Такие качественные взлеты, как мне представляется,— «Сирота», «Мальчик у моря» и, наконец, повесть «Беглец» (1966), последняя опубликованная ко времени, когда я пишу эти строки. Снова она адресована взрослым и подросткам. Психологический строй «Беглеца» очень не прост и во всей глубине доступен только взрослым. Мальчик у моря, маленький Сашук, страдает оттого, что непонятно — зачем плохие люди; для подростков все обстоит несколько иначе. О соседстве и борьбе дурного с добрым они уже кое-что знают, их жизненный опыт шире. Кое в чем ранимость уменьшилась, загрубели внешние покровы души, но только формируются ее глубинные слои — они теперь самые нужные, самые ранимые. На этом построена одна из психологических линий «Беглеца». Она понятна юным читателям. Но есть и другие линии — связанные с переживаниями взрослых героев повести. И тут Юрка, будущий беглец, оказывается примерно в том же положении, что и его ровесники — читатели этой повести. Понять во всей их сложности психологические коллизии, возникающие между взрослыми героями, не всем подросткам под силу, но почувствовать, уловить умом и сердцем главное, определяющее, они могут.
Интуитивное восприятие внутренней ценности людей, их душевного строя нередко опережает осмысление и у взрослых участников или наблюдателей событий. А у детей — почти всегда. Именно на это чутье и ориентируются писатели, которые, как Житков, как Дубов, не считают нужным упрощать жизненные ситуации и душевные конфликты, адресуя свои книги юным читателям.
Я вспоминаю здесь Бориса Житкова, потому что он первым в нашей детской литературе решился писать о гибели людей, об убийствах не в книгах о войне и не в детективах или приключенческих повестях, а раскрывая психологические драмы. Секрет доступности подросткам таких рассказов Житкова — в отчетливости моральной идеи. Она не высказывается прямо, она поставлена перед читателем как проблема, которую он должен решить для себя, переживая события рассказа, обдумывая поведение его героев.
Литературный метод Дубова в таких книгах, как «Горе одному», «Мальчик у моря», несколько иной. Моральный вывод здесь вытекает из ситуаций более непосредственно, прямо, чем, например, в «Механике Солерно» или в «Погибели» Житкова. Справедливо — несправедливо, добро — зло, благородно — неблагородно, все это в повестях Дубова, о которых мы говорили, настолько очевидно, что задача нравственной оценки поведения или характера героя перед читателем не возникает — она отчетливо решена автором.
Для писателя важно в этих книгах другое — создать характеры и ситуации, возбуждающие эмоции достаточно сильные, чтобы вызвать у читателей стремление к действенной защите справедливости, к борьбе со злом всюду, где бы оно ни встретилось на его пути.
В психологических и моральных проблемах «Беглеца» пет такой очевидности противопоставления зла добру, как в «Горе одному» и «Мальчике у моря». В решении этических задач, поставленных повестью, должны принять участие читатели (потому в связи с «Беглецом» я и вспоминаю о рассказах Житкова). Книга требует от них душевной и умственной работы, которую возбуждает вживание в события и в нравственные коллизии повести.
...Живет Юрка в уединенном домике с добрым дедом — дорожным мастером, бабкой (все зовут ее Максимовной), с инвалидом войны, сильно пьющим отцом и громкоголосой матерью. До ближайшего поселка километра четыре.
Эта уединенность жизни и труда — вне коллектива, вне всяких общественных интересов и связей (мать Юрки работает по ремонту дороги, которым ведает дед) — очевидно, и породила, укрепила затхлую атмосферу мещанства, в которой, до начала событий повести, совсем неплохо чувствовал себя ее герой — Юрка.
Домик стоит у моря, в степной части Крыма. События в жизни героев, их переживания у Дубова всегда органически связаны с пейзажем, и прежде всего с морем или рекой — это стойкая особенность его произведений. Море или река даже не фон, а, хочется сказать, действующее лицо повестей — так неразрывно связаны с ними сюжеты «Огней на реке», «Мальчика у моря», «Беглеца», и отчасти «Сироты».