— Не шумите, ваше благородие, мы тут почитай мёртвые все, а мёртвые любят тишину, — и снова сел
Морозов спешился и пошёл ко входу в палатку, где как не там должен был находиться командующий Каспийским корпусом граф Фёдор Апраксин.
Постовые проводили Морозова всё теми же безучастными взглядами.
Он откинул полог и вошёл в палатку. В нос ему ударил страшный смрад разлагающегося тела, пахло сладкой гнилью.
Прижав платок к лицу, Якоб прошёл вглубь палатки, где на возвышении, сделанном из обломком телеги, кто-то лежал. Судя по вони, она шла именно от этой импровизированной кровати.
Морозов подошёл, откинул тонкое серое солдатское одеяло, наброшенное на голову лежащего и в ужасе отшатнулся. На него, покрытое трупными пятнами, смотрело лицо Фёдора Апраксина, героя Северной войны и внука создателя армейского флота Стоглавой империи и сподвижника Петра Алексеевича).
Всё так же прижимая платок к лицу, Морозов вышел из палатки командующего корпусом, который был мёртв вот уже не один день, хотя в этой жаре сложно сказать точно.
— Мёртв, — сказал Якоб сопровождавшим его людям и Али-Мирзе, — командующий корпусом мёртв.
Он посмотрел на сидящих постовых и подумал, что кто-то же их сюда поставил и спросил, обращаясь к тому, который постарше:
— Кто жив из старших офицеров?
Солдат снова кряхтя поднялся, и глухо сказал:
— Идёмте со мной, ваше благородие
Прошли через умирающий лагерь в сторону небольшого леса. Лесом это можно было назвать с большой натяжкой, потому как лесов в Ханидане и рядом с границей не было, скорее так, несколько низкорослых сосёнок, неизвестно как выживающих в этой жаре.
Возле леса стоял деревянный, наскоро сколоченный сарай. Якоб, пригнувшись вошёл в низкую дверь. В темноте помещения можно было дышать, благодаря маленькому окну было не жарко, но и света практически не было. В углу копошился мальчишка, лет примерно четырнадцати.
На узкой кровати лежал человек. Подойдя ближе, Морозов увидел совсем юного парня с восточной внешностью. Чёрные волнистые волосы, сейчас слипшиеся от пота, крупный нос, чёрные глаза, глядящие гордо, несмотря на бедственное положение, так могли смотреть только люди, которые рождались и умирали с мечом в руке.
Увидев Морозова, молодой человек попытался встать, но Якоб остановил его, спросил:
— Кто таков, звание, имя
Парень прокашлялся и достаточно громко, с выраженным кавказским акцентом произнёс:
— Давид Дадиани, поручик
Морозов был наслышан о гордом имени князей Дадиани. Эти вправду рождались и умирали с оружием в руках.
— Рассказать сможешь, что здесь происходит? —спросил Якоб
После тяжёлого и долгого рассказа Морозов понял, что война не кончилась, и что Ханидан не был настоящим врагом, а лишь орудием.
Армия так и не получила мыла и именно поэтому ни солдаты, ни близлежащие деревни не смогли справиться с эпидемией, и если ничего не изменится, то выжившие, но ещё больные люди пойдут вглубь страны, неся с собой заразу.
— Это кто же такой продуманный, — размышлял Якоб, после разговора с юным князем, который после гибели всех высших офицеров корпуса принял командование и держал ситуацию под контролем, пока не слёг сам.
Надо было срочно что-то решать. У Якоба было с собой несколько десятков кусков мыла и порошок, который он ещё не использовал, но тот был прислан от Ирэн с инструкцией.
Для того, чтобы вылечить армию, этого было мало. Нужно было срочно отправлять в столицу письмо с кем-то достаточно быстрым и смелым, чтобы промчался через полстраны, чтобы письмо попало именно к тому, кому оно предназначено.
И Морозов принял решение. Он отправит своих людей вместе Али-Мирзой, а сам останется здесь и постарается спасти хотя бы нескольких.
Он не ожидал, что Али-Мирза, сам недавно переживший эту болезнь, наотрез откажется ехать и оставлять Морозова одного.
Долго разговаривали, даже кричали друг на друга, но в результате было решено отправить посольских гвардейцев и нескольких солдат из свиты наследника. Отправлять решили как можно скорее и двумя разными группами.
Морозов предполагал, что если это диверсия и сделана она на самом высоком уровне, то ни ему, ни кому-то другому могут не дать добраться до столицы.
Было страшно. Кому можно было верить? Поэтому одно письмо уехало к Шувалову, а второе к… Ирэн. Ей Морозов отчего-то верил, как себе.
Глава 5.
Москов. Столица Стоглавой империи
Утром в день открытия выставки переживали все. Вот просто все! Даже Танюша, которая обычно всегда всем улыбалась, цеплялась за маму и расплакалась ни с того ни с сего.