Чтобы окончательно не свихнуться, он начал декламировать стихи, восстанавливая их по памяти. Они не давали ему зачахнуть. Он вспомнил маму, которая обожала поэзию и привила сыну любовь к ней, и был благодарен ей за это.
На исходе бесконечности его жизнь неожиданно переменилась.
О нем вспомнили и почему-то привели на допрос, а перед тем накормили настоящим супом и дали чистейшей ледяной воды. Она была сущим нектаром, в сравнении с той протухшей жидкостью, которую обычно выдавали им по вечерам.
Собеседник, который ожидал его в комнате допросов, долго и молча разглядывал его, словно пленник был подопытным кроликом в тюремной лаборатории. Звягинцев сразу признал в нем того самого американца, которого видел в Афганистане.
– Ну что, капитан, – прервал американец затянувшееся молчание. – Так, вроде бы, было твое звание на момент пленения?
– Почему было? Такое и осталось, – твердо ответил Звягинцев.
– Ты рассердил наших пакистанских друзей.
– На все милость господа нашего.
– О, да ты стал верующим?
– Да нет. Просто было очень много времени на размышления.
– Ты, случайно, в своих размышлениях не созрел для того, чтобы оказать нам помощь?
– Нет! На эту тему я разговаривать не буду! Можете обратно уводить!
– Все, молчу-молчу! – замахал руками американец. – Просто профессиональная привычка. Я здесь по другому поводу.
Звягинцев вопросительно взглянул на американца. – Перед пакистанским законом вы вину практически искупили. В связи с новыми политическими веяниями в вашей стране о вас сообщено советскому консулу. У вас представилась возможность вернуться на Родину!
Глаза у Звягинцева повлажнели. Сглотнув слюну, он смахнул слезы рукой и резко произнес:
– В ваши добрые намерения я не поверю ни за что, а гнусным политиканам, даже пусть и своим, тем более. В чем причина?
Американец был явно озадачен, но, подумав, решил, что ничего страшного не произойдет, если он все расскажет этому русскому офицеру. Его выдержка удивляла. В последнее время Джона все сильнее тянуло к этим русским. В них была первобытная природная сила духа и своя неповторимая изюминка.
– Будьте благодарны Воронцову!
– Кому? – чуть не захлебнулся от услышанных слов капитан.
– Рядовому, которого нашли рядом с вами.
– Он жив?
– Конечно! Но он, в отличие от вас, там, в горах, умирать не хотел, а вы не оставили ему выбора.
Звягинцев скрипнул зубами, но промолчал.
– Ему было не лучше вашего. Он все это время пробыл в коме.
– Что?
– В беспамятстве. Недавно выздоровел и, как только узнал, что вы живы, сразу поставил условие.
– Какое?
– Отправить вас домой!
– А что вы требуете взамен?
– Его сотрудничество. У него изумительные данные. Такого интеллекта и физики я не встречал давно. На него я готов поменять всех обитателей и надзирателей этой вонючей тюрьмы.
– Я могу его увидеть?
– Конечно же, нет! И я рекомендую вам вообще забыть, что он числится в списках живых. Вас сейчас должно беспокоить только одно – это ваше скорое возвращение домой.
Эту ночь капитан не спал. Американец не врал, и на следующий день его официально передали дипломатическим представителям, причем сделали из этой передачи настоящее идеологическое шоу с мельканием десятков репортеров, представителей телевидения и всякой другой непонятной публики. Только прибыв в Россию, он окончательно и по-настоящему осознал, что мучения его закончились, но мысли о рядовом Воронцове, который якобы остался вместо него, отравляли существование и не давали спокойно жить.
Встреча с родителями оставила мутный осадок, она привела мать в истеричное состояние, а отца в ступор. Разделявшая их пропасть, независимо от их воли, стремительно ширилась. Он получил очередное воинское звание и бессрочный оплачиваемый отпуск, но с упрямой напористостью отказался от вознаграждения и вернулся к воинской службе, напрашиваясь у начальства на самые экзотические командировки и соглашаясь на службу в горячих точках, количество которых с победным шествием по стране демократии все увеличивалось и увеличивалось.
Серж вышел к ожидавшим его боевикам с противоположной стороны, чем напугал их, словно возникшее из пустоты привидение.
– Шайтан тебя носит! – выругался старший и, больше не проронив ни слова, махнул рукой, давая команду двигаться.
Всю обратную дорогу шли в полной тишине, и только боевики без конца кидали в его сторону многозначительные взгляды – чувствовался их интерес к нему.