А сейчас стало дано, Лена.
Гарвин, а как?
Меня спрашиваешь? Кто у нас героиня пророчества — я? Я уж не знаю, какими они будут магами, но великими — точно. Возможности огромные, особенно у мальчика. Им всего по шестнадцать, но мы уже начали их учить. С такой силой не шутят. И ты знаешь, характером они оба не в мать. Упорные и последовательные. А Ариана всегда была неслухом.
Я тебе зубы когда-нибудь выбью все-таки.
Маркус! Маркус…
Ага. Представляешь, научился как-то. Даже и не понял как. Вдруг услышал сначала шута, а потом уже и этих. И тебя вот тоже… Ну как тебе эти… двое?
На глупые вопросы не отвечаю. Как… Конечно, замечательно. И даже завидно.
Брось. Ты же понимаешь, каждому свое.
Вы поженились?
Нет. Я, конечно, засуетился, уговаривал. Да разве с ней поспоришь? Права.
В чем права?
В том, что у меня другое… Моя судьба — не семья. Пути. Она не хочет стоять на дороге, потому что я все равно пойду. Ты прости, Лена. Ты — моя судьба, а не Ариана. Конечно, нам с ней хорошо, мы не юная влюбленная парочка, и в этом есть своя прелесть. Только я все равно встану и уйду за тобой. Я люблю ребят, очень люблю, стараюсь быть по возможности хорошим отцом. И они меня вроде любят. Только моя жизнь — это твои Пути. Даже дети знают. Они умные, не то что я. А Ариана это всегда знала. Даже когда была уверена, что тебя уже нет. И за это прости. Я первым… первым в это поверил. Ты же знаешь, я обычный человек, твердо стою на земле и в сказки не особенно верю. Нелегко было смириться, но я смирился.
Не за что извиняться, Маркус. Как…
Плохо. Плохо мне было без тебя. Но я ж мужчина в конце концов, справлялся. Вот Гарвину было куда хуже. А про шута я и вовсе молчу. Представляешь, он не пел тридцать восемь лет. Аллель в руки брал, но не пел никогда.
Он стал другим.
Нет! Он стал собой. Помнишь, каким он был потерянным мальчиком, не знающим, кто он и для чего он? Так вот наконец он нашел себя, хотя для этого ему пришлось потерять тебя. Ты даже не представляешь, как его уважают и эльфы, и люди. Поголовно. Включая Владыку. Включая дракона. Слушай, а дракон всегда так… придуривается?
Всегда. Чувство юмора у него такое.
А что? Мне нравится.
Мне было плохо без тебя. Так плохо, что я заставил себя принять мысль о твоей смерти. Это сродни предательству.
Глупости, Милит.
Нет. Никакие не глупости. Я ведь люблю тебя. Не просто как друг или спутник, но как мужчина. Верил, что ты погибла, но все равно любил. И буду. Это я так, на всякий случай напоминаю. Это уже неизлечимо. Ты — моя жизнь… а получилось, что даже после смерти. Я поверил в твою смерть, и сам себе никогда не прощу этого. Ты не поймешь. Вот шут — он не верил. Мы ведь убеждали его, доказывали, что невозможно, что ты давно нашла бы дорогу назад, что ты не можешь заблудиться, а он смотрел так… спокойно. Надежда не умирает. Получается, он прав.
Милит, умирает и надежда.
Да? А получилось наоборот. Мне стыдно, что я так легко с собой справился. Не помню даже, сколько лет прошло, может, пятнадцать. Шут уже научился делать Шаг. Знаешь, когда у него получилось, мы искали тебя. Обошли знакомые миры, а там… представляешь, там тоже знали, что ты погибла. Он все надеялся сделать так, как ты: очень захотеть оказаться рядом с тем, кто необходим больше всего. Неужели — не необходимо? Не больше всего?