- О, Мила, и ты тут! - поприветствовал он меня, усаживаясь за стол. - А чего не у себя?
- Да вот, - ответила я неопределённо. - Дела все переделаны, у вас заночую.
- Ну молодец, - уважительно кивнул он. - А то, думал, как все, побежишь на гостей смотреть.
Я ничего не поняла и переспросила:
- Кто - все? На каких гостей? - но то, что он похвалил меня, было приятно.
Он красивый на самом деле. Его тоже, как моего, Сенькой зовут, но он моего брата больше и выше. И не такой оболтус. Олеська говорила всегда, что я влюбилась, а я отнекивалась, потому что признавать этот факт не желала. И сейчас я бы смутилась от его похвалы, если б не любопытство.
- Да припёрлись двое, - ответил парень, поправляя свои лохматые русые волосы рукой. - Батя твой их ночевать оставил, ещё и девок посулил подыскать, хотя чего их искать: их вон, уже человек семь отыскалось, всем интересно чего-то новенького попробовать.
Я фыркнула почти одновременно с Олеськой. Да, моральные устои в нашей деревне не у всех на уровне, но даже обидно как-то, что на новеньких мужчин такой спрос. Спрос, конечно, не потому, что они новые люди, а потому, что эти точно без подарков не оставят, а, как некоторые у нас считают, если всё равно спать, так уж лучше с тем, от кого хоть чего-то получить можно, материальное и уникальное.
Ну и ладно, это не нашего ума дело. Раз батя оставил у нас - значит польза с них будет и нашему дому. Или просто приглянулись ему: он в людях толк знает, а о нравственности не заботится и в чужие дела не лезет. "Мне, - говорил он иногда, - плевать, скольких он поимел, главное, чтоб человек был хороший - тогда помогаю. В корень надо смотреть, а не на то, кто и как удовольствие получает". Мне его логика была чужда, но это, наверно, в силу возраста.
- Ну а нам-то что? - спросила тем временем Олеська. - Ну припёрлись, ну ночуют, ну и что?
- Да ничего, - ответил Сенька. - Я ж и говорю: молодцы, девки.
Мать Олеськина подала ему плошку с горячим супом и краюшку хлеба, так что всё, что мы слышали от него дальше, так это только чавканье.
После ужина на чердак не пошли, естественно. Потому что на постояльцев было посмотреть интересно. Прокрались к моему дому. Смеркалось уже, скоро мои все ужинать соберутся. Надо было спешить.
Заглянули в дом, но никого там не увидели, кроме своих. Огляделись, и Олеська заприметила, что у амбара замок снят и висит на ручке.
- Там, наверно! - воскликнула она и тут же зажала себе рот рукой: надо было действовать тихо.
Подошли к амбару почти на цыпочках, чтобы никто не заметил. Но признаков жизни не было: ни разговоров, ни шорохов. Может, и были там гости, но дверь плотно закрыта - не подсмотреть. Мы тоскливо побрели и засели под окнами, в кустах сирени. Скоро ужин, а, значит, гостей всё же увидеть получится. Правда, через стекло только, и придётся быть осторожными, чтоб никто не заметил.
Сидели довольно долго, или так просто показалось: когда сидишь и ждёшь, да ещё и не поболтать, время медленно течёт. И кусты, как назло, сирени... Был бы, например, крыжовник - я б и неспелый поела от нечего делать. А так... скукотень!
Но вот послышались голоса в кухне, и мы с Олеськой приободрились. Подождали, пока все рассядутся за столом, и приготовились подсматривать и подслушивать.
***
Олан отлично вписался в быт этой семьи, словно каждый день он сидел на этом самом стуле за этим самым столом и ужинал с этими людьми. Он молчал, потому что знал: говорить - подыгрывать Леону. К тому же ландграф по какому-то недоразумению полагал, что умеет разговаривать с людьми. Олан замечал, как Леон теряется, если его не понимают или реагируют не так, как он полагал, так что сейчас следопыт предвкушал удовольствие. Он сидел и поглядывал на Леона, ожидая, когда же тот начнёт неумело вызнавать о своём клинке. Что это будет неумело - Олан знал наверняка, и что ландграф обязательно почувствует себя дураком - тоже.
Леон сперва поел, поскольку и правда проголодался и не видел причин скрывать этого. Он ел, исподтишка разглядывая всех присутствующих. Два парня отужинали быстро, поблагодарили хозяйку и куда-то ушли, совершенно не заинтересовавшись появлением гостей. За столом осталась медленно ковыряющая ложкой в тарелке девица лет семнадцати, да хозяева дома. Ну, и Олан, который то и дело лукаво улыбался Леону. Мужчине было необходимо начать всё вызнавать и, опасаясь, что их попросят из-за стола в любую минуту, он решил начать разговор.