IX
Таково было положение вещей к моменту прибытия Ланни. Еще до того, как он встретил Адель, как только он услышал ее имя, он знал, что планируют эти две пожилые дамы. Он должен стать тем счастливым мужчиной, который женится на ней, Софи предоставит ей щедрое придание, и она завещает ей акции Timmons Hardware. Много лет назад у Эмили Чэттерсворт был такой же план для одной из своих племянниц, и это было чертовски неудобно, потому что Ланни был дамским угодником с детства. А это были дамы! Он решил, что скажет, что у него сделки с картинами, и у него срочные дела в Лондоне и Нью-Йорке независимо от войны. Когда он отправился на обед к Софи, то вёл с Аделью как с ребенком, каким, по правилам этикета, она и была, ещё не проведя своего дебюта. Он обращался только к двоюродной бабушке, с увлечением рассказывая ей о друзьях, которых он встретил в своем путешествии. Курт Мейснер, который семь лет жил в Бьенвеню и хорошо знал Софи, написал Fuhrer Marsch, под который немецкая армия вошла в Париж. Курт взял Ланни, чтобы встретиться с Гитлером в отеле Крийон, а затем на церемонию посещения Гитлером могилы Наполеона в Доме инвалидов. Никто не мог не заинтересоваться такой историей. Даже шестнадцатилетняя мисс, которая только что приобрела религию.
Так обстояло дело с преследуемым и пугающимся Ланни Бэддом. Он знал, что дамы будут разочарованы, но им придется перенести это. Он был настроен не допустить их устроить другую свару, как это было в случае с Лизбет Холденхерст, которая так положила глаз на него, что заставила своего отца прийти и сделать предложение. Ланни сжал руки и решил, что не собирается даже смотреть на эту девушку. Он не останется с ней наедине, не будет гулять при луне, не сидеть в любом уютном уголке. Он не собирается танцевать с ней или даже плавать, если другие не составят ей компанию.
Он с облегчением заметил, что девушка, похоже, не возражала против его такого поведения. Она не подавала никаких сигналов, ни потупленных глаз, ни косых взглядов. Она вела себя как ребенок, а не как романтичная мисс. Бьюти тоже вела себя лучше, чем он ожидал. Она не пыталась заманить его к Софи и не расхваливала эту «выгодную партию». Вместо этого она говорила о Лизбет. Ланни почувствовал, что в ситуации есть что-то особенное, но он не пытался выяснить. Он был доволен, что его оставили в покое, и его мысли были сосредоточены на выяснении деталей стремительных приготовлений, которые немцы делали для вторжения в Англию.
В этой программе не было ничего особо секретного, поскольку сам фюрер объявил об этом Ланни в Париже, а Ланни сообщил об этом президенту Рузвельту через американское посольство. Здесь, в Каннах, он отправился на чашку чая в дом тетки Курта, фрау доктор гофрат фон-унд-цу Небенальтенберг, престарелой дамы, которая отказалась покинуть свою квартиру в начале войны, уверенно заявив, что вермахт вскоре будет здесь. Французы, по-видимому, думали, что не стоит беспокоиться по её поводу, и теперь, когда немцы могли приехать на Ривьеру в отпуск, ее дом стал социальным центром для различных сановников и их жен. Все знали о Ланни Бэдде, который был гостем в замке Штубендорф, ничего не говоря уж о Берхтесгадене и Каринхалле. Он рассказывал им о быстром распространении в Америке симпатии к Германии и о том, как этот человек Рузвельт мылит веревку, чтобы повеситься. Взамен они обсуждали громадные приготовления, которые велись в фатерланде, как строились десантные суда и как собирались баржи со всех каналов, а моторные лодки из внутренних озер и рек. Сентябрь был месяцем десанта в Англию. А тем временем Люфтваффе выбивало британцев с неба. Как они были уверены, и полны злорадства! Der Tag был каждый день.
X
Только мало-помалу Ланни пришел к осознанию, что его мать была чем-то огорчена. Она была необычно молчалива, она избегала сына, и, когда он подошёл к ней, то обнаружил, что ее глаза были красными от слёз. Он слишком хорошо знал ее, чтобы не сомневаться. И через несколько дней он пришел к ней, закрыл за собой дверь, сел на кровать и спросил: «Послушай, дорогая старушка, что с тобой?»
Он был полностью готов услышать, что она недовольна, потому что ее первенец и единственный сын не выполняет свои обязанности перед потомками, не поселившись в Бьенвеню и не увеличивая семью. Он не был уверен, что кто это будет, Лизбет или Лорел Крестон, или, возможно, Адель. Бьюти, возможно, пыталась провести эксперимент, позволив ему полностью разобраться. По теории в предыдущих случаях она слишком его раздражала своим сильным напором. Но нет, это было не так. Это было то, о чем она не хотела говорить, и Ланни вдруг заволновался, потому что именно так было в поведении его amie Мари де Брюин, прежде чем она призналась, что у нее рак.
Он спросил, как её здоровье. Нет, это было не здоровье. Это было слишком страшно, чтобы озвучить. Она начала плакать, и он внезапно подумал, может быть, она влюбилась в какого-то мужчину, кроме своего мужа. Она в возрасте, о котором она никогда не говорила, но который приближался к шестидесяти. И с сыном, которому будет сорок в этом ноябре!
«Послушай, дорогая», — умолял он, — «гораздо лучше высказать это и закончить. Я всё равно узнаю это рано или поздно. Я всегда доверял тебе, и ты доверяла мне. А я когда-нибудь нарушил слово?»
— Нет, Ланни, но я слишком оскорблена! Это так унизительно!
— Да, дорогая, но тогда тем более надо сказать мне. Мне нужно довольно скоро уехать, и я, конечно же, не могу уехать, пока у тебя серьезные проблемы. Вообрази, что я буду думать!
— Ты всё равно не сможешь вообразить себе хуже, чем реальность, Ланни!
— Возможно, нет, но всё может быть довольно плохо, и я просто должен знать. Я буду сидеть здесь и не двигаться, пока ты не скажешь мне.
— Ланни, ты поклянешься мне, что ничего не скажешь или ничего не сделаешь ничего без моего согласия?
— Милая, конечно, ты взрослый человек, и последнее слово всегда за тобой при решении своей судьбы.
Наконец она выпалила. Это было действительно ужасно, и это было вне мужского разумения. Женского, возможно. Одна из мыслей, которые ее мучили, была, что у проницательной Софи, возможно, были какие-то догадки об ее унижении. Дело в том, что эта девушка приходила к Парсифалю, и что он молился с ней, и Бьюти увидела его ладонь на её лбу!
— Но Господь с тобой, Бьюти, он делает это для всех!
— Я знаю, но не для молодых девушек!
— Мужчина или женщина, старая или молодая! Разве ты не помнишь, что он лечил племянницу Лиз?
— Крестьянскую девушку, Ланни, это не то же самое, что с социально равной.
— Милая, Парсифалю все равны. Не помнишь, как он помогал сенегальскому солдату и как этот бедолага вонял?
— Нет смысла пытаться обмануть меня, Ланни, эта девушка пахнет самыми ценными духами, которые можно купить.
— Ты мучишь себя фантазией. Парсифаль не знает никакой женщины, кроме тебя.
— Я так и думала, Ланни, но я знаю мужчин, а старые особенно падки на молодых штучек, и они сходят с ума! Я видела, как это случалось со многими другими.
— Ты никогда не знала раньше кого-то вроде Парсифаля, и ты ошибаешься, подозревая его.
— Я на самом деле его не подозреваю, Ланни, я бы презирала его, если бы я это сделала. Это внезапная ненависть ко всем мужчинам и всем легкомысленным женщинам. Я была легкомысленной, я знаю, поэтому я ненавижу себя, но я никогда не крала мужчину у другой женщины!