Затем был объявлен дедушка Ланни, Сэмюэль Бэдд, бывший президент Оружейных заводов Бэдд в Коннектикуте. Прошло некоторое время с тех пор, как этот суровый старый пуританин надоедал своему незаконному внуку, показав ему свет в классе Библии в воскресной школе, но тот отказался следовать ему. Всякий раз, когда приходил дедушка, он должен был выдерживать какой-нибудь упрек. Теперь он хотел знать, когда Ланни собирается отказаться от образа жизни бездельника, снова жениться и жить в браке. Никчёмный человек отвечал уклончиво, но в глубине души ему было приятно узнать, что старый джентльмен думал так, как и он. Ланни, конечно же, не хотел, чтобы в мире духов прошли слухи о том, что он был секретным агентом Франклина Д. Рузвельта, который изображает сочувствующего фашиста и докладывает об их делах. Старый торговец смертью исчез. Библейский текст, почти всегда соответствующий древнееврейскому Ветхому Завету, полон воинами, их оружия и военных криков. Затем последовало долгое молчание, а затем послышался голос милой старушки со следами южного акцента. Бабушка друга Ланни Лорел Крестон. Старушка упрекала отпрыска Бэддов за то, что она называла плохим влиянием на жизнь Лорел. Очень немногие, казалось, одобряли Ланни в мире духов. А Текумсе, «контроль», был самым сердитым из всех. Однако теперь миссис Марджори Кеннан, бывшая жительница Восточного побережья штата Мэриленд, обнаружила, что ее внучка была в Нью-Йорке, а также что эта внучка была медиумом и могла общаться напрямую. Благородный и воспитанный дух был достаточно справедлив, чтобы признать, что Ланни был ответственным за это открытие, и она поблагодарила его. Ланни спросил, как живёт Лорел, и миссис Кеннан сообщила, что у нее все хорошо, и что она писала все время, но не рассказывала, о чем она писала. Бабушка изо всех сил пыталась выяснить, знает ли об этом Ланни. Но Ланни мог только догадываться и не делал этого вслух. Вместо этого он спросил, как духи могут летать из Жуана в Нью-Йорк и обратно без авиационных билетов. Ответ заключался в том, что в мире духов не было такого понятия, как пространство. Когда он попросил разъяснить это, ему сказали, что он это поймет, когда сам «перейдет». Это был любимое алиби того другого мира.
В этом сеансе не было ничего убедительного. Но Ланни записал всё, как он обещал отчиму. Парсифаль настаивал на том, что многие вещи, которые в то время не казались убедительными, могут оказаться таковыми в свете более поздних событий. Сам Парсифаль никогда не сомневался в реальности духов. Они прекрасно вписывались в его теорию о том, что фундаментально все разумы были едины, а время и пространство были иллюзиями наших чувств. Таким образом, он поощрял духов и ладил с братской любовью с вождем ирокезов, который их пас и был для них превосходным переводчиком. Но Ланни никогда не мог отказаться от представления о том, что эти сообщения могут быть продуктами подсознания его самого и других. Он утверждал: «Я знал, что Лорел была в Нью-Йорке, и я знал, что она пишет, и Лорел знает все о своей бабушке». Тем не менее, было бы интересно рассказать Лорел об этом сеансе и выяснить, появился ли дух ее бабушки в Нью-Йорке!
VI
Эти события были послушно сообщены матери Ланни, но ее реакция не имела никакого отношения к метафизике. Бьюти Бэдд спросила: «Ты переписываешься с Лорел Крестон?»
— Я написал ей записку, чтобы сказать ей, что я сбираюсь в Нью-Йорк.
— Она тебе написала?
— Почта в настоящее время ненадёжна, и может меня что-то ждёт в Лондоне.
Это было очевидное уклонение, и Бьюти Бэдд жила в мире дольше, чем ее сын, и ее не мог обмануть ни один из его трюков. — «У тебя вообще есть письмо от нее?»
— Просто короткая записка, дорогая, о том, что она устроилась и работает. Она поблагодарила меня за наше гостеприимство и сказала, что она написала тебе то же самое.
— Я получил эту записку. Она, по-моему, умная женщина, и твоего сорта. Насколько ты в ней заинтересован?
— Меня она очень интересует как писатель, и как медиум, но я в неё не влюблён, если это то, что ты имела в виду. Он прекрасно знал, что она всегда имела в виду.
— Ланни, я не понимаю тебя. Ты держишь в секрете от своей матери, и в чем причина?
— Упаси боже, дорогая старушка, ты не можешь понять, потому что ты этого не хочешь. Меня интересует моя работа, и я не хочу жениться. Я попробовал это однажды и обнаружил, что это подходит тем, кому это нравится, но это не для меня.
Бьюти сказала все возможные слова, которые всегда говорила по этому поводу, но это не удержало ее снова повторить все это. Ланни поцеловала ее на ее округлую щеку и тихонько погладила ее под широким подбородком, который огорчал ее, когда она смотрела в зеркало. «Зачем мне жена», — спросил он, — «когда у меня есть мать, чтобы рассказать мне все, что мне нужно знать?»
Разумеется, ни одна женщина не собирается клюнуть на такую настолько прозрачную уловку. «Скажи мне», — продолжала Бьюти, — «ты переписываешься с Лизбет Холденхерст?»
— Я написал ей своеобразное письмо с выражением благодарности за гостеприимство, и несколько раз я писал ее отцу. Я должен был это делать, в связи с картинами Дэтаза, я рассказывал ему новости из Европы, которые, я думаю, заинтересуют его.
— Почему бы тебе не написать Лизбет?
— Потому что я не хочу поощрять её воображение. Я её не люблю, и не полюблю, и она должна понять это и найти себе подходящую поклонника в Балтиморе.
— Вы когда-нибудь говорили Лорел, что ее кузина влюблена в тебя?
— Конечно, нет. Во-первых, Лизбет никогда не говорила мне, что она влюблена в меня…
— Ее отец сказал тебе!
— Да, но отцы могут ошибаться, и так или иначе это их секрет. Если они хотят сказать Лорел, это зависит от них.
— Лорел направляется в Балтимор, ты знаешь?
— Она не упомянула об этом. Я сказал ей, когда она была здесь, что я никогда не говорил Лизбет или ее семье, что встретил Лорел в Германии.
— Почему ты этого не сделал?
— Я никогда не был уверен, ладят ли эти две семьи. Лорел своего рода бедная родственница, ты знаешь, и Холденхерсты придают слишком большое значение своему богатству. Идеи Лорел отличаются от их и антагонистичны во многих отношениях.
— Ты думаешь, что они будут с ней ссориться по этому поводу?
— Я точно не знаю. Лизбет Холденхерст — всего лишь ребенок, но она — ребенок, которая всегда делала, что хотела. Было это правильно или неправильно. Я думаю, что она будет расстроена, потому что я не поднял этот вопрос в Балтиморе. Я подумал, что если она услышит, что я встречался с её кузиной в Германии, и здесь, в Жуане, который она считала таким восхитительным местом, у не могут не возникнуть те же мысли, что и у моей собственной матери. Что нельзя проводить парапсихологические эксперименты с женщиной или читать ее рассказы в журналах, и не влюбиться в нее. Она может расстроиться и, возможно, озлобиться.
— Она совсем не такая девочка, Ланни.
— Я узнал, что девушки иногда удивляют вас, и во всяком случае, это не мое дело. У меня была идея, что Лорел была в Германии более или менее тайно. И я не был уверен, что она рассказала об этом родственникам. Ей не нравятся нацисты, и она может написать книгу об этом. И поэтому, встречаясь с ней, я должен был быть осторожен. Моё общее мнение, позволить другим людям управлять своими делами по-своему.
— Какой странный скрытный человек, кем ты становишься, Ланни! Меня беспокоит мысль о том, что ты занят чем-то опасным и скрываешь от меня свои дела.
«Забудь, дорогая!» — он улыбнулся. Он иногда подумывал посвятить эту проницательную мать, по крайней мере частично, в свои секреты. Но что хорошего из этого выйдет? Она не разделяла его идей, и у нее было бы много беспокойства, которое ей было бы трудно скрывать от других. Теперь он сказал: «Я смотрю на мир и люблю его все меньше и меньше, тем больше я знаю о нём. Я держусь в стороне и не делаю ошибку, которую ты делаешь, общаясь с людьми, которые называют себя моими друзьями, в действительности не являясь ими, но тащат из меня все, что могут».