Потрясающее открытие: Юрка почувствовал, что ему не нравится среда, в которой он живет, он не хочет быть таким, как его близкие. Тут начало самопознания; тут характерный для вдумчивых мальчиков его возраста поиск идеала, эталона для своего будущего. Одни его находят в книгах, другие — в жизни. Юрка не приучен читать книги. Свой эталон он нашел благодаря способности наблюдать и критически осмысливать наблюдения. Мы еще ничего не знаем о том, что произойдет с Юркой в ближайшие недели, и не узнаем из повести, как сложится его характер и судьба в грядущие годы. Но уже по первым страницам, по первым мыслям Юрки, чувствуем, что натура его не вовсе заурядна — Юрка начинает раздумывать об укладе среды, в которой живет, едва появился материал для сравнения. Мальчик умнее, интеллектуальнее своего окружения.
После критической переоценки быта в своем доме (или, вернее, параллельно и в связи с ней) рушатся детские, бездумные представления Юрки о том, что такое искусство. Его папка пишет картины. «Конечно, Юрка понимал еще мало, но что папка здорово рисует, это он понимал хорошо. У него все такое похожее. Видно каждый камешек, каждую веточку. И все такое красивое. Даже красивее, чем на самом деле. Если уж луна, так желтая-прежелтая, солнце краснее, чем светофор в городе перед базаром, а таких зеленых листьев и травы не было даже в городе...» (стр. 300).
И вот оказывается, что это плохо, если красивее, чем на самом деле. Юркин папка рисовать, а тем более писать картины не умеет — это объясняет незадачливому художнику Виталий Сергеевич. Базарный лубок, который портит вкус народа. Не для себя, не по внутренней потребности пишет картины (перерисовывая с открыток) Юркин папка, а на продажу. И от покупателей, хвастает он, отбою нет: «Народ ведь стал культурнее, все хотят жить красивше...» Вот и предлагает он красивую жизнь — «...озеро, все заросшее широкими, с тарелку, листьями и белыми цветами, а поверх листьев и цветов лежала тетка с угольно-черными глазами. Сама она была розовая, как семейное мыло, и совсем голая, только стыдное место прикрывал белый шарфик, который сам по себе висел в воздухе. И здесь тоже были белые гуси с длинными шеями и желтая луна. Юрка не понимал, почему эта толстомясая тетка не тонет, и про себя думал, что, если б он умел рисовать, он бы рисовал не этих голых теток, а самолеты и танки, Чапаева, как он летит на белом коне, или космонавтов, как они гуляют в космосе (стр. 299— 300).
Юрку не устраивали сюжеты, Виталий Сергеевич в ужасе и от сюжетов и от выполнения картин. Неожиданно сильное впечатление произвело на него художество Нечаева, Юркиного папки. Ему захотелось напиться. И за бутылкой коньяка он раздумывает вслух, говорит Нечаеву об искусстве, о своей работе, вспоминает о художнике Расторгуеве: «Уж если нарисует мопса — на нем все шерстинки можно пересчитать», вспоминает о статуях в садах: «Серийные пионерчики с горнами, гигантские бабы с веслами, которых белят два раза в год [...]. Это же пропаганда пошлости!»
Но, бросив камни в пошлость Расторгуева, стандартных статуй, в изделия Нечаева, Виталий Сергеевич бросает камень и в себя... «Если по большому счету, то мы с вами одного поля ягоды...» И развивает эту тему. «Помесь ласточки со свиньей» — называет он здания, построенные по его проектам, поправленным другими.
Виталий Сергеевич не хотел создавать роскошные дворцы спорта, бракосочетаний, пионеров, которые были в моде одно время. Он тогда бросил проектировать — и тут его драма художника. «Не выдержал, сбежал на кафедру. И что? Создал школу, воспитал смелых новаторов? Чего достиг?» (стр. 307).
В малевании Нечаева Виталий Сергеевич увидел злую пародию на свои испорченные безвкусными поправками проекты.
Что же понял Юрка в этой драме? Не много, конечно. Но он узнал, что папкины картины никуда не годятся, и почувствовал, что искусство не развлечение, не промысел, а содержание жизни художника. Папка уехал в поселок, пил там и хвастал, что их таких только два — он и академик-лауреат по фамилии Расторгуев. «Если уж что и нарисует, так уж в точности, все как есть».
Юрка в отчаянии: «Как же это могло у папки все перевернуться? Или он нарочно врет и выдумывает? Зачем?» Решить эту психологическую задачу мальчику, разумеется, не под силу — откуда ему знать, в какой форме может проявляться чувство собственной неполноценности, сознание неудачливости, пропавшей жизни. Но остро переживает Юрка, что чужим, неприятным, неуважаемым становится для него отец. Юрка стал свидетелем его хвастовства, потому что мать послала мальчика привести отца домой. На обратном пути пьяный отец разбивает Юркин велосипед и уходит куда-то — еще пить и еще хвастаться.