Через деревню протекали две реки, и ее окружали высокие горы. В средневековом замке были круглая башня и квадратная башня. А вокруг него, как цыплята вокруг матери-курицы, для своей защиты выстроились коттеджи и небольшие дома. Первое впечатление посетителя было, что они не были ни очень элегантными, ни очень соответствовали санитарным нормам. Но затем, подумал он, и они не были в собственности владельца замка.
Владелец проживал в главном доме поместья, и когда Ланни вошел внутрь, то понял, что оно было переделано, чтобы соответствовать вкусам великого джентльмена. Перед ужином его взяли в роли искусствоведа, чтобы показать картины в замке. Над огромным камином в столовой висела картина, изображающая поражение английских войск в битве при Оверни во время Столетней войны. Это был художник так называемой школы Фонтенбло. Ланни никогда не слышал его имени, но, естественно, он не собирался говорить это гордому владельцу. Он похвалил школу, заявив, что ее вклад в искусство исторического наследия ценится с каждым днём все больше. Это очень понравилось Пьеру. Он сказал, что всякий раз, когда он бывает обескуражен нынешней международной ситуацией, он идёт в этот старый банкетный зал и читает надпись под массой лошадей и солдат. Надпись, сделанная готическими буквами, говорило владельцу Шатлдона: «Здесь англичане были так хорошо приняты, что никогда больше не возвращались».
«Черт побери, этот ублюдок Черчилль!» — воскликнул Пьер Лаваль. И Ланни Бэдд вежливо согласился с тем, что тот был скаредным типом.
III
Мадам Лаваль была дочерью деревенского врача и достигла самых предельных высот, возможных в этой стране. Как разумная француженка, она была привязана к своему мужу, несмотря многочисленные случаи его супружеской неверности. У них была дочь с черными волосами, оливковой кожей и косыми глазами отца. Он привык появляться с нею в судах и во Дворце Бурбонов, чтобы показать своим коллегам депутатам, какой он преданный семьянин. Со временем ей стало необходимо найти мужа, и Пьер выбрал Рене графа де Шамбрун, сына французского генерала и прямого потомка маркиза де Лафайета. Такого зятя бесплатно не получишь, и Пьер предоставил приданое, которое исчислялось восьмизначной цифрой, и о котором шептались с трепетом по всей земле. Если кто-нибудь забудет об этом, Пьер снова прошепчет.
Они сидели за семейным обеденным столом. Рене был международным юристом и верным мальчиком на побегушках у своего тестя. Ланни подумал: Он похож на прыгающего жокея. Жозе была самой элегантной дамой в светском обществе. Оба они встретили сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и нашли его приемлемым. Его тропический камвольный костюм был сшит лучшим портным, и все, что у него было, было в гармонии. Ему оставалось три месяца до сорока, но в его волнистых каштановых волосах не было ни одного седого волоска. Его аккуратно подстриженные маленькие усы выглядели как у кинозвезды, и его любезная улыбка говорила дамам о его доброжелательности и отсутствии хитрости. Последнее, к сожалению, не совсем верно.
Дамы с интересом расспрашивали его о том, что стало с тем или другим человеком. В эти ужасные дни друзья были настолько рассеяны, и с ними было невозможно общаться из-за цензоров и подводных лодок. Но все члены этой уютной маленькой семьи были уверены, что вскоре буря утихнет, и на Европу опустится самый длинный период мира, которого она когда-либо знала. Англичане осознают бесполезность дальнейшего сопротивления. И что большего они могли ожидать, чем обещание, которое дал им Гитлер, что не имеет никакого малейшего желания нападать или угрожать Британской империи?
Они хотели знать, что думает их гость. И Ланни говорил в соответствии со своей ролью специалиста по искусству, который не вмешивается в политику, и который до сих пор мог путешествовать туда, куда хотел. Естественно, его друзья говорили ему, что они думают, и что они хотели сообщить. И он сообщал об этом, хотя этого и не гарантировал. Он сообщил в отношении Англии, что в настоящее время позиция Черчилля была сильной, но среди влиятельных людей царила тихая оппозиция, и, возможно, после того, как Лондон несколько раз подвергнется бомбардировке, они смогут добиться успеха.
Pere de famille сказал, что французская государственная мудрость заключается в недопущении для Парижа судьбы Варшавы и Роттердама. И этого, по крайней мере, они добились. Мадам благочестиво добавила: «Grace a Dieu!» А затем добавила свое мнение относительно источника всех неприятностей. В ее стране было слишком много иностранцев и особенно евреев. Ланни вежливо согласился. Но вспомнил, что одна из дам, с которыми на протяжении многих лет связывали имя ее мужа, была цыганского происхождения, а другая была дочерью богатой семьи по имени Голдски.
Но сейчас они думали о других евреях. Блюм и Мандель, эта проклятая пара, которая сражалась с Пьером Лавалем с тех пор, как он покинул рабочее движение, которое избрало его в палату депутатов. Это были те, кто заключил разрушительный союз с Россией, который сделал невозможным дружбу с Германией. Именно им удалось втянуть Францию в помощь красным захватить Испанию. Это была пара предателей, и Пьер объявил, что он сделает всё возможное, чтобы их судили и повесили. Жилы на его толстой шее вздулись, когда он осуждал их, а его смуглое лицо стало малиновым. У него было столько врагов. И он мог смеяться над ними и даже с ними. Но теперь гнев охватил его всего. Это испортило ему обед, и его разговор стал отталкивающим.
Оставшись один в своем кабинете с посетителем, он ясно показал, что не очень доверял роли Ланни как неполитического человека. Он знал, что Ланни отправился в Англию с поручением. А как можно было путешествовать иначе в эти дни? Маршал Петен послал его, и мадам де Портес, любовница тогдашнего премьера Поля Рейно. Недавно она погибла в результате дорожно-транспортного происшествия, поэтому Пьер не смог спросить ее. Ланни заверил своего хозяина, что это уже не особенно важно. Всего лишь еще одно усилие, чтобы убедить англичан присоединиться к французам в поисках мира. Их позиция, очевидно, была бы намного сильнее, если бы они были бы вместе. Даже сейчас это было бы сильнее, поскольку Франция еще не имела мира, а только перемирие. И ей оно стоило четыреста миллионов франков в день на содержание немецкой армии, которая должна была оставаться до тех пор, пока Британия воевала. Немцы использовали большую часть этой суммы, чтобы выкупить ключевые отрасли страны, а это разрушит любую страну, посетовал этот любитель денег. Ланни согласился и тактично воздержался от намека на то, что ему сказали его нацистские друзья в Париже, что Пьер Лаваль был вовлечён в эти сделки и принимал щедрый «откат».
А потом старый Маршал. Ни один змей никогда так тихо не проник куда-нибудь, как Пьер Лаваль пытался проникнуть в сознание Ланни Бэдда и выяснить, почему он хотел видеть главу французского государства и что он собирался сказать этому почтенному воину. Ланни был сама невинность. Маршал был другом, отец Ланни знал его со времен Первой мировой войны и до этого, и, поскольку, как отвечающий за сбыт продукции Оружейных заводов Бэдд он пытался убедить его, что у Америки был лучший легкий пулемет, чем у Франции, а теперь Маршал попросил Ланни попытаться убедить Британию заключить перемирие, и Ланни потерпел неудачу, и хотел рассказать старику, как он сожалеет.
Тактично хозяин сообщил, что, когда человеку восемьдесят четыре года, то его ум не так активен, он легко устаёт, его память отказывает ему, и ему нужно руководство. Вокруг Маршала была орда карьеристов, все пытались тянуть его в разные стороны. Они играли на его гордости Францией и его воспоминаниях о французской славе. Ему было трудно смириться с тем фактом, что Франция была разбита, и что ее будущее в немецких руках, и нигде больше. «Мы не можем одержать верх, действуя двумя путями», — заявил этот черный змей в белом галстуке. — «Если мы собираемся быть друзьями, мы должны это понимать и действовать соответственно».