— Мой отец застрелил мать и любовника Эбигейл у нее на глазах, а когда родился ее ребенок, его забрали и отдали на усыновление. В день, когда ей исполнилось шестнадцать, ее выдали замуж за мужчину, которого выбрал мой отец. С тех пор я ее не видел.
— Девочка, — я указываю на окровавленную маленькую девочку, смотрящую на меня в ответ, и поворачиваюсь к Атласу, чтобы увидеть, как его глаза становятся жестче.
— Последняя выжившая и единственная наследница. Мы потратили годы, охотясь за ней, готовясь к тому дню, когда она захочет отомстить, — он качает головой, гнев искажает его черты. Мой желудок угрожает взбунтоваться еще раз.
— Она была моей навязчивой идеей в течение двенадцати лет. Моей работой было выследить ее и убить. Я позволил этому поглотить меня, пока не появился ты.
— Значит, все эти невинные люди погибли из-за одной гребаной лжи, и вместо того, чтобы извлечь ценный урок, ты продолжаешь гоняться за маленькой девочкой, которая потеряла все?
— Ты не понимаешь, как все устроено в моем мире. Это око за око. К тому времени, когда мы осознали правду, ущерб был нанесен. То, что мы сделали… это был пиздец, но оставить ее в живых, было сродни тому, чтобы вложить ей в руку пистолет и нарисовать мишень на наших спинах, — он делает еще один шаг ближе, будто приближается к раненому животному.
— Я потеряла своих родителей и помню, как чувствовала себя такой разбитой. Но та маленькая девочка, черт возьми, она, должно быть, была выпотрошена. Каждый член ее семьи был убит у нее на глазах. И этого было недостаточно, за ней все это время охотились те самые люди, которые сделали это с ней, — теперь я кричу, хватаясь за стол и фиксируя ноги, чтобы они не подогнулись.
— Наследники умеют мстить. Эта жизнь стирает границы морали. Здесь нет черного и белого, только кроваво-красное. И когда на карту поставлено состояние Уолшей…
— Ты действительно в это веришь? Она была всего лишь маленькой девочкой. Может быть, если бы ты просто оставил ее в покое, она сделала бы то же самое.
— Господи, Айви, это не какой-то гребаный фильм. Ты не получишь ничего взамен. Я не могу изменить то, что мы сделали. Но я чертовски уверен, что могу остановить повторение истории, потому что именно это и произойдет. Я потеряю свою семью в качестве наказания. Я знаю это, потому что это именно то, что я бы сделал! — он рычит на меня.
— Я изменила весь свой мир ради тебя. Я делала вещи и принимала их ради тебя, которые заставляют меня ненавидеть себя, но я делала это, потому что люблю тебя. Я, блядь, не могу дышать без тебя, Атлас. Разве ты не понимаешь? Нет ничего, чего бы я не сделала для тебя. Но не это. Не она, — я указываю на фотографию маленькой девочки и чувствую, как что-то внутри меня обрывается.
— У меня нет выбора. Она придет за нами. Пока она рядом, ты всегда будешь в опасности, моя семья всегда будет в опасности. Пока она не умрет, мира не будет.
Я прижимаю руку к животу, пытаясь сдержать свою боль еще немного.
— Всегда есть выбор. Если ты хочешь будущего со мной, тогда она остается в твоем прошлом. Я не шучу, Атлас. Либо она станет свободной, либо я.
— Я тебя не отпущу! — он кричит, придвигаясь ближе. Я обхожу стол, прежде чем он успевает схватить меня, сохраняя дистанцию между нами.
— Ты не можешь заставить меня остаться, — шепчу я, вкладывая смысл в каждое слово. Сейчас нужно думать не только о себе.
— Ну же. Мы оба знаем, что это неправда, — он злобно смеется.
Я качаю головой, слезы бесконечно текут по моему лицу.
Чувствуя, как моя решимость возвращается на место, я расправляю плечи.
— Я была готова простить так много. Я раздвинула ноги для мужчины, который запятнал свои простыни моей невинностью. Я сделала это, зная, что у тебя на руках кровь. Я позволила тебе запятнать мою душу в надежде, что каким-то образом мой акт раскаяния сможет спасти твою, но ты не хочешь, чтобы тебя спасли, не так ли? Ты меня не любишь. Ты хочешь трахнуть меня. Ты хочешь владеть мной, но ты меня не любишь. Ты, блядь, не знаешь, что такое любовь. Ты говоришь об обладании и похоти, но как насчет сочувствия и раскаяния? Ты не способен ни на то, ни на другое, — я качаю головой, когда он отходит в сторону от стола. — Не надо. Больше ни одного гребаного шага.
— Одна ложь разрушила все, но только потому, что ты позволила этому случиться.
— Одна эта ложь привела все это в движение. Это стоило той маленькой девочке всего, и прямо сейчас это будет стоить тебе меня.
— Она больше не маленькая девочка. Она чертовски взрослая женщина, которая заставляла меня оглядываться через плечо полжизни. Я больше не могу так жить. Не теперь, когда есть ты. Ты должна понять, Айви, другого выхода из этого нет. И да поможет мне бог, если бы она стояла сейчас здесь, передо мной, я бы убил ее еще до того, как она открыла рот. Как ты сказала, я не почувствую ни капли сочувствия или раскаяния, и ничто из того, что ты скажешь, не сможет меня остановить.
— И правда освободит тебя, — шепчу я сквозь слезы, вытаскивая его пистолет из-за спины своих леггинсов и стреляя.
Секунду я только и делаю, что наблюдаю, как он спотыкается, прежде чем поспешно обойти стол. Когда он падает на пол, я опускаюсь на колени прямо рядом с ним.
Я смотрю, как кровь расползается по его рубашке, и у меня такое чувство, будто мои внутренности истекают кровью вместе с его.
— Раньше мне снились сны. Ужасные темные сны, наполненные кровью и запахом стрельбы. Когда я просыпалась, я ничего не помнила, но моя кожа все еще покрывалась мурашками, и я ощущала вкус страха на языке. Детский разум — хрупкая вещь. Подобная травма — она может проявляться сотней способов. Но иногда эти воспоминания остаются запертыми, пока кто-нибудь не откроет эту дверь.
Я дотрагиваюсь до линии роста волос, где остался слабый след от ожога после того, как пуля задела мою голову.
— Офицер полиции забрал меня и спрятал, сменил мое имя, подстриг волосы, прежде чем перевезти в Штаты. Люди, которые стали моими родителями, удочерили меня, когда мне было семь лет. Они никогда не знали моей истории, только то, что она была плохой. Они снова сменили мое имя, назвав меня в честь моей новой бабушки. Я не произнесла ни единого слова в течение трех лет, и к тому времени воспоминания поблекли. Все было надежно спрятано за закрытой дверью, и эта когда-то сломленная маленькая девочка создала свой собственный маленький пузырек счастья.
Его глаза невероятно расширяются, когда до него доходят мои слова.
— Я не помнила. Я и до сих пор не помню, по большей части. Но эта фотография что-то спровоцировала. Помню ее. Она безжизненно смотрела на меня из зеркала, словно сама была не более чем призраком.
Теперь я рыдаю, обнаружив, что мне так трудно дышать.
— Я люблю тебя. Ты разрушил весь мой мир, и я все еще чертовски люблю тебя. Наверное, я действительно сумасшедшая. Но сейчас это не имеет значения. Ничто не имеет значения, потому что я люблю нашего ребенка больше, — его лицо бледнеет, когда он тянется к моему животу, но его рука опускается прежде, чем он успевает коснуться меня.
— Твое желание убить меня, убить последнего представителя запятнанного рода Уолшей, включает в себя и твоего ребенка, и я никогда не позволю этому случиться. Ты и так уже достаточно отнял у меня.
Прижимаюсь своим лбом к его, наши слезы смешиваются.
— Ты просто не мог позволить призракам покоиться с миром, не так ли? Я люблю тебя даже сейчас, но у действий есть последствия, Атлас. Ты научил меня этому.
Я запечатлеваю поцелуй на его губах, оставляю свой телефон и пистолет на полу и поднимаюсь на ноги, прежде чем сделать единственное, что могу.
Я убегаю.
ГЛАВА 39
Со стоном я прихожу в себя, удивляясь, какого хрена я лежу на полу в кабинете, пока все не наваливается на меня.
С ревом я перекатываюсь на колени и, пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Я вытаскиваю свой мобильный из кармана.