Он был таким растерянным и грустным, что отвечать ему резким отказом было бы жестоко, поскольку слова его показались мне искренними.
- Пойми, это реликвия моей семьи... Тебе не стоит знать, что им совершались убийства, ведь ты брезгливая, да? Так что, если решишь оставить тебе его, не думай о том, что им свершалось раньше... - мне показалось, что он специально это говорит, чтобы вызвать у меня отторжение к этой вещице. - Ты можешь стараться не думать, а можешь просто обменять его на много приятных мелочей... Купишь себе наряды, драгоценности... Парни с твоей деревни будут сохнуть по тебе, когда увидят, поверь. Тебе ведь наверняка кто-то нравится? Да? Он будет твой, правда... - Леон посмотрел мне в глаза умоляюще. - Давай же, ты ничего не потеряешь, ты сделаешь доброе дело и только выгадаешь... - пока он говорил, наклонялся всё ниже и, в конце концов, коснулся своими губами моих.
Я отпрянула, но особенно деваться было некуда: угол с одной стороны, пол- снизу, Леон - сверху, и с другой стороны тоже как бы он. Ещё немного - и мне могло понравиться это лёгкое нежное касание. Но я пока помнила: это противно, целовать губы, которые совсем недавно целовали другую невесть в каких местах. Пришлось укусить Леона за губу со всей силы, до крови, видимо, поскольку металлический привкус я почувствовала. Мужчина резко выпрямился, ударившись головой о стропила, дотронулся до губы и посмотрел на капли крови на своих пальцах.
- Не смей прикасаться ко мне, - прошипела я.
- Ладно, - послушно ответил мужчина, удивлённо глядя на свои перепачканные алой жидкостью пальцы.
Я посмотрела на него, и он снова показался растерянным и печальным. Может, он и преступник, но в этот момент выглядел расстроенным простым человеком, который просил понять его и обменяться на клинок, потом зачем-то поцеловал, но в ответ ему прокусили губу.
- Прости, - извинилась я и призналась: - Мне просто было противно.
- Да нет, это ты прости, - ответил он. - Если не хочешь - не отдавай клинок... Ты нашла его, и он твой...
Видать, эта штуковина и впрямь очень важна для него, раз про поцелуй он и слова не сказал. Ладно, подумаю насчёт обмена, ведь и прав он: я ничего не теряю.
- Сейчас тебя ищут, лучше оставайся здесь до вечера, - посоветовала я.
- А ты? - он посмотрел на меня, будто ожидая, что я выражу желание остаться с ним здесь на всё это время.
- У меня дела всякие, - ответила я, нехотя думая, что в список этих дел наверняка включены и его простыни.
- Не уходи... - попросил он почти жалобно и посмотрел так, что сердце отчего-то сжалось и отказать ему я не смогла.
9
- Не уходи... - Леон вложил в эту просьбу столько чувств, сколько ни разу в жизни не вкладывал в признания в любви.
Заглянул в серые глаза умоляюще, давая девушке почувствовать, что сейчас она - всё, что у него есть, и отпустить её он не может. Где её потом искать? Уйдёт и унесёт клинок. К себе больше не подпустит или и вовсе сдаст стражам. Тогда - пиши пропало. Леону было всё равно, каким он покажется ей: жалким, трусливым, зависимым от неё - пусть так, лишь бы она осталась. Это и вправду было то, чего он очень хотел.
Его клинок оказался у неё: у девушки с растрёпанной косой, которая почему-то решила ему помочь. Пожалела? Нашла симпатичным? Ему никогда не помогали просто так, и он знал, что причины быть должны у любых поступков. Явно она ничего не знает о нём - надо и не допустить, чтобы узнала. Он изменился. Он совершенно точно изменился, просто сейчас снова приходилось врать и ничего с этим было не поделать.
- И что делать будем? - спросила Мила, и он прикрыл глаза, радуясь, что она сдалась и решила остаться с ним.
- Явно не целоваться, - ответил он, усмехнувшись коротко, поскольку тут же обругал себя за столь резкую смену настроения: девушка могла заметить фальш, а это плохо.
Но она не заметила и даже улыбнулась ему. Довольно тепло и искренно улыбнулась. Этого он не ожидал. ему нечасто улыбались люди в последнее время, особенно девушки, и особенно те, которым он не заплатил. А уж от той, кто только что прокусила ему губу, столь тёплой улыбки он вообще не ожидал, и это сбило его с толку.
- А я думал, я тебе противен, - задумчиво признался ландграф.
- Так и есть, - ответила Мила. - Ещё раз полезешь - убедишься.
- Не полезу, - заверил мужчина. - Так и зачем такого противного спасала?
Она, кажется, и сама не знала ответ на этот вопрос. Леон пока снова дотронулся до губы: кровь уже не текла, это радовало. Никогда ещё так не реагировали на его поцелуй. Тем боле, ему казалось, что он был вполне мил и должен был понравиться Милании. Но всё чаще мужчина ловил себя на мысли, что все реагируют на него не так, как надо и манипулировать он может не всеми людьми, а лишь теми, над кем имеет какую-то власть или кто сам желает подчиниться, зная о его богатстве и щедрости. Раньше он мог вызывать симпатию и просто так, но потом что-то изменилось: горожане стали знать о нём слишком много, научились видеть его сущность, и больше не желали иметь с ним дела по доброй воле. Олан, например, вообще был бы бесполезен, если б не наложенные на него заклятья. А, будь Леон нищим, не городским и не таким ухоженным, никто бы вчера не согласился ублажать его. С недавних пор сам по себе он имел довольно мало притягательности для женщин и обаяния для всех людей, это приходилось признать. Его поступки и образ жизни наложили отпечаток и на его внешность, видимо, так что многих он отпугивал, даже если им было ничего о нём неизвестно. От этого ещё сильней хотелось получить ответ на вопрос, почему Мила спасла его. Он очень надеялся, что её ответ подтвердит тот факт, что он изменился, и это заметно.