Привычное дело. Многие козлы не понимают, что мои волосы это произведение искусства, а не какой-то там велосипедный руль.
Хотя Арону я бы позволил. Блядь, кажется, я позволил бы ему все. Но вот в чем штука — он только лишь ласкает и поглаживает мой затылок. Арон не тянет за волосы, не вбивается в рот до основания, чтобы я задохнулся на его члене.
Он нежен и внимателен, хотя именно я всаживаю в его зад уже три пальца.
С влажным чпоком я выпускаю член изо рта.
— Очень надеюсь, что ты готов, потому что больше терпеть не могу.
Задыхаясь, весь покрытый испариной, Арон хрипит:
— Готов. Блядь, еще как готов.
Толкаясь в него, заставляю себя двигаться медленно, так как не уверен, что достаточно подготовил, но спустя пару секунд тело Арона расслабляется. В самых смелых фантазиях мне не было так хорошо, как сейчас. Его нутро так плотно меня обхватывает, что я чувствую, как сердцебиение отдает в член.
Кивком головы Арон поощряет меня двигаться, и в этот момент весь мой мир смещается со своей орбиты. Все, что я знал до этого, оказывается ложью, все мое существование до этой секунды теряет смысл. Есть только я и Арон. И его охренительно тугой зад.
Я вращаю бедрами и неторопливо толкаюсь. Тяжело дыша, провожу рукой по его груди, поглаживаю живот, щипаю сосок. Арон откидывает голову и громко ругается. Я прокладываю поцелуями дорожку вдоль его груди, а затем Арон обхватывает мой затылок, тянет на себя и впивается в губы.
Его язык трахает мой рот, повторяя ритм моих бедер, и это окончательно сносит мне крышу. Я теряю контроль над собственным телом, толкаясь сильнее, глубже, быстрее.
Арон поднимает ноги еще выше, и, ухватившись руками за голени, полностью раскрывается для меня. Он извивается подо мной, извергая поток ругательств.
— Дотронься до меня, — умоляет он. — Хочу, чтобы ты...
Я обхватываю его член и начинаю неистово дрочить.
Единственными звуками в комнате становятся прерывистое дыхание и шлепки плоти о плоть, а затем Арон громко кричит, сотрясаясь в оргазме, забрызгивая нас спермой и наполняя ей мой кулак.
Его задница сжимается вокруг моего члена, подталкивая меня к самому краю. Всего лишь еще одно...
— Ох, блядь! — выкрикиваю я, когда разрядка настигает с силой товарного поезда.
Все еще содрогаясь внутри Арона, я тяжело опускаюсь на него, упираясь лбом в покрытую семенем грудь.
Арон проводит рукой по моей взмокшей спине. Мы оба тяжело дышим, и до меня вдруг доходит, что я, возможно, слишком тяжел для него.
Я пытаюсь сдвинуться, но руки и ноги будто налились свинцом. Когда, наконец, собравшись с силами, я скатываюсь с Арона и устраиваюсь рядом, он смотрит на меня с самой широкой улыбкой, которую я когда-либо видел.
— Лучшее. Утешение. В мире.
И, хотя, я ожидал чего-то подобного, мое сердце болезненно сжимается.
ГЛАВА 3
АРОН
Не смотря на беспорядок, я пребываю в блаженной неге и почти ускользаю в сон, когда Уайет отстраняется и выбирается из постели.
— Куда это ты собрался? — тянусь я к нему.
— Поеду домой.
— А? — Я смотрю на часы на прикроватной тумбочке. — Два ночи. Оставайся. Не то, чтобы раньше мы не ночевали друг у друга.
Уайет колеблется, хотя я понятия не имею, почему.
— О-окей... Мне только нужно... — он жестом показывает на презерватив и кивает в сторону ванной.
В ожидании возвращения Уайета, я хватаю с тумбочки салфетки и почти дочиста вытираюсь, но его нет и нет. Неплохо было бы принять душ, но я все еще опьянен Уайетом, и слишком пресыщен, чтобы двинуться с места.
В конце концов, мои веки тяжелеют, и я не замечаю, когда именно теплое тело проскальзывает ко мне под бок, но все же рефлекторно обвиваю его рукой.
— Ноа терпеть не мог тискаться. Пожалуйста, скажи, что ты такой же обнимашка, как и я.
— Я не против, — посмеиваясь, отвечает Уайет.
— Почему ты так долго торчал в ванной? — бормочу я, но внезапно меня озаряет.
Я распахиваю глаза и однозначно больше не чувствую усталости. Приподнявшись на локте, я смотрю на Уайета.
— Неужели я был настолько ужасен, что тебе пришлось передернуть после секса? Я был абсолютно уверен, что ты кончил.
Уайет снова смеется.
— Боже, Арон, ты идиот. Хочешь правду? Вот правду-правду?
— Ага. Если, конечно, ты не ходил по-большому, ну, знаешь, секретная информация, все такое.
Уайет качает головой:
— Я там... я... вроде как психовал.
Я хмурюсь.
— Почему?
— Мы были друзьями почти десять лет. Десять лет!
— Восемь. Ты округляешь.
Уайет вздыхает и изучает потолок.
— Если завтра решишь уйти отсюда и сделать вид, что ничего не было, я пойму. Но не стану врать, что мне жаль, потому что это не так. Нам обоим это было нужно.
Я на самом деле надеюсь, что Уайет не хочет забывать эту ночь, потому что даже при большом желании, я бы не смог. Но, в то же время, если это будет стоять между нами и помешает дружбе, я заставлю себя выкинуть все из головы.
— Я не хочу притворяться, что ничего не произошло, — шепчет Уайет, — но... в смысле... что будет дальше? Это было разовое приключение, да?
— Это может быть всем, чем ты сам захочешь.
— Было бы разумно считать его одноразовым.
Я мотаю головой.
— Разве мы когда-либо претендовали на разумность?
Уайет заливается смехом, почему-то звучащим гораздо мелодичнее, чем когда-либо, наполняя теплом мою грудь и... другие части тела.
Я прижимаюсь к Уайету, упираясь твердеющим членом ему в бедро.
— Если хочешь, можем ограничиться одной ночью. — Одной, двумя, или всеми ночами в мире... прямо сейчас я бы согласился на все, что предложит этот мужчина.
— Хочешь на этот раз трахнуть меня?
— Ох, блядь, еще как!
И этого достаточно, чтобы я полез в ящик за следующим презервативом.
— Он делает бросок из трехочковой зоны и-и... попадает в корзину! — кричу я, вскидывая руки.
— Поздравляю, ты победил девчонку, — язвит Скайлар, убегая за баскетбольным мячом.
— Я думал, феминизм предполагает равенство во всем, так что выкуси, я надрал тебе зад! — Я кружусь по площадке, исполняя «танец придурка», что заставляет Скайлар хохотать.
— Ага, утешай себя. Тебе просто повезло, — протестует она.
Знаю, Скайлар имеет ввиду игру, но мозг зацикливается на слове утешение, и все мои мысли снова о Уайете.
Я думал о нем всю прошедшую неделю.
— Что у тебя с лицом? — спрашивает Скайлар, бросая в меня мячом.
Я легко ловлю подачу и ухмыляюсь.
— С моим прекрасным лицом, которое ты упустила и сейчас горько сожалеешь?